Жизнь моего отца — Леонида Ивановича Вигорова (до 1937 года носил имя и фамилию Алексей Бедро) — пример того, как в далеко не лучших условиях прирождённый исследователь может, сочетая оптимизм со стоицизмом, заниматься своим делом, достигая скромных, на его взгляд, результатов, которые тем не менее создают плацдарм для дальнейшего развития науки.
С детства родным для отца стал известный на всю Сибирь испытательно-научный сад на Тагарском острове близ Минусинска. Сад посадил мой дед, агроном-садовод Иван Прохорович Бедро (1874—1943), основоположник промышленного сибирского садоводства, страстный его популяризатор. В 1910 году на 18 гектарах песчаных дюн он создал сад и Западно-Сибирскую садовую станцию, где проверил на жизнестойкость и хозяйственные качества множество сортов яблонь и других культур севера Европейской России, Канады и Сибири.
Отец с детства участвовал во всех научных исследованиях, особенно в работе по получению морозоустойчивых гибридов яблонь с вкусными плодами. Он полностью усвоил практику сибирского садоводства, ведал деловой перепиской деда.
В октябре 1931 года отца приняли на биофак Томского университета. Едва удержавшись в университете из-за ареста деда (был репрессирован в 30-е годы), он закончил его в 1936 году с отличием и был принят на работу в Новосибирский сельскохозяйственный институт, а в 1939 году перешёл на преподавательскую работу в Воронежский университет. В июне 1941 года, на четвертый день войны, отец защитил кандидатскую диссертацию на тему «Предпосевная обработка семян пшеницы микроэлементами» и в мае 1942 года был мобилизован на войну рядовым бойцом-миномётчиком. Закончил войну старшим техником-лейтенантом — начальником Военно-химической лаборатории. Как знать, вёл ли кто-нибудь, помимо него, в третью весну войны на фронтах Европы опыты по определению состава аминокислот в местных пшеницах, перемежая их с испытаниями гранат, дымовых шашек и других боеприпасов и сокрушаясь, что ничего более серьёзного по биохимии сделать нельзя, так как «и это достигалось ценой огромных усилий и урывками». «Жизнь может быть и должна быть построена так, — писал он в эти годы, — чтобы не только нельзя было упрекать себя в том, что мало и недостаточно напряжённо работал, но и в том, что мало и недостаточно напряжённо жил, а жизнь была бедна впечатлениями и не красочна. Горячо убеждён, что всё это зависит от воли самого человека и что не внешняя роскошь и комфорт определяют красоту и цветность нашей жизни, а именно это умение жить радостно и оптимистично».
После войны судьба забросила отца в Уральский лесотехнический институт в Свердловске.
Гены и страсть к исследованиям, самовоспитание и присущие истинным сибирякам независимость и самоуважение образовали в нём редкий сплав качеств — преданность своему призванию, независимость и разносторонность учёного и эрудированность блестящего лектора, которого любили студенты.
До 1971 года на полях в пригороде Свердловска отец вёл обширные исследования тысяч полученных им гибридов диких двузернянок и культурных твёрдых пшениц с целью изучения их генетической близости и коренного улучшения биохимических особенностей. В письме брату 25 ноября 1959 года он сообщал: «Удалось получить гибриды культурных и диких пшениц. По значению они интереснее, чем гибриды академика Цицина с пыреями, а развернуть работу до нужных масштабов не удаётся, и если бы в ином месте об этих гибридах все кричали, то у нас пока кричу только я, пугая воробьёв с грядки этих гибридов». За 25 лет работы им был найден путь получения сортов пшеницы, богатых белком и дефицитными аминокислотами, витаминами и другими биологически активными веществами, а значит — целебного хлеба. Но выведенный высокобелковый сорт пшеницы Факел так и не был замечен, а от тяжёлого труда селекционера остались лишь десятки статей в научных журналах. На оттиске 50-й по счёту он написал: «50-я пылинка на весах науки».
«Древесным прикрытием» пшениц в лесном вузе, где эту науку не приветствовали, стал созданный им в 1950—1955 годах по предложению декана факультета Учебно-опытный сад на пустыре и свалке у Сибирского тракта. Несколько поколений студентов прошли в этом саду практику («вигоровщину») по садоводству и земледелию, почвоведению и физиологии. Сад стал крупнейшей коллекцией северных урало-сибирских сортов яблонь и ягодников, базой для лаборатории биологически активных веществ. Затеяв непомерный труд по биохимии сотен сортов садовых растений, здесь, в Свердловске, он организовал три первые (1961, 1964, 1968) из пяти созванных по его инициативе всесоюзные конференции по биологически активным веществам (БАВ) плодов и ягод (с участием садоводов, биохимиков, медиков).
Он тратил годы, улучшая методы определения в плодах и ягодах полезных для здоровья веществ. Отец понимал, что жизнь коротка и он не успеет преодолеть самое страшное — консерватизм представлений и миф, будто бы «все сорта одинаково полезны», а в бюрократической стране — инерцию учреждений (селекционных станций), оценивающих сорта по примитивным и второстепенным показателям, выпускающих сотни сортов с вкусными, нарядными, но почти бесполезными плодами и ягодами. Зная, что не успеет, он всё же начал химическую селекцию яблони и разработку труднейших способов определения БАВ в плодах и ягодах северной зоны садоводства, развернул работы по изучению закономерностей их накопления и перспектив селекции, координируя эти исследования в стране.
Впервые созданная в стране научно-исследовательская лаборатория биологически активных веществ плодов и ягод, её коллектив благодаря своим исследованиям начинали приобретать всесоюзную известность. Но в 1959 году отец писал, что «всё сложилось крайне неудачно для серьёзной работы, основным условием успеха которой является её длительность (раннее начало и длительная работоспособность) и интенсивность (определяемая отсутствием помех в виде траты времени на поиски реактивов, оборудования лаборатории, бесконечные лекции, практикумы, хозработы по саду и т.д.)». И через 20 лет после Победы щупленький, с травматическим пороком сердца доцент, «владеющий тончайшей по тем временам методикой и буквально сотнями биохимических приёмов», но вынужденный убирать зерно под дождями, таскать «на горбу» за 13 вёрст образцы почв и пшениц, рыть ямы под деревья, а вместо отдыха после напряжённой дневной работы лежать с берданкой на ночных дежурствах по полтора месяца среди яблонь и пшениц, «изматывался физически до изнеможения». Он не стремился к высоким степеням и в эти годы писал о себе в дневнике: «По своей научной подготовке, полной отдаче науке и складу мышления мог бы быть первоклассным учёным. Однако отсутствие "красной" крови, врождённое чувство неприспособляемости к командующей малограмотной публике и другое привели к тому, что жизнь прожита с низкой научной продуктивностью».
Ясно понимая суть эпохи и строя, при которых выпало работать, он мог действовать по пословице «нет худа без добра». Уволив в 1968— 1969 годах из лаборатории совершенно непригодных и случайных людей, отец писал мне, что прекрасно понимает, что тем самым закрывает (и, может быть, навсегда) дорогу к своей «давнишней мечте — заняться исключительно защитными веществами пшеничного зерна и хлеба». Тогда же он воспользовался вымерзанием большинства растений Учебно-опытного сада и рядом с уцелевшими хемоклонами и сортами-накопителями БАВ начал посадки новых культур (в Саду лечебных культур), рассчитывая на заинтересованность ботаников и возможность отстоять эту территорию в длительном владении кафедры («сейчас он как бельмо на глазу института»). В 1969 году на биохимическом съезде в Ташкенте сделал доклад о классификации защитных (для здоровья людей) веществ плодов и закономерностях их распределения (закон гомологичности для вегетативных органов и плодов, закон образования всех возможных химических аналогов, закон нахождения веществ в плодах родственных растений и т.д.). Его ценные работы об этом так и остались неизданными («задепонированными» в виде двух томов Трудов лаборатории БАВ и рукописей книг «Лечебное садоводство», «Практикум по физиологии древесных растений»), а уже в 1970 году он приступил к работе по новым соединениям (арбутин, вибурнин, схизандрин, кумарины и др.) для V конференции по БАВ в Москве.
Для более сложных исследовательских работ, для создания специализированных совхозов и центров фруктотерапии возможностей вуза и квалификации его сотрудников не хватало. Поэтому к 1975 году он переключил коллектив лаборатории на новую тему по летучим БАВ листьев древесных пород с перспективой создания лечебных парков.
За восемь месяцев до смерти отец писал в НИИ садоводства нечернозёмной полосы в Бирюлёво: «Мы кончаем работу по биоактивным веществам плодов с тяжёлым чувством того, что основная часть наших результатов и огромных усилий были получены и затрачены напрасно. Они сделаны не вовремя или не там, где им надо было быть». Но вот что он написал мне за восемь лет до того в Москву: «Пару слов о своих делах: рукопись сборника совещания не принимают (больше 3 поправок на странице не д.б., а у меня их по 33), две лаборантские ставки пустуют — не могут найти никого, цветы яблонь замёрзли, и сад пустой, лаборант заморозил трактор, и всё заросло пыреем, с посевом пшеницы запоздали на две недели, и всходы плохие и т.д. и т.д. Однако скворец каждый год начинает весну с песни, и оптимисты всегда берут верх».
Теперь мало кто помнит или знает о его энергичных попытках обеспечить преемственность исследований БАВ фруктов и овощей, о предложении (в письме Л. И. Брежневу, которое дошло до уровня Политбюро ЦК КПСС) создать специальный НИИ по проблемам БАВ фруктов и овощей, о сокративших ему жизнь переживаниях за судьбу отобранной коллекции растений, об участии учёных и широкой общественности в спасении, уже после его смерти, Сада лечебных культур от запланированного на этом месте строительства.
Живой, деятельный и разносторонний человек, любящий скрипичную музыку, итальянские арии, поэзию и лес, книги Диккенса и Голсуорси, отец был примером поведения в науке.
Новые идеи входят в жизнь часто довольно медленно. Видимо, относится это и к такой старинной области человеческих знаний, как садовое искусство. И как писал отец, «раньше ли или несколько позднее, нашими ли усилиями или усилиями более удачливых, более современных работников будет достигнуто убеждение огромных масс садоводов в необходимости выращивать не только нарядные, крупные, сладкие яблоки, но и в то же время полезные для здоровья человека. Для решения этого понадобятся, может быть, не 10-летие работы маленькой кучки энтузиастов, а большой срок и большие людские усилия, но то, что верно и перспективно — обречено на победу».
Да будет так.
Литература
Труды первого, второго, третьего и четвёртого Всесоюзных семинаров по биологически активным веществам плодов и ягод. Свердловск, 1961, 1964, 1968; Мичуринск, 1972.
Вигоров Л.И. Витамины на ветках. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1969.
Вигоров Л.И. Сад лечебных культур. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1976.
Концевой М.Г., Ежов Л. А. Новые культуры Уральского сада. — Пермь: ИПК «Звезда», 1997.
Седова З.А., Осипова З.Ф. Фрукты — круглый год. — Тула: Приокское книжное издательство, 1976.
Шапиро Д.К. Целебные культуры — перспективное направление в садоводстве. — Минск, 1978.
См. в номере на ту же тему
В. ДАДЫКИН - Молодильные яблоки профессора Вигорова.
