Призрак Белой страны. Бунт теней исполненного (сборник)

Вместо предисловия

Кто сказал, что история развивается именно так, как описано в наших учебниках? И даже рассказы очевидцев не всегда есть истина; люди часто видят не что происходило на самом деле, а что сами хотят или что их заставляют увидеть. Маленькая ложь порождает большую, а она, в свою очередь, – чудовищную. Прошлое искажается до неузнаваемости, превращаясь в настоящую фантасмагорию и помогая влиятельным особам сохранять заданную идеологию и принципы жизни дня сегодняшнего. Но раз в истории множество версий – можно ли считать, все описанное в этой книге выдумкой автора, а не отражением реальных событий?

Александр Владимиров

Призрак Белой страны

Часть первая

Глава первая

…Мальчику было страшно: он остро чувствовал опасность; она была рядом в облике почти истлевшего старика со злыми глазами, упорно тянувшего руки к его горлу. От старика дурно пахло, беззубый рот отвратительно щерился.

Детский сон чуток, но короток, и, проснувшись, он обнаружил, что никакого злого старика нет. Точнее, старик сидел напротив и выглядел таким же безобидным и подавленным, как и все остальные пассажиры. Опасность исходила от других – двух бородатых мужиков в поношенных грязных шинелях, и еще одного – короткого, почти карлика в кожаной куртке с рыскающим взглядом и крупным горбатым носом. Несмотря на крохотный росток, он был здесь главным, отдавал резкие команды, которые бородатые тут же исполняли. Дело касалось проверки документов. Каждый пассажир переполненного вагона, волнуясь, протягивал удостоверение, а карлик надменно решал его судьбу. К кому-то проявлял милосердие, к другим был безжалостен. Его торжествующий голос звучал с хищными модуляциями:

– Что у вас в чемодане?.. Любопытно, любопытно! Ну-ка, Вася, взгляни! Народные ценности увозим, батенька? Быстро на выход.

Ничьи мольбы не действовали. Человека хватали и уводили. Сейчас его ссадят с поезда. А дальше?

И мальчик понимал, хотя был так юн и неопытен, что плохие дяди поиздеваются вдоволь.

Карлик и его провожатые уже рядом. Опять скребущий по сердцу резкий голос потребовал документы. И страх, как огромная птица, расправлял свои крылья.

Сначала карлик с сотоварищами подошли к тому самому старику. Их не смущали ни слезящиеся глаза, ни тихо шамкающий беззубый рот, ни трясущиеся худые руки. Карлик приступил к допросу с пристрастием:

– Так вы гражданин Трофимов?.. А не ваш ли сын – известный деятель партии кадетов?

– Внук он мне, – по простоте душевной ответил дед.

– И вы, значит, к нему? В центр контрреволюционного подполья?

– Какое подполье? Старый я.

– А старый контрой быть не может?

Руки еще более затряслись, старик почти уже рыдал:

– Не занимаюсь я политикой.

– Да неужели?

– Внук в Самаре. Я в другое место еду.

– О, да вы прекрасно осведомлены насчет местонахождения внука. Так, так…

Старик понимал, как осложняется его положение, но пытался отстоять себя. И тут карлик, махнув рукой, заявил:

– Давай-ка его в ЧК. Там выясним, кто таков наш несчастный дед.

– Позвольте! – снова прошамкал старик. – Это же полное беззаконие!

– Так ты, белогвардейская сволочь, обвиняешь советскую власть в нарушении закона?! Вася, то есть товарищ Дрыночкин…

Подручный карлика сгреб лапищей старика и потащил; у выхода их поджидали какие-то люди… А карлик уже переключился на отца мальчика:

– Гражданин Кузьмин?

– Да.

– А это ваши жена и сын?

– Да.

– Так, так…

– У меня что-то не в порядке?

Вертя в руках документы, карлик задумчиво спросил:

– Из какого сословия будете?

– Из мещан.

Мальчик так и не мог до конца понять: почему отец обманывает? Почему скрывает, что он – князь, из рода Горчаковых. Что жена его – дочь богатого купца. Но родители предупредили: этого говорить нельзя.

Выходит то, чем он раньше гордился, приходится скрывать?

Теперь карлик посмотрел именно на него, посмотрел так холодно и жестко, что душа мальчика сжалась в комочек. Но тут карлик снова перевел взгляд на отца:

– Среди мещан, гражданин Кузьмин, немало тех, кто помогал и помогает революции.

– Я ей сочувствую, – пробормотал отец.

– Так, так… Зачем же едете в Ростов?

– Голодно в столице. А там – мои родственники. Авось совместно выживем.

– Контра там недобитая! – гаркнул один из бородатых.

Отец опустил голову, пожал плечами:

– Я… не знаю.

– А знать надо, – язвительно поучал карлик. – Может, и вы такая же контра?

– Да нет же, нет!

– Однако сбегаете.

– Да помилуйте, господин комиссар, чем же я так насолил революции?

– Разве я сказал, что насолили? Будь такое, с вами разговаривали бы по-другому. Пуф! – карлик приставил указательный палец к виску, а большой опустил вниз, изображая револьвер.

Это короткое слово заставило мальчика вздрогнуть. Мозг ребенка осознавал, что сделать «пуф» маленькому уродливому существу ничего не стоит. Последовало несколько невыносимо тяжелых минут, карлик продолжал изучать документы. Все висело на волоске: вдруг он что-то заподозрит? И тут карлик выдал:

– Ненавижу колеблющихся! Их всех надо к стенке! Бегут с корабля революции. Я ведь и на Юг приду. Я повсюду приду. – И вдруг подмигнул мальчику. – Главное, малыш, ты это запомни.

Неизвестно, чем закончилось бы дело, но всех отвлек какой-то шум в конце вагона. Карлик быстро вернул отцу документы и скомандовал:

– Быстро туда!

Больше карлик и его помощники не вернулись. Поезд тронулся, увозя мальчика и его родителей на спасительный Юг.

…Нет, карлик не ушел. Он нередко возвращался, терзая сознание сначала ребенка, потом юноши и уже зрелого Александра Горчакова. Девятнадцать лет прошло, сколько ужаса и трагедий пришлось пережить ему во время Гражданской войны и после нее! Однако карлик в кожаной куртке оставался для него злым гением. Александру казалось, что все пережитое – только прелюдия к чему-то еще более кошмарному. «Я повсюду приду!» – звучало тяжелым реквиемом по установившемуся временному спокойствию.

…Ночь была душная, хотелось пить. Александр поднялся, направился в сторону кухни. Подошел к большому медному самовару, как вдруг… Чья-то тень! Человек опередил его, нахально уселся за стол. Александр ни секунды не сомневался: это горничная Лена. Чего ей-то не спится? Только что-то странное в ее фигуре: она будто бы сократилась в росте. И вообще… перед ним мужчина?!

Щелкнул выключатель, остро вспыхнувший свет лампы осветил сидящего спиной к Горчакову маленького человечка. Но вот он повернул голову, вываливающиеся из орбит глаза хищно сверкнули:

– Я ведь обещал, что приду.

Александр оцепенел. Но безволие быстро уступило место страстному желанию покончить с уродцем. Как обнаглел: заходит без спроса в любой дом, устанавливает свои порядки. Горчаков сделал резкий шаг к столу… В тот же миг что-то громыхнуло за окном, свет погас, но темнота не овладела миром. Он глянул в окно и ясно увидел, как над землею поднимается кровавая заря. Красные блики освещали деревья, плясали по стенам. Зачарованный жуткой картиной, Александр на мгновение онемел, а когда вновь перевел взгляд на непрошенного гостя, то заметил… что того и след простыл. «Это что, бред?»

Позабыв о жажде и обо все остальном, Александр бросился из кухни.

…Когда сон наконец пришел, то оказался он странным и тревожным. Полная женщина в кокошнике напевала любимую гимназическую песню: «Конфетки, бараночки», но закончить ее не смогла: с разных сторон на нее налетели несколько карликов в кожаных куртках и куда-то потащили…

Горчакова разбудил настойчивый голос служанки. Она несколько раз повторила: «Александр Николаевич, пора!». Александр раскрыл глаза и бессмысленно посмотрел на нее, даже брови нахмурил. Однако служанка, кокетливо поправив прическу, повторила:

– Александр Николаевич, подъем…

– Сколько сейчас?

– Половина одиннадцатого.

– Не может быть.

– Взгляните сами.

Горчаков прекрасно понимал: Лена не обманывает. На дворе – май, двадцать седьмое число, 1937 год, и на часах – ровно половина одиннадцатого. Ему пора в редакцию. Пропади она…

– Пора в редакцию, – подтвердила Лена.

Почему так тяжело вставать? Ах да, он плохо спал ночью. Ходил на кухню и… увидел там карлика.

– Лена? – спросил он, – у нас в доме ночью ничего не случилось?

– А что могло случиться? – удивилась девушка. – Лампочка перегорела.

– Лампочка?.. Надо купить другую. А сейчас – под душ!

– Потереть спинку? – ласково предложила Лена.

– Не надо.

– Почему?

– Милая, давай не будем.

– Как не будем? Никогда?..

– Никогда. На работу пора, и сон дурной снился.

– Сон – ерунда. А лучшее лекарство от кошмаров – интим.

– Мы же договорились…

– Ну да! Я не ревную вас. Как и вы меня. Свободная любовь! Так учили Клара Цеткин и Коллонтай (известные деятели мирового революционного движения, любительницы крылатого эроса. – прим. авт.).

Горчаков подскочил! Сердито бросил:

– Я просил… приказывал никогда не вспоминать эти фамилии.

– Почем-у? – пропела Лена.

– Ты с какого года?

– С семнадцатого.

– А я с десятого. Я прекрасно помню Цеткиных, Коллонтай и иных марксистов. Кстати, а откуда ты про них знаешь?

– Водопроводчик Витя рассказывал. Еще он сказал, что и вы марксист.

– С какого боку?

– Вы тоже сторонник свободной любви. Сколько женщин нашего города побывало в ваших объятиях!

– Лена, женщины и марксизм – вещи разные. Твой водопроводчик – осел. И… приготовь-ка мне лучше завтрак.

За завтраком Горчаков всегда просматривал газеты. Нет, нет, читать он ненавидел, собратья по перу раздражали его. Но он должен знать: не наступит ли катастрофа в ближайшем будущем? Что тогда? Где и как спасаться? Вот и сейчас, пробегая глазами первую полосу, пестрящую калейдоскопом мировых событий, Александр невольно отмечал: Гитлер грозит, Советы укрепляются! Добром это не закончится.

Опять перед глазами замелькали картинки его детства и чудовищные события Гражданской войны. Пьяная орда заваливается в их уютный дом в Петрограде и заявляет, что все имущество подлежит конфискации. Когда отец Александра начинает возмущаться, его избивают…

Хорошо, что не расстреляли! Некоторое время они обитали у родственников, надеялись, что прежний порядок восстановиться. Но наступил период, когда оставаться в столице стало опасно, над отцом уже витал слушок-приговор: «контрреволюционер». Поэтому однажды ночью родители и маленький Саша по чужим документам отправились на Юг. Тогда в поезде Александр и увидел карлика в кожаной куртке…

Потом был Ростов, смерть матери от тифа. Постоянное ожидание очередной пьяной своры… Недавно отошедший в мир иной отец Александра говорил: «Благоразумие не оставило наших генералов». И действительно, кто знает, что случилось бы, не объединись вовремя Колчак и Деникин, не двинь Колчак свои войска из Сибири на Юг, не перевези он сюда золотой запас. В результате и был создан нерушимый Южный бастион. Юденич и Врангель проиграли, а Колчак с Деникиным нет!

В 1920 году по инициативе обеих сторон изматывающая Гражданская война закончилась. Большевики так и не могли укрепиться на всей территории России. Но большая ее часть – Север с обеими столицами, Поволжье, Урал, Сибирь осталась под их контролем. Потом еще к ней присоединились населенная горцами часть Кавказа, все Закавказье и Средняя Азия. Красные отказались от самого слова «Россия», заменив его на «СССР». Другая же часть страны – Екатеринодар, Ставрополь, Ростов, Воронеж, Курск, Белгород, дальше на запад – Малороссия и Белая Русь образовали свое государство со старым названием «Российская Империя». Правда, никакой Империи не было и в помине. О царе остались лишь воспоминания, железный вождь Колчак уже почти два года как сложил свои диктаторские полномочия; теперь здесь господствовала демократия западного типа.

– … Так когда, Александр Николаевич? – не унималась Лена.

– Что когда?

– Спинку потереть?

– Успокойся, Лена, слишком частый интим вреден.

– Неправда!

– Правда… Ого, около Курска опять поймали перебежчиков.

– И что с ними будет?

– Поймали не наши. Так что ничего хорошего.

К северу от Курска проходила граница между двумя государствами; в последнее время участились попытки пересечь ее со стороны Советов. Видимо, число желающих жить в условиях коллективизации, голода, тотального террора все уменьшалось. Не так давно советским пограничникам был дан приказ: по всем перебежчикам открывать огонь на поражение. Гуманизм высшей пробы!

– Курск – совсем рядом с нами, – глубокомысленно заявила Лена.

Александр не ответил, его мысли прервал телефонный звонок. Он поднялся, снял трубку висевшего на стене большого черного аппарата. Женский голос возмущенно изрек:

– Он еще дома!

– Да, обдумываю тут разное… По работе, конечно!

– Может, уволишься? Я с удовольствием приму твое заявление. Будешь спокойно обдумывать все, что захочешь.

– Обманываешь. Без удовольствия.

– Негодяй!

– Скучаю, дорогая.

– Значит так, ваше сиятельство, отправляйся срочно на Ямскую.

– Зачем? – поинтересовался Александр у владелицы газеты и по совместительству главного редактора Алевтины Черкасовой.

– Убийство.

– Неужели в Старом Осколе кого-то убивают?

– Не просто «кого-то», а Зинаиду Федоровскую.

– Нашу ведущую актрису?!..

– С ней ты не спал?

– Я невинен, как младенец. Кто убийца?

– Тебе и предстоит выяснить. Будешь вести от газеты официальное расследование.

– А полиция? Как она меня воспримет?

– Твоя забота, – ответила Черкасова и положила трубку.

Недавно земское управление города решило поменять статус Старого Оскола, превратив его из небольшого сельскохозяйственного центра в новый Монте-Карло. Уже построили казино, крупный развлекательный центр, несколько небоскребов. Целый район выделили под этот проект, где и осуществлялось строительство, название ему дали Новый город. Но в Старом городе – даже машины редкость. Поэтому Горчаков поймал извозчика, и вскоре уже оказался на месте. Большой двухэтажный дом был оцеплен полицией. На известного в городе журналиста стражи порядка смотрели не слишком дружелюбно, он изрядно надоел им своими «саркастическими» статьями. Однако Александра это не смутило, он тут же завязал разговор с коренастым сержантом:

– Где случилось? В самом доме?

– Ага, – нехотя ответил тот.

– Мне бы пройти, посмотреть.

– Не положено.

– Я представитель прессы. Мы ведь не на Севере у коммунистов живем, чтобы оставаться в полном неведении.

– Не положено, – повторил сержант.

– Что ж, придется обратиться к Ивану Афанасьевичу.

Имя городского головы никак не подействовало на коренастого полицейского. Он лишь скривился:

– У нас один начальник – Корхов Анатолий Михайлович. Даст добро – пройдете.

– Где его найти?

– Да вон он. Сам к вам идет.

Начальнику полиции Старого Оскола было немногим за пятьдесят, а выглядел едва ли не на семьдесят. Грузный, страдающий одышкой, он едва переступал больными ногами. Заметив надоедливого журналиста из «Оскольских вестей», развернулся было в другую сторону, однако проскользнуть мимо Александра не удалось.

– Ну? – недовольно буркнул Корхов.

– Здравствуйте, Анатолий Михайлович. Вы вроде не рады встрече?

– А чему радоваться? Я ведь не одна из ваших красоток, господин Дон Жуан.

Александр пропустил мимо ушей колкость начальника полиции и продолжал гнуть свою линию:

– Народ желает знать…

– Народу это безразлично, – окончательно рассвирепел Корхов. – Все вы, пресса…

– Как же вы нас ненавидите.

– А за что любить?

– Вы бы отлично смотрелись на соответствующей должности в коммунистической Москве или Ленинграде, – усмехнулся Горчаков.

– Почему?

– Там тоже не жалуют прессу.

Корхов посопел, слыть ненавистником прессы ему явно не хотелось. Поэтому следующую фразу он хоть и с трудом, но выдавил из себя:

– Что интересует?

– Кто убил? Какова цель преступления?

– Я не всезнайка.

– Версии есть?

– Версия – это только версия, – философски изрек Корхов.

– А можно мне пройти вовнутрь?

– Зачем?

– Но ведь убийство произошло в доме.

Корхов помолчал, посопел, затем махнул рукой: мол, что с вами писаками поделаешь. И отдал распоряжение пропустить Горчакова в дом убитой актрисы. Несмотря на внешнюю суровость, начальник полиции Старого Оскола слыл человеком душевным и сговорчивым. Некоторые даже задавались вопросом: как он вообще стал полицейским?

Федоровская занимала приличный каменный особняк с большим двором, садом и несколькими пристройками. Запертая в будке собака бешено лаяла и рвалась наружу. По лестницам и в прихожей сновали хмурые лакеи и плачущие служанки. Один из полицейских вызвался проводить Горчакова к конкретному месту убийства, сообщив по пути новые подробности дела.

Актрису убили в ее же спальне. Спать легла она поздно, попросила слуг не беспокоить. Никто и не заходил к ней. А тут рано утром депеша из Белгорода, передать велено в собственные руки. Личный секретарь Федоровской Наташа постучала к хозяйке. Ответа не последовало, тогда Наташа решилась зайти и увидела, что Зинаида Петровна мертва, преступник перерезал ей горло. Естественно – крики, паника, обмороки.

– А где труп? – спросил Александр, осматривая кровавые простыни и одеяло.

– В морге, – с удивлением ответил полицейский. – Где же ему еще быть?

– Можно переговорить с Наташей и другими слугами?

– Пресса у нас взялась за работу полиции?

– Нет. Просто поможем друг другу, – приветливо ответил Горчаков и, получив соответствующее разрешение, направился в комнату секретаря Федоровской.

Наташе было около тридцати, женщина – довольно миловидная, только слегка портила полнота. Красные от слез глаза смотрели на Горчакова испуганно, устало. Он протянул ей визитку и спросил:

– Несколько вопросов, если позволите?

– Я уже все рассказала полицейским.

Александр применил весь свой шарм и обаяние, ласково улыбнулся, блеснув белоснежными зубами, и доверительно шепнул:

– А мне можно?

Девушка горько вздохнула:

– Тяжело это… очень тяжело.

– Понимаю. Вы ведь были близки с хозяйкой?

– Не скажу, чтобы очень. Да и не могло между нами быть близких отношений. Зинаида Петровна – известная актриса, пусть периферийного театра. Ее приглашали с выступлениями в Белгород, в Ростов, в Харьков. А кто я? Мелкая служащая. Только служила всегда честно.

– Вы, как секретарь, были в курсе ее дел?

– Рабочих – да.

– А личных?

– Возлюбленными ее не интересовалась… Если намекаете на это…

– А они у нее были? – заговорщически подмигнул Александр.

– Как у любой женщины.

Наташа осеклась, боясь, что сказала лишнее. Пресса – не полиция. Здесь не следует особо раскрываться. Да еще предстоит искать новую работу. Наболтай она про хозяйку, пусть мертвую, пойдет молва: сплетница. И тогда точно нигде в Старом Осколе не устроишься.

Горчаков все это понимал, но сдаваться не собирался. Как бы невзначай сказал:

– Ходили разговоры про связь Зинаиды Петровны с управляющим банком Ереминым?

– Не видела, не знаю.

– Но ведь он у вас частенько появлялся.

– Какое частенько! Заедет раза два или три в месяц.

«Значит, заезжал!»

– Поговаривали, что и госпожа Федоровская к нему была неравнодушна.

– Чушь! Ей и тридцати не было, а ему – почти семьдесят. Кому интересен старик? – здесь она выразительно посмотрела на Александра.

– А деньги?

– Деньги у моей хозяйки водились.

– У актрисы периферийного театра?

– Я же говорю: бенефисы у нее были, по всей России каталась.

– Но и бенефисами, дорогая Наталья, на такую роскошь не заработаешь. Вон какой дом! А от ее нарядов все модницы с ума сходили! У жен наших фабрикантов ничего подобного не было. Моя шефиня только и обсуждала ее наряды!

– Да ну?

– Точно! Уже номер в печать подписывать, а она: «Нет, вы видели, какова была сегодня Федоровская на балу у главы города! В Париже все это куплено, в Париже! Я целую ночь не спала».

Наташа слишком серьезно восприняла его браваду и осторожно заметила:

– Может, Еремин давал ей что.

– А кого-то еще она привечала?

– Скрытная она была!

– Но раз вы секретарь, ведете ее дела, неужели не полюбопытствовали: откуда у вашей хозяйки такие доходы? Вдруг они не совсем честные?

Тут Александр понял, что явно переборщил, лихая кавалерийская атака захлебнулась. И Наташа смекнула, что этот красавчик ради своих целей запрягает ее по полной, сразу насупилась, ушла в себя. Однако Горчаков не отступал, попросил ее рассказать о событиях прошедшей ночи. Наташа с минуту поревела, а затем начала:

– Где-то около полуночи Зинаида Петровна вызвала меня и горничную Лику, объявила, что собирается встать поздно, дел с утра нет. Так чтобы без надобности не будили.

– А она всегда вставала поздно?

– Нет, только после спектакля.

– А вчера спектакля не было?

– Нет.

– Она не показалась вам взволнованной?

– Трудно сказать. Вроде бы нет.

– Чего-нибудь необычного в ее поведении не заметили?

И опять Горчаков посмотрел на нее ласково-ласково, может, растает, расколется? Но ее ответ разочаровал:

– Не заметила.

– Ну а что случилось потом?

– Мы пошли спать.

– Ничего не слышали? Ни шума, ни…

– Ничего.

– Что случилось утром?

– Около восьми – стук в ворота.

– Откуда вы знаете, что около восьми?

– Он меня разбудил, я и посмотрела на часы. Еще подумала: кто это в такую рань?

– И?!..

– Матвеич, дворник, пошел открывать. А там человек с депешей из Белгорода.

– Открыл ему точно Матвеич?

– Да. Он сам сказал. Матвеич сообщил Лике, та – мне. Я и встретила того с депешей.

– Наташа, а описать этого человека можете?

– Ему лет двадцать. Имя… вот имя забыла. Протягивает документ, мол, срочно на подпись Зинаиде Петровне. Я ему: «Будить хозяйку нельзя. Обожди немного». А он ни в какую! Ему еще обратно возвращаться. Я даже предложила расписаться вместо нее. «Нельзя, – отвечает, – документ финансовый! Вдруг у Зинаиды Петровны вопросы будут, претензии. Пусть сразу отпишет».

– Что было в том документе?

– Новый контракт на выступление в Белгородском драматическом театре.

– И что дальше?

Но секретаря Федоровской будто заклинило. Ей предстояло перейти к самым страшным событиям.

– Я вынуждена была нарушить приказ хозяйки, постучала. Только она не открыла. Постучала снова и снова. Кто-то из слуг предложил войти…

– Кто именно?

– Не помню… Я вошла, а там…

Наташа закрыла руками лицо, снова зарыдала. Горчаков помолчал, но нормального разговора уже не получалось. Он спросил: мог ли кто-нибудь ночью войти в дом? Возможно ли вообще проникнуть в спальню хозяйки, не привлекая внимания («Собак ведь в позднее время наверняка спускают с цепи, они бы лаем разбудили домочадцев»)? Не точил ли на Зинаиду Петровну зуб кто из слуг? На все вопросы секретарь качала головой и повторяла:

– Не знаю! Ничего не знаю!

И только когда Александр поинтересовался: «Не пропало ли чего ценного?», Наташа встрепенулась:

– Полиция тоже спрашивала. Все ее драгоценности на месте. А деньги Зинаида Петровна хранила в банке.

– Откуда вы знаете, что драгоценности на месте?

– Они находились в запертой шкатулке. Потом полиция ее вскрыла.

– Может, что-то пропало? Какая-то «безделушка»? – допытывался Горчаков.

– Нет! Я хорошо знаю драгоценности хозяйки, – Наташа прервалась, точно брякнула лишнее.

Следующей была Лика, оказавшаяся полной противоположностью плачущей Наташе. Разбитная, румяная, высокая, она сама налетела на Александра и перво-наперво сообщила, что учится в университете, а здесь просто подрабатывает. Смерть Федоровской девушку совсем не волновала. «На домашнюю прислугу – большой спрос. Не здесь, так в другом месте!» – безжалостно констатировала Лика.

Как и Наташа, она ничего не слышала («Крепко спала!»). Проснулась утром, когда началась суматоха из-за прибытия парня из Белгорода, точнее, ее разбудили («Чего вставать, раз хозяйка просила не беспокоить»). В комнату к Зинаиде Петровне заходила Наташа, от нее Лика и узнала о страшном преступлении.

О жизни хозяйки она могла сказать мало, поскольку работала здесь недавно. Однако эпитеты, которыми она награждала Федоровскую, не казались лестными. «Заносчивая! Хамоватая! Орала на слуг по любому пустяку». Лика заявила, что в любом случае бы отсюда ушла, «здесь ей до чертиков надоело». О драгоценностях хозяйки не знала ничего, как и о каких-либо криминальных делах. Зато едва разговор зашел о возможных любовниках Федоровской, девушку понесло:

– К ней не только Еремин заезжал. Многие – инкогнито.

– Даже так? – удивился Александр.

– Они не представлялись. Третьего дня, например, один высокий, черноволосый с усищами, постучал в ворота и потребовал: «Проведи к хозяйке!» Я было спросила: «Кто? И по какому делу?», а он вдруг перебил, да так резко: «Друг я ее. Так и передай Зинаиде: друг приехал».

– И она его приняла?

– Еще как принимала! В кабинет свой провела, закрылись. И долго-долго не открывали.

– Думаете, любовная сцена?

– Кто же скажет? Да и мало ли зачем двое уединяются. Вот мы с вами сейчас тоже вдвоем…

Судя по игривому тону, Лика была не прочь броситься Горчакову в объятия. Да и он бы пошалил с девицей. Но не сейчас. Прежде следовало сообщить редакции о своих первых выводах.

Александр перекинулся с Ликой еще парой фраз, пообщался с другими слугами. Затем вышел во двор, внимательно осмотрел дом. Спальня Федоровской на втором этаже, окно открыто. И, наверное, было открыто всю ночь. И все-таки довольно сложно сюда пробраться, не привлекая внимания.

Кто-то должен был услышать убийцу! Если только… Зинаиду не прикончил один из домочадцев?

Дежуривший сержант язвительно поинтересовался: узнал ли Горчаков что-либо интересное? Александр в ответ вдруг хитро подмигнул:

– Так, кое-что.

Пусть полиция теряется в догадках!

Глава вторая

Центральная улица города, носившая ранее название Курская, не так давно была переименована в улицу Колчака-освободителя. На такой шаг депутаты земского собрания пошли не по воле Верховного правителя России, а, скорее, против нее. Но уж очень всем хотелось почувствовать близость знаменитого адмирала. Когда-то здесь уютно располагались маленькие домики, торговые лавки, несколько церквей. Ныне все изменилось: дома взмывали ввысь, новенькие магазины пестрели заманчивыми вывесками, а кроме того – банки, конторы, здание администрации, рестораны, кафе. Короче – классический европейский город, но с русской спецификой.

Горчаков вошел в здание шестнадцатиэтажной башни. Здесь, на первом этаже и размещалась газета «Оскольские вести». Всего – три комнаты, да и штат небольшой – шесть человек. Кроме Черкасовой и Горчакова работали журналисты Альберт Стогов, занимавшийся аналитическими статьями, в том числе анализом законов, принимаемых местной властью, Ольга Филимонова – специалист по светской хронике, корректор Вера Дрожжина, и секретарь редакции Любочка.

Именно Любочка – пышногрудая, миниатюрная, с вьющимися локонами золотистых волос и встретила Александра. На его немой вопрос: «Шефиня у себя?» обиженно ответила:

– И только?

Горчаков изобразил на лице непонимание, тогда секретарь с еще большей обидой добавила:

– А ведь обещал… хотя бы цветы.

Александр мысленно отругал себя, что нарушил важнейшее правило: на работе ни с кем и никогда. Но перед аппетитной Любочкой не устоял… Впрочем, как и перед Филимоновой и самой Черкасовой. Лишь почтенная по возрасту Вера Сергеевна Дрожжина избежала его пылких объятий. Главное, чтобы дамы не поделились между собой откровенными признаниями, а то ревнивая шефиня даст им прикурить!

– …Цветы потом, дорогая, зачем афишировать наши отношения?

– Мы оба – люди холостые.

– Не забывай, для Алевтины Витальевны нет ничего важнее работы. А разные амуры, лямуры – в нерабочее время и желательно на стороне. Поэтому – голос Александра зазвучал торжественно, точно на параде, – … главная у себя?

– Сейчас доложу, – понятливо вздохнула Любочка. Но, проходя мимо Горчакова, больно ущипнула его.

В ожидании вызова шефини Александр в который уже раз бросил взгляд на очень красивый календарь на стене, подарок редакции одного местного промышленника. Календарь содержал хронологию важнейших событий становления новой Российской Империи. Вновь и вновь Горчаков пробегал их глазами.

Октябрь 1919 г. Соединение армий А.В. Колчака и А.И. Деникина.

Май 1920 г. Окончательная победа над красными по всему южному направлению.

1 июня 1920 г. Образование Российской Империи во главе с Верховным правителем А.В. Колчаком.

Июнь 1920 г. Признание Российской Империи практически всеми государствами Европы.

10 июля 1920 г. Подписание с советской Россией договора о ненападении.

Сентябрь 1920 г. Антибольшевистский переворот в Минске. Белоруссия входит в состав новой Российской Империи.

Декабрь 1920 г. Окончательное подавление на территории Империи всех движений, проповедующих федерализм. Бегство заграницу Нестора Махно.

1 января 1921 г. Провозглашение А.В. Колчаком основных принципов существования государства: одна страна, один народ, одни устремления.

Март 1922 г. Подавление крупнейшего большевистского мятежа в Ростове, Харькове и Воронеже. Любая большевистская агитация объявляется вне закона.

Сентябрь 1924 г. Возобновлен экспорт сельскохозяйственной продукции в европейские страны.

Декабрь 1926 г. Уровень промышленного и сельскохозяйственного производства Империи впервые превысил на этих территориях довоенный.

Ноябрь 1931 г. Проведена полная электрификация Империи.

Апрель 1932 г. Подписание договоров о дружбе и сотрудничестве с Великобританией, Францией и США.

Декабрь 1933 г. Подписание договора о взаимовыгодном партнерстве с Третьим Рейхом.

Сентябрь 1935 г. Добровольное отречение от власти А.В. Колчака. Первые в истории страны свободные парламентские выборы.

Появилась Любочка и елейным голоском произнесла:

– Вас ожидают.

– Ожидают? Она не одна?

– Зайдешь – увидишь.

– Если серьезно: кто у нее?

– Стогов вернулся из командировки.

– Уже? – уныло протянул Горчаков, не слишком жаловавший своего коллегу по работе.

Александр открыл дверь в кабинет шефини. Как обычно строгая и ослепительная Алевтина слушала страстную речь Стогова. Был тут и третий. Человек сидел спиной к Горчакову. Черкасова наигранно холодно кивнула:

– Проходите. Хочу представить одного из наших лучших журналистов Александра Николаевича Горчакова, кстати, представителя известного княжеского рода.

Незнакомец повернул голову и… Александра будто током ударило! Карлик из поезда!

Лишь спустя мгновение он понял, что ошибся. Человек оказался очень высоким, и нос у него не орлиный, скорее – картошкой. Если волосы карлика напоминали смоль и вились, то у этого они – редкие, белесые. Ни одной похожей внешней черты. И все же что-то общее у них было, возможно – колкий холодок в глазах. Жестокость?

А гость Черкасовой уже схватил руку Александра, крепко затряс ее:

– Очень приятно.

В голосе явно слышался акцент. «Откуда он?». Загадка разрешилась сама собой:

– Я – Вильгельм Дрекслер, советник по делам культуры Третьего Рейха. Очень приятно познакомиться с настоящим князем.

– Господин Дрекслер прибыл к нам со специальным поручением, – сказал Стогов.

– О, да! Со специальным поручением! – гость попробовал улыбнуться, однако лицо от этого стало еще более зловещим.

Горчаков отвел взгляд от Дрекслера и осторожно напомнил шефине:

– По поводу моего задания…

– После. Я хочу, чтобы и вы послушали предложение советника.

Александр молча наклонил голову и присел.

– Очень рад, господин Горчаков, что я познакомился с вами, – сказал Дрекслер. – Надеюсь обрести нового союзника.

Александр отнесся к его словам с определенной настороженностью. Он никогда не забывал, кто виноват в трагедии России. Сначала немцы развязали войну, потом подкупили предателей в лице Ленина и его подручных, а те одним махом развалили страну. Да и сейчас вождь Рейха весьма нелицеприятно высказывается о русских.

– Своим появлением в редакции я обязан моему замечательному товарищу Альберту Стогову.

– Это так! – конопатое лицо Стогова просияло от удовольствия, а Дрекслер продолжил:

– Когда он приезжал в Рейх, мы долго беседовали и отлично поняли друг друга. Он был и в Москве, впечатление от большевистской столицы у него не слишком приятное.

– Мягко говоря…

– Красные по-прежнему мечтают о мировой революции, их аппетит огромен: Европа, Америка, весь мир должен быть включен в орбиту коммунистического влияния. Но главная цель – ваша процветающая страна. Они никогда не смирятся с тем, что значительная часть их территории (как они считают!) отторгнута.

– По уровню развития производства и качеству жизни мы вошли в десятку самых успешных стран, – как бы невзначай напомнил Стогов. – И все это отдать Советам?

– О, да! – воскликнул Дрекслер. – Потерять свою прекрасную жизнь вы не должны. Поэтому Русской Империи нужен союзник.

Здесь он сделал многозначительную паузу, окинув приценивающим взглядом и Черкасову, и Горчакова.

– Мы заключили договор о дружбе с Англией, Францией и Америкой, – напомнил Александр.

– Вы и раньше дружили! А они вас кинули. Когда во время Гражданской войны Колчак отказался переводить золотой запас России к ним в банки, они решили сдать его большевикам. И сдали бы, не соединись он вовремя с Деникиным. Та история вам известна? По глазам вижу – да!

– Но и Германия вела себя не слишком дружелюбно, – усмехнулся Александр.

– Правильно. Мы воевали! А на войне любые методы хороши. Если мы воюем, так воюем. Дружим, так дружим. Мы, немцы, никогда не продаем друзей как иуды-англичане.

Александр до сих пор не понимал, к чему клонит германский визитер. А тот все больше хорохорился:

– У нас много общего. Фюрер назвал русских братьями. Мы абсолютно идентичны внешне, схожи культурой, традициями, государственным устройством.

– Отныне у нас республика, – возразил Горчаков.

– Сейчас республика. А недавно был верховный вождь. И еще: и вы, и мы придерживаемся идеи мононационального государства; основной народ в абсолютном большинстве.

– Зато Советы подобрали всех инородцев, – хихикнул Альберт. – Русские в СССР уже в меньшинстве. С учетом же того, сколько их перебежало к нам…

Дрекслер сделал ему незаметный жест остановиться, однако Горчаков его уловил. «Что же получается: нашим Альбертиком руководят из Германии?»

– Наконец фюрер и ваш Деникин едины в вопросе иудеев.

– Не совсем, – вступила в разговор Черкасова. – Их действительно не брали офицерами в Добровольческую армию, поскольку многие перебегали к красным. Война – и ничего более.

– А сколько их уехало после войны? – лукаво поинтересовался Дрекслер.

– В Москве и в Америке они нашли своих единомышленников, – пожала плечами хозяйка «Оскольских вестей».

– И они не спасались у вас от погромов?

– Погромы устраивали не Колчак с Деникиным.

– Может, перейдете к сути? – не выдержал Горчаков.

– Я уже перешел. Довольно нам, братским народам, враждовать. Да здравствует союз великих!.. Кстати, я приглашаю вас, госпожа Черкасова и вас, князь, посетить Берлин.

Было видно, что Черкасовой это приятно, и она не прочь воспользоваться приглашением. На лице Александра по-прежнему читались ирония и недоверие. Дрекслер не прекращал атаку:

– Вы женаты, князь?

– Пока нет.

– Тогда тем более следует посетить Берлин. Очень уж хороши наши девушки. Любая с удовольствием выйдет замуж за такого красавца с арийским лицом.

– В России тоже красавиц достаточно, – парировал Горчаков. – И все же, что вы конкретно хотите?

Дрекслер наигранно откашлялся, новая пауза помогала ему отыскать нужные слова.

– Старый Оскол превращается в крупный культурный и деловой центр.

– До этого еще далеко.

– О, нет! Очень скоро он станет одним из новых столпов Русского государства. И Рейх готов помочь ему в процветании.

– Каким образом? – поинтересовался Александр.

– Вложением средств. У вас ведется разработка железной руды, готовится строительство крупного горно-обогатительного комбината. Фюрер хочет, чтобы немецкие компании участвовали на всех стадиях работы.

– А мы тут причем? – удивилась Алевтина.

– Даже очень причем! После войны в русском сознании образ немца утвердился как образ врага. Да еще либеральная пресса изображает фюрера монстром. Но мы стремимся разрушить старые мифы. И ищем здесь союзников. Газета «Оскольские вести» могла бы стать таким союзником.

– Что для этого нужно?

– О, госпожа главный редактор, если бы вы согласились пропагандировать идею Германии как главного друга вашей страны и показать гигантские перспективы Третьего Рейха! Мы создали бы совместный проект с одной из газет Франкфурта или даже Берлина. Безусловно, потребуются средства, Рейх готов их предоставить. Здесь я говорю как официальное лицо.

– Вы нас покупаете, – подытожил Александр.

– Создаем общее предприятие, – осторожно поправил Дрекслер.

– Ну, купить нас не просто, – усмехнулась Черкасова. – Бюджет у редакции неплохой. И администрация города поддерживает финансово. Однако предложение рассмотреть стоит.

– Еще как стоит! – воскликнул замолчавший было Альберт.

Дрекслер поднялся, поцеловал Черкасовой руку, дружески пожал ее Горчакову и с широкой улыбкой попрощался. Стогов бросился его провожать.

– Ну и как? – поинтересовалась Черкасова, когда они с Александром остались одни.

– Побывал я в доме актрисы Федоровской.

– Подожди, что скажешь о только что поступившем предложении?

– А сама как считаешь?

– Почему бы его не принять?

– С какой стати? Терять независимость? Нахваливать чужого дядю, причем – злого и хищного.

– Слышал бы Альберт. Он бы тебя…

– Разорвал. Только у него это не получится.

– Что тебя смущает?

– Не слишком доверяю Германии. Неважно, кайзер там, Веймарская республика или Рейх. Мы им нужны, вот и любезничают. А станем не нужны?.. Меня удивляет, почему ты вообще задаешься подобными вопросами.

– Видишь ли, – задумчиво промолвила Черкасова. – Возникла серьезная проблема. Другим членам редакции не говорила, тебе скажу. Газета перестала приносить доход. Тираж вроде бы не упал, но… этого мало. Надо расти! Покрывать убытки самой, тратить наследство отца я бы не хотела.

– А наша городская администрация?

– Разве от нее многого дождешься! Дрекслер это знает. Я заметила усмешку на его лице, когда сказала о финансовой поддержке газеты со стороны города. Он о многом осведомлен.

– Работа Стогова.

– Его или кого другого. Вероятно, у него есть и свои источники информации.

– Все равно, продаваться немцам…

– Еще ничего не решено.

– Но ты сказала…

– Я сказала: «Почему бы его не принять?».

Алевтина закурила сигарету и, пуская грустные колечки, резко переменила тему:

– Теперь расскажи, что там с убитой актрисой?

Александр поведал обо всем, что увидел и услышал в доме Зинаиды Петровны. Информации, увы, кот наплакал.

– … Более всего смущает, что никто не слышал, как убийца проник в дом. А ведь должен был слышать. Выходит, убийца прятался в доме? Или это кто-то из своих?

– Как можно спрятаться