Б. А.

Джорбенадзе

Грузинский глагол

Вопросы формального и семантического анализа

Издательство Тбилисского университета

Т Б И Л И С И 1986

В книге на материале грузинского языка рассматриваются формальные

и семантические системы и структуры глагола и их взаимоотношения,
принципы анализа морфологических и семантических категорий, а также
некоторые общие вопросы функционирования и развития языка.
Предназначена для специалистов общего и иберийско-кавказского
языкознания.

Рецензенты: Е.А. Бабунашвили

Г.Т. Хухуни

Издательство Тбилисского университета, 1986.

 Предисловие

В лингвистике проблематичным является вопрос о

взаимоотношениях формы и значения в языке.
Несмотря на множество более или менее успешных попыток,
установление принципов такого анализа все еще остается
нерешенной проблемой.
Помимо выявления универсальных принципов
функционирования языка, актуальным является изучение тех
специфических закономерностей, которые обусловливают
внутреннюю сущность данного конкретного языка.
В истории языкознания известны попытки изучения языка
методами философии, психологии, формальной логики,
математической логики, семиотики. Такой подход к проблеме
языка несомненно имел свои положительные стороны, но
требования исходных установок все-таки ограничивали сферу
исследования и влияли на интерпретацию полученных результатов.
Цель данного исследования — выявление принципов
построения формальных и семантических систем и структур
грузинского глагола и, на основании этого, установление критериев
их анализа.
В этой связи конкретная задача исследования определилась
следующим:
а) установление онтологических и методологических проблем,
связанных с объектом нашего исследования,
б) рассмотрение общих и конкретных вопросов потенции и
реализации формальных и семантических структур грузинского
глагола,
в) установление принципов формального и семантического
аналога глагольных систем и структур грузинского языка,
 г) характеристика формальных и семантических систем и
структур грузинского глагола,
д) выявление динамики образования и принципов построения
глагольных основ в грузинском языке.
Представленные в данной работе принципы анализа
опираются на следующие установки:
а) каждый элемент языка (как формальный, так и
семантический) строго детерминирован,
б) каждый элемент характеризуется определенным свойством
и имеет свою сферу действия.
Каждое явление языка исследуется в своей динамике,
действии. Динамика проявляется во взаимоотношениях. Исходя из
этого, анализ предполагает изучение не только собственно
формальных или семантических элементов языка, но и тех
взаимоотношений, которые они устанавливают между собой.

ГЛАВА I

ПРЕДМЕТ ЛИНГВИСТИКИ; ВОПРОСЫ ОНТОЛОГИИ И

МЕТОДОЛОГИИ

Процесс познания и изучения каждого объекта имеет два аспекта:

онтологический и методологический. Первый ставит целью выявление
имманентной сущности объекта, второй создает теоретическую базу для
изучения и познания объекта.
Проблемой языка интересуется не только лингвистика, но и социология,
эстетика, психология, история, логика, физиология и т.д. Это вызвано
внутренними свойствами языка и его значением для познания
действительности.
 Социология рассматривает язык как одно из основных условий
образования, существования и развития общества.
Язык сохраняет названия реалий быта различных эпох. Этим фактом
непосредственно интересуется история.
Для литературоведения — язык средство художественного творчества,
своеобразная фактура для создания систем художественных образов.
Для психологии актуальным является психологический аспект проблемы
коммуникации, а также проблемы языкового выражения и восприятия.
Язык как систему знаков изучает семиотика.
Взаимосвязь языка и мышления — одна из проблем философии, в
частности логики.
Изучение внутренней сущности языка, его формальных семантических
систем и структур является основной проблемой лингвистики.
Объект — один. Отраслей науки, изучающих этот объект, — несколько.
Различные отрасли науки с различными критериями подходят к одному
и тому же объекту, интересуются различными сторонами данного объекта.

III

В этой связи ставится вопрос о методах изучения.

По общему определению, метод является способом, средством
изучения и познания того или иного явления действительности. Метод
непосредственно не отражает действительность, но при помощи того или
иного метода создается модель действительности в сознании. Это —
общественный факт. Каждый метод обусловлен общим принципом, точкой
зрения, точнее мировоззрением. Поэтому можно сказать, что метод является
конкретным проявлением общего принципа (критерия, мировоззрения) при
изучении того или иного явления действительности: принцип исторического
исследования явлений обусловил создание и применение исторического
метода, принцип рассмотрения объекта как структурного целого определил
создание структурного метода и т.д.
 Таким образом, метод не исходит из объекта, не обусловлен каким-
либо свойством объекта, и полностью определен принципами исследования,
оценкой изучаемого объекта на основании различных критериев.

IV

Каждое научное исследование состоит из трех этапов:

1) Добывания эмпирического материала (наблюдение и систематизация),
2) Анализа материала (сегментация и установление взаимоотношений
между сегментированными элементами),
3) Синтеза полученных результатов (интеграция и интерпретация).
Вышеназванные три этапа исследования соответствуют трем
последовательным ступеням познания: созерцанию, анализу и познанию.
Цель познания любого материала — создать в сознании модель,
адекватную существующей действительности (/17/, 208).

Научные исследования различаются и по целеустановкам. Можно

исследовать объект с целью его описания (условно назовем это
«экспозиционным исследованием») и можно исследовать с целью
объяснения (назовем это «каузальным исследованием»). Первое дает ответ
на вопрос: «что имеем?», второе — «почему имеем?»
Эти две целеустановки взаимопредполагают и дополняют друг друга.
Один и тот же метод можни использовать и при описании, и при
объяснении явлений.
И не потому, что метод дуалистичен по своей природе, а потому, что
существует различная методика применения одного и того же метода (/17/,
215).
Использование различных целеустановок, как правило, обусловлено
объективными факторами.
 Но не исключается и субъективный фактор, когда выбор полностью
зависит от научного убеждения, критерия ученого. Примером этого может
послужить высказывание М. Джуза: «Мы пытаемся точно описывать, мы не
пытаемся объяснить» (/35/, 349). #8

VI

Исследование предполагает наличие и определенных условий. Здесь

подразумеваются в основном два условия:

1) Каждое явление должно рассматриваться в тесной связи с

сосущестующими с ним во времени и пространстве явлениями, как часть
целого;
2) Каждое явление должно рассматриваться в своей динамике, в
процессе выявления своей потенции, функционирования в данной системе.

VII

Историческая точка зрения и основанный на ней исторический метод

используются не только в лингвистике, но и я геологии и биологии (/5/, 200).
Структурный метод применим как в языкознании, так и в социологии, логике,
искусствознании, биологии … (/24/, /23/). Н. В. Крушевский отмечал: «Науку
не называют по ее методу, а по ее объекту» (/18/, 242).
Поэтому нельзя согласиться с попытками определения отраслей науки
по методу. А также попытки в различных модификациях все еще
встречаются. Прослеживается она и в концепции Ф. де Соссюра: «В
лингвистике объект вовсе не предопределяет точки зрения; напротив, можно
сказать, точка зрения создает самый объект». Почему? Потому, что именно
точка зрения обусловливает, как определить французское слово n и
“обнаженный»: как звук, как выражение определенного понятия, как
соответствие латинскому nūdum и т.д. (/29/, 46). Следовательно, если точка
зрения создает объект, то основанный на данной точке зрения метод
обусловливает создание соответствующей отрасли науки. Но дело в том, по
этому принципу историко-сравнительное языкознание и структурное
языкознание #9 (т.е. изучение языка историко-сравнительным методом и
структурным методом) оказались бы двумя различными отраслями науки
(/28/, 35).

VIII

В этой связи следует учесть имеющееся в специальной литературе

разграничение объекта и предмета науки «объект науки существует
независимо от науки, он существовал и до его появления. Предмет науки,
напротив, формируется самой наукой… Предмет науки не тождествен
объекту: он представляет собой результат определенной анализирующей
деятельности человеческого разума, и, как особое создание человека, как
образ, он подчинен особым закономерностям, не совпадающим с
закономерностями самого объекта…» (/33/, 75).

IX

Любому объекту свойственны:

а) разнообразные взаимоотношения,
б) различные назначения.
Первое обусловлено внутренней природой объекта, второе — его
прагматическим свойством. Эти две стороны взаимосвязаны и
взаимообусловлены.
На основании сказанного, отрасли науки можно распределить на две
большие группы: в первой группе объединяются те отрасли науки, перед
которыми ставится цель исследовать внутреннюю сущность объекта; вторую
группу составляют те отрасли науки, которые заинтересованы
прагматическими свойствами объекта.
Изучение внутренней сущности, т.е. внутренних взаимоотношений и
закономерностей языка — цель лингвистики.
Прагматическими свойствами, т.е. назначением языка, кроме
лингвистики, занимаются такие отрасли науки, как социология, #10
психология, философия, логика. С этой точки зрения особый интерес
проявляет к языку и литературоведение.

Нет такого курса общего языкознания , в котором не было бы попытки

определить язык, не ставился бы вопрос о сущности языка.
Ниже будут рассмотрены только типичные, ьарактерные для различных
лингвистических направлений, дефиниции языка.

XI

Древнейшее определение языка было теологическим. Особая честь,

выпавшая на долю языка, была обусловлена абсолютным обожествлением
речи. По утверждению древнеиндийского лингвиста Бхартрихари, «речь
(«вач») лежит в основе всех наук, ремесел и искусств. Силой ее всякая вещь
производится и получают отличительные признаки» (/19/, 373). Видимо,
именно с теологией древнего Востока имеет непосредственную связь
известное начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было
у Бога, и Слово было Бог» (Гл. 1,1), Ср. У Гете: «Вначале было Дело» (/1/).
Со временем язык становится объектом пристального внимания
философии, а позже и различных отраслей науки, так как, «из всех
человеческих изобретений, которые люди тщательно охраняли и по
традиции передавали друг другу, которые они создали в содружестве с
заложенной в них природой, язык, как кажется, является величайшим,
благороднейшим и неотъемлемейшим достоянием» (/13/,64).
После того, как наука о языке освободилось от теологических
предпосылок и настало время изучения внутренней сущности языка,
актуальным оказалось соответствующее определение предмета лингвистики.
#11
Для выяснения современного состояния проблемы рассмотрим
несколько типичных определений языка.
 А. Формула «Язык есть средство коммуникации (взаимоотношения)»
употребляется в различных модификациях.
Несомненно, быть средством коммуникации — одно из важнейших
свойств языка и это свойство непосредственно обусловлено его внутренней
сущностью, но, отмечая одно из главных назначений языка, эта дефиниция
обходит стороной саму сущность исследуемого объекта. Цель у этой
дефиниции другая: определить язык по своему назначению.
Примечательно, что таким образом определяют язык не только лингвисты (Г.
Шухардт, О. Есперсен, Э. Сепир, А. Мейе, Ж. Вандриес…), но и философы: (Ф.
Бекон, Дж. Локк, Д. Дидро…).
Б. Множество вариаций имеет и следующая формула: «Язык есть
средство (орудие) мышления» (ср. у В. Гумбольдта: «Язык есть орган,
образующий мысль…» /14/, 75).
С этой позиции определяют язык как философы (Гегель, Б. Кроче…), так
и лингвисты (А. Шлейхер, Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Потебня…). И в данном
случае язык фактически определяется по своему назначению.
В. Изучение языка исходя из психологических предпосылок
подразумевает исследование не только прагматической стороны языка (т.е.
«языка как выразителя ощущений»), но и психического механизма языковых
образований.
Хотя различные психологические направления в лингвистике
(этнопсихология Г. Штейнталя, индивидуалистическая психология Г. Пауля,
бихевиоризм Л. Блумфилда) пытались проникнуть в сущность языка, но
ввиду того, что предпосылки их концепций явно были внелингвистическими,
цель в основном оказалась недосягаемой.
Г. Формула «Язык есть система знаков, выражающих идеи», как
исходная установка известной концепции, в лингвистике утверждается
фактически с начала нашего столетия и в последующие годы приобретает все
более широкое распространение. #12

XIII

Определение языка как система знаков берет свое начало в философии

Аристотеля. По его словам, «то, что в звукосочетаниях — это знаки
представлений в душе, а письмена — знаки того, что в звукосочетаниях.
Подобно тому как письмена не одни и те же у всех (людей), так и
звукосочетания не одни и те же. Однако представления в душе,
непосредственные знаки которых суть то, что в звукосочетаниях, у всех
(людей) одни и те же, точно так же одни и те же и предметы, подобия
которых суть представления» (/7/, 93). Смысл упомянутого определения
таков: каждый язык различными формами выражает общее для всех (т.е.
универсальное) содержание, значение.
Дж. Локк эту мысль развивает следующим образом: «Слова
приобретают общий характер от того, что их делают знаками общих идей»
(/21/ 426). По определению Дж. Беркли язык создается на основании
общности разнообразных и противопоставленных произвольных знаков (/3/,
61). В основном с той же позиции рассматривает язык Т. Гоббс: «среди
знаков некоторые естественны… другие же произвольны т.е. выбираются
нами по произволу: сюда относятся определенные сочетания слов
обозначающие наши мысли и движения нашего духа» (/12/, 61-61).
Совершенно отчетливо эта идея прослеживается у Г. Лейбница:
«большинство наших мыслей… заключается в простом манипулировании
символами, как у тех, кто пользуется алгебраическими формулами,
обращаясь только время от времени к изучаемым геометрическим фигурам.
Слова выполняют при этом ту же самую функцию, какую выполняют
арифметические или алгебраические знаки» (/20/, 186).
И. Кант был первым, кто предопределил основы теории знаков. Он
различает символы и знаки: первые служат средством представлений через
понятия, а вторые «сами по себе ничего не значат и только
присовокуплением приводят к созерцаниям, а через созерцания к понятиям»
(/16/, 429). Среди знаковых систем язык занимает особое место: «каждый
язык есть обозначение мыслей и, наоборот, #13 самый лучший способ
обозначения мыслей есть обозначение с помощью языка, этого
величайшего средства понять себя и других» (/16/, 430).
Если И. Кант предопределяет симптомы будущей семиотики, то Гегель
фактически уже создает основы семиотического учения. Дефиниция знака,
предложенная Гегелем, почти без изменения используется и по сей день:
«знак есть непосредственное созерцание, представляющее совершенно
другое содержание, чем то, которое оно имеет само по себе» (/11/, 265).
Имена, продолжает Гегель, сами по себе «есть лишенные всякого смысла
внешности, лишь в качестве знаков приобретающие известное значение»
(/11/, 268); и далее: «имя есть простой знак для подлинного, т.е. простого,
не разложимого на свои определения и не сложенного из них,
представления» (/11/, 269). Знак произволен и поэтому «приходится сперва
научиться понимать значение знаков. В особенности это справедливо о
знаках языка» (/11, 265).
Гегель выделяет и уровни знаков: звуки сами по себе знаки, но буквы
уже знаки звуков, т.е. знаков другого уровня (/11/, 268).

XIV

Упомянутые определения языка, естественно, отразились и в тех

лингвистических концепциях, которые опирались на предшествующие
философские и лингвистические учения.
В первую очередь следует назвать В. Гумбольдта, который своеобразно
рассмотрел эту проблему, так как его лингвистические дефиниции являются
непосредственным развитием его же лингвистической концепции, согласно
которой, «язык есть внешнее проявление духа народа». Исходя из этого,
«под словами следует понимать знаки отдельных понятий. Слог образует
звуковое единство, но становится словом только тогда, когда получает
значение, для чего часто необходимо соединение нескольких слогов…
Звуковая форма — это та форма, которая создана языком для выражения
мысли». Но только звуковая форма «не в состоянии сделать языки
достойными духа». #14 Эту миссию выполняет внутренняя форма языка.
Именно «эта внутренняя и чисто интеллектуальная сторона языка и
составляет собственно язык». Внутренняя форма у Гумбольдта представлена
в виде «лучезарных идей, направленных на язык и пронизывающих его
своим светом и теплом», но ее реальную сущность он не уточнял. Гумбольдт
противопоставляет понятие предмету. Так, например, «в санскрите, где
слова называют то дважды пьющим, то двузубым, то одноруким, каждый
раз подразумевая один и тот же предмет, тремя словами обозначены три
разных понятия. Поистине язык представляет нам не сами предметы, а
всегда лишь понятия о них, самодеятельно образованные в процессе
языкотворчества» (/14/, 90, 96, 100, 103).
 Этим Гумбольдт в принципе всецело противопоставил язык системе
«чистых знаков».
Аналогичная мысль в новой модификации прослеживается и у
экзистенциалистов: «живые слова никогда не являются простыми знаками»
(/34/, 401).
Эта дефиниция существенно отличается от неопозитивистической идеи
крайне формализованного языка.

XV

Доведенный до системы простых (т.е. произвольных, немотивиро-

ванных ) знаков язык теряет свои существенные свойства — образность (в
широком понимании этого слова) и понятийность (непонятийными в языке
могут быть только имена собственные).
Взаимосвязь между знаками всех других видов основывается на
соглашении, а языковым знакам свойственно внутренняя самоорганизация.
Вмешательство в этот процесс, насильственное влияние, установление
необусловленных внутренней природой языка взаимоотношений,
исключаются.

XVI

Выражение значения есть основная функция языковой формы.

Формальные элементы языка только условно можно #15 соотнести с
явлениями действительности. В сущности язык выражает не факт бытия, а
факт сознания, не непосредственно предметы явления, но предметы
явления, отразившиеся в сознании, т.е. предметы и явления,
трансформированные в понятия и только тогда, когда эти понятия
превращаются в языковые значения.
 XVII

Полное отождествление языка с знаковой системой других видов

поставило бы знак равенства между такими в корне различными явлениями,
как язык, светофор, азбука Морзе, жест-мимика глухонемых и т.п.
Л. Ельмслев, с именем которого связана теория крайней схематизации
языка, отрицает какие-либо существенные различия между
вышеназванными системами: «Датский язык, будь то устный, или писанный,
или телеграфированный при помощи азбуки Морзе, или переданный при
помощи международной морской сигнализации флагами, остается во всех
этих случаях все тем же датским языком и не представляет четырех разных
языков» (/15/, 420).
Во-первых, устный и письменный языки — это две разновидности
одного и того же явления: письменно происходит только фиксация «устного
языка». Кроме того, при помощи морской сигнализации флагами передается
тот смысл, который выражается любым языком. Но язык есть не только
средство передачи информации (точнее, это одно из назначений языка), не
только формальная реализация какого -либо значения.
Исследование языка на основе этого принципа (видимо, плодотворного
с точки зрения семиотики) окажется непригодным для объяснения
собственно языковых явлений, так как, по справедливому замечанию В.
Брендаля, нельзя «выводить разнообразие лингвистических явлений из
абстрактных схем» (/10/, 417).
В отличие от знаковых систем всех других видов, которые механически
обозначают какие-либо явления, язык творчески отражает и тем самым не
только обозначает, но и оценивает действительность. #16

XVIII

В чем заключается причина полного отождествления языка с системой

знаков?
 Начало эта теория берет в философских воззрениях античной Греции, а
именно в споре о сущности слова: присваиваются вещам имена в
соответствии с природой обозначаемых или же связь между ними
устанавливается произвольно, т.е. по соглашению, по обычаю. Эта дилемма
в последующие времена решилась в пользу произвольности имен. И это
закономерно, так как даже поверхностный анализ (одни и те же предметы в
разных языках имеют разные названия) якобы доказывает, что название
предмета не должно быть обусловлено свойствами предмета. Этот вопрос
непосредственно связан с проблемой мотивации.
Из различных видов мотиваций назовем основные:
а) фонетическая мотивация,
б) морфологическая мотивация,
в) синтаксическая мотивация,
г) лексическая мотивация.
Из вышеназванных только лексическая мотивация является предметной
(и то опосредствовано понятием), только в этом случае можно говорить о
немотивированных (произвольных) и мотивированных (непроизвольных)
отношениях с обозначаемым. Например, немотивированны: mama «отец»,
са «небо», xel-i «рука», но уже мотивированы: mamida «тетя (букв.: сестра
отца)», cisartqela «радуга (букв.: пояс неба)», xelmვyvanel-I «руководитель».
Видимо, в этих случаях следует говорить о «прозрачных» и «непрозрачных»
этимологиях и в то же время принимать во внимание только синхронические
данные, так как диахронически немотивированность («непрозрачная»
этимология) — шаткое понятие, так как этимологический анализ может
раскрыть первоначальную мотивированность ныне немотивированных слов
(ср.: /29/, 101, 163-166).
В этой связи, теоретически мы имеем право допустить, что
этимологический анализ в идеальном случае может раскрыть
первоначальные мотивации всех тех слов, которые ныне считаются #17
немотивированными.
Но в этом случае окажется, что теория о присвоении вещам имен в
соответствии с природой обозначаемых, бытовавшая в античной Греции и
единодушно отвергнутая в последующие времена, имеет под собой
реальную почву. Почему же тогда в разных языках одни и те же предметы
имеют различные названия?
На этот вопрос имеется вполне убедительный ответ.
 Причиной различий в названиях одного и того же предмета в разных
языках является немотивированность вообще этих названий, а различие
принципах наименования. Например, грузинское “šavbalaxa” (букв.:
“чернотравка») по-русски – «пустырник». В обоих случаях этимология
прозрачна, т.е. в обоих случаях какое-либо свойство предмета легло в основу
наименования. Следовательно, сущность предмета все-таки определила его
название. Таким образом, можно сказать, что в разных языках мы имеем
различные названия одного и того же предмета не потому, что эти названия
произвольны по отношению к обозначаемому предмету, а потому, что
исходными в этих языках являются различные признаки (свойства) предмета.
Здесь уместно напомнить некоторые воззрения из диалога Платона
«критил»: «… Мы нашли уже некий образец, следуя которому можно самих
именах отыскать подтверждение того, что не произвольно устанавливается
каждое имя, а в соответствии с некой правильностью… Правильность имени,
говорили мы, состоит в том, что оно указывает, какова вещь»… (/27/, 433,
474).
Разумеется, взаимоотношения между предметом (явлением) и его
названием опосредствовано понятием: предмет  понятие  название.

XIX

Соотносятся предметы (явления) и понятия, с одной стороны, и формы и

значения языка, с другой. В языке значение (семантика) выражается
соответствующей формой. Понятие – факт мышления, значение – языка. #18
Предмет – через понятие – может обусловить семантику (собственно
языковое значение) названия, но в различных языках оно будет иметь
различные формальные выражения, ввиду чего даже слова одинаковой
мотивации внешне – фонологически – будут отличаться друг от друга.
В этой связи вызывает принципы фонетического символизма (см.,
например, /10а/), хотя вряд ли можно согласиться с положением, согласно
которому даже отдельные фонемы сами по себе имеют символическую
значимость (см., например, /9/, 321).
 XX

Общая для всякого рода знаков установка гласит: все то, что обозначает,
указывает, есть знак. В отличие от незнака, знак имеет значение: это то, что
он обозначает и которое само по себе не только не входит в сущность знака,
но и никак не влияет на нее.
Таким образом, знак характеризуется не тем, чем он является сам по
себе, а по тем отношениям, которые у него устанавливаются с
обозначаемым.
Именно такой подход обусловил тот факт, что все то, что указывает на
что-либо, считается знаком.
В языке обозначаются понятия.
Понятие – факт мышления, ввиду чего обозначение понятий в принципе
не зависит от внутренних особенностей какого-либо языка – оно является
всеобщим. Именно поэтому считается возможным выражение понятий
«универсальным языком», т.е. языком символов, наподобие математических
или же химических обозначений (Г. Лейбниц, Э. Гуссерль… ).
Но вместе с тем следует признать, что конкретные языки не только
обозначают то, что является всеобщим, но и по своему выражают одни и те
же понятия, которые в каждом языке трансформируются в конкретные
языковые значения. Следовательно, ašenebs и “строит» это не только
обозначение понятия «создавать, воздвигать какое-нибудь сооружение», но
и различные выражения конкретных языковых значений, свойственных
грузинскому и русскому языкам. #19 так, например, ašenebs соотносится c
agebs «воздвигает», išenebs «строит для себя», ušenebs «строит для
него»… Вместе с тем формальная структура аšenebs предполагает
возможность наличия в конструкции косвенного объекта, что и реализуется в
нужных случаях: da-a-šenebs is mas mas «надстроит». Далее: в грузинском
языке ašenebs сочетается не только c saxli «дом», šenoba «здание», но и с
bayi «сад» ( ašenebs bays «разводит сад»), sakoneli «скот» (moašenebs
sakonels «разводит скот») и т. д.
Следовательно, a-š-enebs, как oбозначение понятия “воздвигать какое-
нибудь сооружение», то же самое, что и «строит», но, вместе с тем, как
выражение значения «строить» имеет иные соотношения, чем русский
глагол «строит».
 Вышесказанное подразумевает необходимость различения тех явлений,
которые соответственно именуются обозначением и выражением.
Обозначение происходит знаком – нейтральным явлением по
отношению к понятию.
Выражает форма, которая активно воздействует на значение.
Например, bans и abanavebs в принципе обозначают одно и то же
действие: «моет», но различные формальные структуры непосредственно
влияют на выраженные этими формами значения:
а) значение «моет ребенка» может выражаться как глаголом bans (bans
bavšvs), так и abanavebs (abanavebs bavšvs);
б) значение «моет лицо, голову…» может выражаться только глаголом
bans (bans pirs, tavs…);
в) значение «заставляет, дает возможность мыться» выражается только
глаголом abanavebs…
Исходя из этого, можно заключить, что формальные структуры глаголов
bans и abanavebs обусловливают возможность их использования для
выражения каких-либо конкретных языковых значений, что не является
характерным для обозначения понятий.
Следовательно: форма выражает, знак обозначает.
Это есть одно из существенных различий между формой и значением.
#20

XXI

Каждое обозначаемое имеет свой конкретный знак. В противном

случае исключается возможность обозначения. Вместе с тем исключается и
изменение знака или же использование его в другом контексте, так как в
этих случаях знак или приобретает новое назначение или же вообще теряет
способность обозначения.
При выражении не обязательно обозначение каждой функции
формальным элементом, так как выражают не только составные элементы
формы в отдельности, но и их взаимоотношения. Например, форма a-ket-
eb-s «делает» состоит из отдельных формальных элементов: a-, ket-, -eb, -s;
каждый выделенный элемент выражает какое-либо значение (версию,
лексическое значение, принадлежность к той или иной системе спряжения,
лицо), но этими значениями не исчерпывается семантическая структура
данной формы: кроме них, та же форма выражает и значения настоящего
времени, активного действия, изъявительного наклонения. Ни одно из этих
значений не имеет в этой форме конкретного обозначения, они угадываются
при помощи тех строго обусловленных взаимоотношений и
взаиморасположений, которые существуют между составными элементами
формы.

XXII

Взаимоотношения между знаками полостью зависят от

взаимоотношений тех явлений, которые обозначаются этими знаками. Вне
этой зависимости знаки теряют статус системности: система знаков есть
система обозначаемых ими явлений.
В отличие от знаков, форма имеет свой собственный, независимый
статус и имманентные законы взаимоотношений составных элементов, т.е.
языковая форма имеет свои фонетические и морфологические
закономерности, совершенно независимые от выражающих ею значений.

XXIII

В языке одни и те же формальные элементы часто используются для

выражения различных значений (функций). В этих случаях язык #21
использует потенциально заложенную в нем гибкость и выработанную со
временем способность минимальными средствами достичь максимальной
выразительности. Именно это способствует усвоению языком новых
значений и возможности включения их в уже существующие системы
выражения. Применение минимальных средств при максимальной
выразительности достигается стремлением языка к абстрагированию,
благодаря чему одна и та же формальная структура приобретает
возможность быть использованной для выражения различных значений. В
этих случаях исключительно важным является не только различное
распределение одних и тех же элементов в формальной структуре, но и
включение их в различные формальные системы (т.е. установление для них
различных взаимоотношений). Например, формат -is во взаимоотношениях с
формами -I, -ma, -s выступает в роли окончания родительного падежа (tb-is
napiri “ но тот же элемент при взаимоотношениях с формантами –el и -ur
является словообразовательным формантом (tb-is-i «озерное», ср.: tb-el-i
или tb-is-el-i «житель Озерного», tb-ur-i, tb-is-ur-i «вещь из озерного»).
Это весьма важное свойство языка, которое необходимо учитывать при
классификации и квалификации формантов, т.е. элементов языковой формы:
язык не создает новый формальный элемент для выражения новых
значений, а вводит в новые взаимоотношения и тем самым в новую систему
уже существующий элемент, придавая этим ему способность выражения
новых значений. Следовательно, формант не может иметь какого-либо
значения в языке вне определенных систем. Деяние1 любого форманта,
способность выражения того или иного значения определяется той системой,
в которую вводится этот формант, теми взаимоотношениями, которые
навязываются ему в системе. Каждая новая формальная система создается в
языке установлением новых взаимоотношений между существующими
формальными единицами.

1
Имеются в виду формальные свойства: способность сочетаться с
другими формантами, воздействовать на них – вызывать какие-либо
фонетические изменения, или же самому подвергаться воздействию других
формантов… #22
Итак, форма, формальные системы и структуры несравненно более
сложные, внутренне самоорганизованные образования, чем основанные на
соглашении системы знаков.

XXIV

То, что является формой в одной системе, может выступать в роли знака
в другой системе. Иными словами: то, что является формой для языкового
значения, выступает в роли знака для соответствующего понятия, т.е.
выражается языковое значения, но обозначается понятие.
 Следовательно, необходимы дифференцированный подход и
разграничение систем, в которых одно и то же явление имеет различные
статусы.

Г Л А В А II

ПОСТОЯННОЕ И ИЗМЕНЯЕМОЕ В ЯЗЫКЕ

Потенция является постоянным (перманентным) свойством языка. На

различных ступенях развития языка одно и то же потенциальное явление
может быть реализовано по-разному.
Из вышесказанного следует, что синхронический и диахронический
аспекты различают разные ступени реализации и не относятся к потенции.

II

Попытка различения синхронического и диахронического аспектов в

лингвистике имеет долгую историю. Первые попытки такого различения
прослеживаются в лингвистических концепциях Я. Гримма и В. Гумбольдта, а
позднее оно наиболее выпукло сформулировано у Г. Пауля, по определению
которого, «историческая грамматика представляет собою в сущности лишь
соединение ряда параллельных описательных грамматик». Описательная же
грамматика, в свою очередь, «регистрирует все грамматические формы и
правила, употребительные в данной языковой общности в данное время».
(/47, 45). Следовательно, здесь уже различаются понятия синхронического и
диахронического аспектов исследования; более того, особо подчеркивается
необходимость такого различения. Другой вопрос, как оценивалось значение
того или иного аспекта для лингвистического исследования. Г. Пауль
убежден, что научным может быть только историческое изучение языка.

III

В концепции Ф. де Соссюра различение синхронического и

диахронического аспектов непосредственно связано с разграничением языка
и речи. На основании этого делается вывод: «Все диахроническое в языке
является таковым лишь через речь. Именно в речи источник всех
изменений» (/48/, 130). Это заключение является отзвуком установки Г.
Пауля: «подлинной причиной изменений узуса не # 24 что иное, как обычная
речевая деятельность» (/47/,53)» Речевая деятельность» здесь
употребляется в ином значении, чем у Соссюра, и приблизительно выражает
то же самое, что и «речь».
Противопоставление синхронической и диахронической лингвистик
непосредственно вытекает из противоположности синхронической и
диахронической сущностей в самом языке. Эта противоположность, согласно
Соссюра, «совершенно абсолютна и не терпит компромисса» (/48/, 116).

IV

Концепция Ф. де Соссюра принципиально ставит вопрос о сущности

синхронии и диахронии. Можно ли считать их свойствами объекта (языка),
или же они относятся только к сфере исследования? Иными словами,
следует установить, что есть синхрония и диахрония: факт онтологический
или методологический, или же оба вместе? И далее: что есть синхрония и
диахрония методологически — только точка зрения (т.е.принцип подхода к
рассмотрению явлений) или вместе с тем и метод? Сам Соссюр, несомненно,
рассматривал синхронию и диахронию как внутреннее свойство языка, т.е.
как онтологический факт: синхрония суть взаимоотношения сосуществующих
во времени элементов, диахрония—отношения между взаимозаменяемыми
во времени элементами. каждый из них соответствует свой аспект изучения:
первой – синхронический, второй – диахронический. Следовательно,
синхрония и диахрония суть явления как онтологические, так и
методологические.

Различение синхронии и диахронии в языке суть перенесение

философской проблемы времени и пространства в лингвистику.
Каждое пространство вне бремени есть статика. Постоянное изменение
(взаимозамещение) такого рода статусов дает понятие времени, т.е.
изменение пространства есть условие существования времени.
Неизменяемого пространства в действительности не # 25 существует: для
пространства характерна постоянная динамика. Это, разумеется, не
предполагает невозможность выделения какого-либо одного момента из
динамического процесса и его абстрагирования. Но и в этом случае
подразумевается существования времени, так как статика – относительное
понятие, т.е. неизбежно противопоставляется динамике.
Статика не только относительное, но и часто методологическое понятие,
условное допущение по отношению к изучаемому явлению. Следовательно,
онтологически существование статики исключается самого начала. Статика
онтологически равнозначно допущению, что «летящая стрела стоит
неподвижно» (/42/, 299).
Извлечение определенного момента из динамического процесса и его
абстрагирование, точнее мумифицирование, считается методологически
допустимым, а в некоторых случаях даже необходимым приемом при
исследовании языка. Это, разумеется, вынужденный прием: сложные,
сосуществующие и взаимовлияющие отношения становятся более
доступными, когда они представлены в виде отдельных препаратов.
«Мумифицированная» же данность в лучшем случае с геометрической
точностью повторяет структуру реально существующего явления, но не
может ответить на основной вопрос: как происходит взаимодействие
элементов структуры, какая внутренняя «стихия» является причиной
единства этих элементов, какие внутренние стимулы обусловливают их
строгую организованность и целенаправленность.
Единственная методология сможет ответить на эти вопросы:
методология, которая создаст благоприятные условия для исследования
каждого явления в своей же динамике.

VI

Таким образом, синхрония и диахрония признаются внутренними

свойствами языка, что позволяет рассматривать их «как разные системы
измерения» (/45/, 121).
Следовательно, язык существует в двух измерениях, соотношения
которых суть частное проявление в языке соотношений пространства и
времени. #26

VII

Синхрония и диахрония как онтологические явления в языке

признаются не всеми лингвистами.
Иное мнение таково: «Антиномию «синхрония-диахрония» следует
отнести не к плоскости объекта, а к плоскости исследования, т. е. она
относится не к речевой деятельности, а к лингвистике» (/43/, 145). Синхрония
и диахрония в этом случае характеризуются как чисто методологические
явления, так как «язык по своей природе не есть ни синхронное, ни
диахронное явление, поскольку не может быть речи о двух противоречащих
друг другу способах бытия и не существует объектов синхронных и объектов
диахронных» (/43/, 170).
 VIII

Ставится вопрос: называв синхронию и диахрония онтологическими

фактами, двумя измерениями языка, можно ли на этом основании допустить
существование двух видов бытия?
Считать синхронию и диахронию «различными бытиями» равноценно
рассматривании статики и динамики как разных (и тем самым
противоречивых, взаимоисключающих) явлений, которые естественно, не
могут быть представлены одновременно в одном и том же объекте, и,
следовательно, не могут одновременно определять сущность одного и того
же объекта.
В действительности это, разумеется не так. Реально существует только
динамика, только движение, эволюция. «Сегментация» динамики на
составные элементы и «мумифицирование» выделенного элемента с целью
анализа создает иллюзию статики (неподвижности). Вместе с тем,
необходимость изучения объекта в условно допущенной статике требует
оценку этой условной статики с позиции динамики.

IX

В. Гумбольдт считал язык созидающим процессом: «Язык есть не

продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Ener geia)… Язык следует
рассматривать не как мертвый продукт, но как созидающий #27 процесс»
(/40/, 69-70). Бесспорно, что язык есть созидающий, творческий процесс,
каждый индивид при помощи существующих языковых инвентаря и
моделей создает новое выражение мысли. Но именно потому, что
морфологический инвентарь языка и организующие его модели индивиду
даются в готовом виде, язык есть не только созидающий процесс, но и
продукт деятельности (созидания), т.е. язык одновременно есть продукт
деятельности и деятельность. Иными словами, язык есть такой продукт
деятельности, который с самого начала содержит в себе творческую,
созидательную потенцию. Это отмечал и Ф. де Соссюр: «В любой момент
речевая деятельность есть одновременно и действующее установление и
продукт прошлого» (/48/, 47).
 Язык как продукт деятельности подразумевает наличие в нем
постоянных стабильных явлений.
Язык как созидающий процесс предполагает наличие в нем
определенных закономерностей и правил изменений.
Все это ставит вопрос об изменении и развитии языка, с одной стороны,
и устойчивости (стабильности) языка, с другой.

Возможность изменения дается синхронически.

Воплощение этой возможности происходит диахронически.
Естественно, выявление потенции становится возможным только в
динамике.
Существуют различного рода изменения в языке, в виду чего требуются
дифференцированный подход и квалификация. Можно выделить в основном
изменения двух видов: замещение (собственно изменение) и развитие.
Замещением следует называть такое изменение, которое имеет место
только в одном конкретном элементе системы и не влияет на внутренние
отношения системы в целом. Например, mo-i-tan-a «принес»  me-i-tan-a:
изменение произошло, причина—в непосредственной близости двух
различных гласных, цель — сближение и уподобление этих гласных для
облегчения произношения. Но этот # 28 процесс никоим образом не влияет
на формальный облик системы в целом: он локально происходит только в
аналогичных позициях. А там, где не подтверждается такая позиция, форма
остается без изменения (mo-tan-a «принести») или же происходят
изменения, соответствующие иным позициям (mo-u-tan-i-a «им было
принесено»  mu-u-tan-i-a).
В отличие от замещения, развитием именуем такие изменения, которые
в виде своеобразных «метастазов» отражаются во всех или хотя бы в
нескольких звеньях системы и тем самым влияют на внутренние
взаимоотношения системы в целом. Например, в древнегрузинском языке
было соотношение: u-pqr-i-e-s «владеет»  še-u-pqr-i-e-s “овладел», в
современном грузинском языке имеем: u-pqr-i-a  še-u-pqr-i-a. Изменение
в одном звене системы (u-pqr-i-e-s  u-pqr-i-a) вызвало соответствующее
изменение я другом звене (še-u-pqr-i-es  še-u-pqr-i-a), т.е. изменился
формальный облик системы в целом.
Далее, форму sur-i-s «желает» заменила форма sur-s, сообразно
изменилось и закономерное соответствие этой формы в прошедшем
несовершенном: вместо sur-od-a “желал» имеем sur-da.
Примеры таких обусловленных изменений имеются почти во всех
системах.

XI

Потенция языка никогда не реализуется сразу, она аккумулирована в

языке и происходит ее постепенное воплощение в языковых системах и
структурах. Именно таким образом приобретает и удерживает язык за собой
гибкость и точность в использовании своих возможностей.
Выявление внутренних возможностей в языке часто происходит в виде
«речевой вольности» (используем этот термин в широком смысле).
Аналогичное явление и «поэтическая вольность».
«Поэтическая вольность» в специальных словарях толкуется по разному,
но суть везде одна и та же: это допускаемое #29 в художественной речи
отклонение от норм данного языка, возможность, предоставляемая
писателю, поэту, в использовании форм, конструкции, размера,
произношения, не принятых в современном употреблении (/46/, 58-59, /38/,
84). В этом случае создание и использование «поэтической вольности»
считаются полностью зависящими от воли писателя.В действительности это,
разумеется, не так. Писатель не сможет пренебречь закономерностями
языка, он только использует возможности языка, в том числе и такие,
которые пока не реализованы в современной ему речи. Следовательно,
«поэтическая вольность» является индивидуальной реализацией
существующих в языке возможностей. Писатель первооткрыватель, а не
создатель этих возможностей.
Аналогично должна определятся и «речевая вольность». В отличие от
«поэтической», она проявляется в речи ежеминутно, но только
незначительная часть ее удерживается в языке , постепенно начиная
воздействовать на уже существующие формальные и семантические
системы и структуры.

XII

Если бы язык представлял собой только деятельность, только

творчество, то каждый индивид имел бы возможность обращаться с ним
крайне свободно, в силу чего язык лишился бы одного из своих основных
назначений – быть средством коммуникации. Но этого не происходит
потому, что язык в то же время является стабильным результатом речевой
деятельности, в котором с самого начала заложена потенция созидания.
Справедливо сказано: «Изучать изменения… это значит изучать становление
языковых традиций, то есть само создание языков» (/43/, 213). Но в чем
причина того, что, несмотря на непрерывные изменения, непрерывные
процессы развития, язык не теряет самобытности, не превращается в другой
язык, не противопоставляется тому, чем он был до настоящей ступени
развития? (Грузинский язык XII и XX столетий, несмотря на отдельные
различия, остается все тем же грузинским языком). Видимо, в языке есть и
что-то такое, что остается неизменяемым в процессе #30 развития, которое
удерживает за языком его самобытность, его внутреннее единство, его ярко
выраженную индивидуальность. Условно назовем этот фактор «константой»
(«постоянным фактором»).

XIII

В несложных сопоставлениях языковых форм явно проявляется то, что

выше было названо «константой»
Напомним вышерассмотренный пример.
В древнегрузинском языке было:
u-pqr-i-e-s  še-u-pqr-i-e-s
 В современном грузинском языке имеем:
u-pqr-i-a  še-u-pqr-i-a
Изменились морфологические структуры этих форм, изменились их
состав и формальный облик, но не изменилось взаимоотношение
(взаимообусловленность) этих форм.
Именно этот фактор (фактор взаимоотношения и внутреннего
детерминизма формальных и семантических систем и структур)
обусловливает стабильность того или иного языка, определяет устойчивость
его лингвистической сущности.

XIV

Бывают случаи, когда взаимоотношение каких-либо конкретных форм

меняется. Например:
Было: Настоящее — a-ϒ-eb-s «открывает»  I результативное —
ga-u-ϒ-eb-i-e-s «им (есть) открыто».
Имеем: Настоящее — a-ϒ-eb-s «открывает» — Прошедшее
совершенное — ga-a-ϒ-o «открыл»  I результативное — ga-u-ϒ-i-a «им
(есть) открыто».
Взаимоотношение парадигм явно изменилось: для I результативного
исходной была основа настоящего времени, теперь же исходной оказалась
основа прошедшего совершенного. Но изменения такого рода не влияют на
внутренний статус языка, не меняют его. # 31
Как в древнелитературном, так и в новолитературном грузинском языке
для форм I результативного исходными могут стать основы как настоящего ,
так и прошедшего совершенного. Разумеется, такое распределение имеет
свою обоснованность, но в данном случае решающей является сама
возможность использования двух различных основ для образования форм I
результативного.
При наличии в языке таких параллельных образований, замену
исходной основы в случае ga-u-ϒ-eb-i-e-s: ga-u-ϒ-i-a “им (есть) открыто»
следует квалифицировать как изменение во взаимоотношениях какиз-либо
конкретных форм, что, разумеется, никоим образом не может влиять на
внутреннюю сущность языка, как это происходит во время изменений самих
принципов взаимоотношений. Эти два явления следует строго различать:
изменения во взаимоотношениях конкретных форм и изменения в
принципах взаимоотношений.

XV

Таким образом, наряду с синхроническим и диахроническим

(т.е.изменяемыми) факторами в языке действует и нечто постоянное, т.е.
фактор, который обусловливается внутренними взаимоотношениями
языковых элементов и проявляется как потенция языка.
Изложенное определяет одну из основных целей лингвистического
анализа: выявление потенции языка, что создает необходимость
установления соответствующих принципов исследования.

XVI

Наряду с «синхронией» и «диахронией» мы умышленно не употребляем

уже существующие в специальной литературе термины «панхрония» и
«ахрония», цуть которых В.Брендаль определил следующим образом:
«…нельзя ли предположить наряду с синхронией и диахронией панхронию и
ахронию, т.е. факторы общечеловеческие, стойко действующие на
протяжении истории и дающие о себе #32 знать в строе любого языка»
(/39/, 417).
Термин «ахрония», т.е. «вневременное, видимо, вообще неприемлем,
так как в языке не существует вневременных явлений, даже «постоянное»
определяется соотносительно со временем. «Панхрония» же существенным
образом отличается от вышеназванного «постоянного». Панхрония —
постоянное, которое свойственно каждому языку, всему тому, что имеет
назначение языка, т.е. каждому средству коммуникации. А постоянное, по
нашему определению, есть то, что свойственно именно данному языку, то,
что создает самобытность конкретного языка, отличая тем самым его от
других языков.
Разумеется, изучение взаимоотношений предполагает исследование и
структурных особенностей участвующих в них (как формальных, так и
функциональных) единиц (ср.: /41/, 424). #33

Г Л А В А III

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ФОРМАЛЬНОГО И

СЕМАНТИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКА

В лингвистике особо стоит вопрос о взаимоотночениях языковой формы

и языкового значения. В этой связи становится необходимым установление
таких критериев, которые сделали бы возможным изучение формы и
значения имманентными принципами. Необходимость этого неоднократно
отмечалась и раньше, но на основании правильных предпосылок, к
сожалению, делались неправильные выводы. Дело доходило до двух
крайностей: или совершенно игнорировалось значение признавалось полное
преимущество формы, или же, наоборот, фактически оставалась без
внимания форма, так как превалировал семантический анализ. Но в
лингвистике невозможно противопоставить эти два явления, невозможно
допустить приоритет одного из них.

II
 Становление принципов детерминизма в философии имеет давнюю и в
то же время противоречивую историю. Начало эта идея, сформулированная в
виде научной системы, берет в античной философии, в частности в
концепции Демокрита.
Чем отличается понятие детерминизма от понятия взаимообус-
ловленности? Классическую квалификацию последней дает И. Кант:
«…чистый разум есть такая обособленная и внутри себя самой столь связная
сфера, что нельзя тронуть ни одной ее части, не коснувшись всех прочих, и
нельзя чичего достигнуть, не определив сначала для каждой части ее места и
ее влияния на другие…, значимость и применение каждой части зависит от
того отношения, в котором она находится к прочим частям в самом разуме; и
как в строении органического тела, #34 так и тут назначение каждого
отдельного члена может быть выведено только из полного понятия целого»
)/55/, 77). Эта идея сыграла основополагающую роль в формировании идей
структурализма и воплотилась в структурном методе.
В отличие от того, детерминизм предполагает не только
ваимообусловленность составных элементов систем и структур, но и
причинно-следственные связи между ними.

III

Нельзя сказать, что идея детерминизма осталась совершенно

незамеченной в лингвистике, но прочно укрепиться здесь она все-таки не
смогла. Это вызвано различными обстоятельствами. Во-первых, пока еще не
установлены языковая сущность и механизм детерминизма. Кроме того, не
выявлено действие детерминизма во всех системах и структурах, в виду чего
явно взаимодетерминированные формы рассматриваются независимо друг
от друга.
Таким образом, детерминизм языковых элементов, т.е. строгое
причинно-следственное взаимоотношение в системах и структурах языка
следует считать тем наиболее рациональным принципом, на котором
должно основываться изучение языка.

IV

Рассмотрим следующие пары:

1. a-tetr-eb-s «белит» — tetr-d-eb-a «белится»
2. bar-av-s «копает» — i-bar-eb-a «копается»
Традиционно каждая пара в этом случае рассматривается как
совокупность противопоставленных по залогу форм: a-tetr-eb-s, bar-av-s
— формы действительного залога, tetr-d-eb-a, i-bar-eb-a — страда-
тельного залога. Дополнительно здесь учитываются и грамматические
значения превращаемости, т.е. трансформации # 35 (a-tetr-eb-s — tetr-d-eb-
a), инструментатива (bar-av-s — i-bar-eb-a) и т.д. Но все это фактически
только семантическая, функциональная характеристика языковых явлений.
Что касается формального анализа, здесь все ограничивается сегментацией
каждой формы на составные элементы, т.е. выделением лексически и
грамматически значимых элементов и определением их назначений в
пределах данной структуры.
В основном этим и заканчивается анализ конкретной языковой
структуры, после чего изучаются синхронический статус и история
формирования данных структур с целью установления генетических или
типологических сходств и различий с аналогичными структурами других
языков.
Принцип детерминизма же дополнительно определяет, что модель
настоящего времени действительного залога «а +основа + -еb (тематический
показатель)», как правило, предполагает наличие модели страдательного
залога «основа + -d + eb +i “, a модель «основа + -av” — наличие моделей
«i- + основа +-eb +i» или « i- +основа + -v + -i». Разумеется, имеются и
отклонения (например, a-k-eb-s “хвалит», a-ϒ-eb-s «открывает», вместо
страдательных форм, образованных суффиксом -d, имеют страдательные
формы с префиксом i- или e-: i-k-eb-a «хвалится», i-ϒ-eb-a
«открывается», a a-balax-eb-s «пасет» вообще не имеет соответствующей
страдательной формы), но эти отклонения, во-первых, более выпукло
выявляют несомненный детерминизм в системе (без этого они не считались
бы «отклонениями»), а во- вторых, ставят вопрос о причинах несовпадения с
существующими отношениями между членами данной системы.

Л. Блумфилд приводит несколько примеров, когда явно сложные

формы не подлежат расчленению, хотя интуитивно в них несомненно
выделяются составные элементы: blackbird «дрозд», cranberry «клюква»,
(/70/, 167, 251) #36 В первом случае независимо друг от друга
наличны слова black «черный» и bird «птица», но разделив
вышеназванное слово на составные элементы, мы будем иметь совершенно
другое значение: «черная птица» (но не «дрозд»). Это касается не только
лексических, но и грамматических значений. Действительно, Если
расчленить на составные элементы грузинское причастие xmalamocvdili
букв.: «выхвативший саблю» и попытаться проанализировать вычлененные
элементы отдельно и в совокупности, то обязательно натолкнемся на
противоречивые, фактически неразрешимые традиционными способами,
явления: amocvd-il-i «выхваченный» причастие страдательного залога, хотя
в совокупности с xmali по значению явно относится к действительному
залогу (/59/, 583-586; /66/, 077). Следовательно, семантический анализ
формы xmalamocvdil-i в корне противоречит анализу формы amocvd-il-i.
Более того, иногда вычлененный элемент вообще не подчиняется
лингвистическому анализу: cranberry «клюква» явно делится на * cran- и
berry «ягода», но отдельно взятый * cran- в языке не употребляется и не
подтверждается в каких-либо других сложных словах.

Vi

В процессе членения языковых элементов на составные части

существенное значение имеет фактор детерминации.
 Термин «детерминация» используется и в глоссематике для
обозначения односторонних зависимостей, а взаимозависимости
именуются интердепенденциями (/73/, 284). Смысл этих терминов в
глоссематике совершенно отличается от того, что понимается под
«детерминацией в нашем случае: глоссематические термины используются
для выражения понятий, которые традиционно квалифицируются как
«одностороннее» или «двустороннее управление». #37 А детерминация
по нашему определению, это не только взаимообусловленность линейно
сосуществующих форм, но и причинно-следственные отношения мецду
двумя и более элементами языка, выраженные в своей динамике.
Детерминация предполагает взаимоотношения не только между
элементами данного текста, но и вообще между членами любых систем и
структур.

VII

Следует различать «коммуникативную сегментацию» и

«лингвистическую сегментацию». При коммуникативной сегментации
учитывается смысл высказывания. В этом случае определяющее значение
имеет передаваемая информация, которая членит выражающий ее
инвентарь языка по смысловым сегментам, создавая при этом «центр» и
«периферии» конструкции, ядро конструкции, всякого рода энклитики и
проклитики.
В отличие от коммуникативной сегментации, лингвистическая
сегментация подготавливает почву для лингвистического анализа языкового
инвентаря. Причастие ga-ket-eb-ul-i «сделанный», которое не членится по
принципам коммуникативной сегментации и выступает как неделимое целое
по отношению к другим языковым единицам, непременно сегментируется с
лингвистической точки зрения.

VIII
 «Только элементы, несущие информацию, являются существенными в
лингвистике», отмечает А. мартине (/80/, 396). Такая точка зрения является
своеобразной реакцией на малоэффективность достигнутых результатов в
«антименталистических» исследованиях. Более резко на этот счет
высказывался Э. Бенвенист: «Вместо того, чтобы стараться обойти
«значение» и изобретать для этого сложные — и к тому же недейственные —
приемы, оставляя только формальные #38 признаки, лучше прямо признать,
что значение является необходимым условием лингвистического анализа»
(/69/, 132), т.е. языковая форма и языковое значение неразлучимы:
«разложение языковых единиц дает нам их формальное строение;
интеграция же дает значимые единицы» (/69/, 136). Но, видимо, недоверие
к возможности имманентного изучения формы и значения вызвано не
ошибочностью этой точки зрения, а использованием несоответствующих
малорезультативных принципов исследования.
Таким образом, в первую очередь предполагается найти способ
разграничения формальной и семантической структур в одном и том же
языковом элементе. Например, в структуре a-ket-eb-in-eb-s, “заставляет
делать» выделяются морфологические элементы (сегменты): a-, ket-, -eb, -
in, -s …Каждый из них имеет свое строение, свойство и сферу действия, т.е.
способен входить в определенное структурное единство.
Вместо с тем каждый из них имеет и определенную грамматическую
функцию. Сочетание этих функций в одной языковой структуре обусловлено
строгими семантическими закономерностями. В приведенном примере
сочетаются функции каузальности, времени, персонализма, нейтральной
версии, переходности, а также лексическое значение «делания».
Элементы семантической структуры могут совпадать с элементами
формальной структуры: в форме cer-s «пишет» -s обозначает III
субъектное лицо единственного числа, а это значит, что элемент -s
формальной структуры совпадает с элементом семантической структуры. Но
функциональные элементы могут входить в семантическую структуру и без
конкретной формальной реализации: тот же глагол cer-s выражает функции
действительного залога, настоящего времени, нейтральной версии, которые
не имеют никаких конкретных формальных выражений, а выражаются
единством всей #39 формальной структуры.

IX
 Поиски оптимальных средств грамматического анализа, как правило,
сопровождались введением новых понятий и терминов. Один и тот же
элемент зыка в различных лингвистических системах именовался по-
разному: то как «элемент» или «сегмент», то как «аффикс» (соответственно:
«префикс», «суффикс», «инфикс», «конфикс»), «морфема», «форманы»,
«глоссема». «функтив» и т.д.
В данный момент для нас существенна не удобоприменяемость того
или иного термина, а те понятия, которые вкладывали в эти термины
представители различных направлений в лингвистике и установление того,
что считалось основным, исходным элементом морфологического анализа.

Термины «элемент» и «сегмент» не содержат какой-либо

семантической информации. Фактически этими терминами обозначается
все, что можно вычленить в языке.
Термины «корень», «аффикс», «суффикс» встречаются еще в XVI веке в
грамматике древнееврейского языка И. Рейхлина (/83/, 234). Они отражают
классический принцип грамматического анализа: единство формы и
значения, т.е. каждый формальный элемент рассматривается с точки зрения
выражения определенного грамматического значения. Этот принцип в
различных модификациях используется и по сей день. Менялись
лингвистические теории, создавались новые направления, новые концепции
в лингвистике, но интерпретация основного элемента морфологии
оставалось неизменной: аффикс есть формальное выражение определенной
грамматической функции, т.е. аффикс суть материализованная функция: ср.,
например, с этой точки зрения квалификации основной единицы
морфологии в работах #40 И. Рейхлина, Г. Пауля (/84/, 315) и А. Мейе
(/81/, 167, 169). Сущность такой позиции проявляется и в наименованиях
вычлененных элементов: «показатель III лица» или «суффикс страдательного
залога», или же «префикс возвратности» и т.д.
 XI

Насущные требования лингвистики закономерно поставили вопрос о

природе языковой формы и вместе с тем о соответствующих терминах.
Морфологический элемент стал именоваться «морфемой». Правда и в
этом случае учитывалась грамматическая функция, но уже более значимое
место занимала форма языка, изучение закономерностей построения
формальных структур.
Без затруднений все-таки не обошлось: явная двухплановость морфемы
становилась причиной различных, часто противоречивых толкований при
описании языковых явлений. На этот факт специально обратил внимание В.
Скаличка и наряду с «морфемой» ввел термин «сема». По его определению,
« в противопоставлении семы и морфемы выражается противопоставление
формы и функции» (/87/, 136), т.е. «морфема имеет формальную основу,
сема — основу смысловую» (/88/, 122). По справедливому замечанию Л.
Новака взаимоотношение этих элементов непосредственно относится к
фундаментальной проблеме лингвистики: взаимоотношению формы и
значения в языке (/82/, 211).

XII

Первостепенное значение изучения формы языка отмечалась еще В.

Гумбольдтом: «понятие формы языка открывает исследователю путь к
постижению тайн языка, к выяснению его сущности» (/72/, 72).
А. Шлейхер при определении языковой формы особо указывал на
фактор отношений (/97/, 93), что несомненно имеет позитивное значение.
# 41 Каждый конкретный язык фактически создается его формой, т.е.
взаимоотношениями формальных элементов.

XIII
 Уже в древности наметились два направления в изучении языка:
философско-логическое и филологическое. Позитивные достижения
последнего лежат в основе современной лингвистической науки. Принципы
языковых универсалий и изучения семантических систем фактически
впервые были сформулированы в научной школе Пор-Рояля, где в сущности
был создан один из первых образцов логико-типологической грамматики
(/77/, 15). Выработанные здесь грамматические воззрения считаются
основополагающими для общей теории языка и, вообще, для общего и
сравнительного языкознания (/68/, 205).

XIV

Без организующей силы языковой формы значения оказалась бы

аморфными понятиями, чем и был обусловлен особый интерес лингвистов к
закономерностям формальных структур языка. Исследования в этом
направлении уже дали более или менее ощутимые результаты, но все-таки
безупречной аппаратуры для изучения формальных систем и структур языка
не существует и по сей день.
В этой связи, с точки зрения полученных позитивных результатов и
вместе с тем явно безуспешных попыток, примечательным является пример
дескриптивной лингвистики, так как именно это направление в лингвистике
придавало особое значение изучению формальных элементов. Основным
термином дескриптивной морфологии является «морфема». Признавая
независимый статус языковой формы, дескриптивная морфология тем не
менее не смогла освободиться от применения значения даже при
определении опорного элемента морфологического исследования: морфема
здесь определяется как единица системы выражения, соотносимая с
системой содержания языка (/71/, 43), т.е. в дефиницию формального
элемента входит, как #42 основной компонент , и понятие значения.

XV
 Противоречивый характер дефиниции морфемы вызвал сомнение:
«можно ли определить основные понятия грамматики, такие, как
«морфема» и «фонема», в несемантических терминах?» (/86/, 84).
Предполагалось, что можно использовать значение только эвристически, как
средство выявления формальных элементов, но определяющие критерии
всегда должны выражаться в терминах дистрибуции (/100/). Эта установка З.
Херриса в какой-то мере смягчила противоречивый характер
морфологического анализа при возможности чисто формального описания в
терминах дистрибуции, но такое описание осталось бы совершенно
непонятным без применения элементов значения.
Наряду с поисками оптимальных средств изучения формы ставился
вопрос и об адекватном анализе значения. Уделялось внимание и
взаимоотношением формы и значения.
«Можно ли считать, что значения слов образуют структуру?» Эта
проблема, давшая заглавие одной из статей Л. Ельмслева, оказалась весьма
примечательной во многих отношениях. Несмотря на то, что трудно
согласиться с некоторыми установками автора, заключительное положение
(«значение имеет свою структуру») бесспорно является позитивным.
Известно, что глоссематика вводит множество новых терминов, а
используя уже существующие, коренным образом меняет их содержание.
Так получилось и с «морфемой», которая в глоссематике рассматривается
как элемент содержания (/73/, 285).
Для обозначения чисто формальной минимальной единицы языка в
глоссематике используется термин «глоссема» (/73/, 337), которая вместе с
тем является и основным элементом описания языка. Элемент, участвующий
во взаимоотношениях (функциях), именуется #43 «функтивом» (/73/, 292).
Эти установки не вызывали бы возражений, если бы глоссематическое
описание исходило из внутренней специфики языка, а не применяло
сформулированную дедукривно теорию, которая считается одинаково
приемлемой для всех знаковых систем (/73/, 335, 337).

XVI

Если структура действительно создается интеграцией выбранных из

различных систем элементов, то на вопрос: влияет ли значение на языковую
форму, следует ответить утвердительно: значение активно включается в
процесс образования формальных структур, являясь тем руслом, в границах
которого осуществляется формосозидание.
В этой связи рассмотрим следующие формы: a-xerx-eb-s «умудряется,
ухитряется» и xerx-av-s «пилит». Первая из них выражает превращаемость
(от существительного xerx-i «прием, ухищрение»), вторая —
инструментатив (от существительного xerx-i «пила», т.е. пила является
инструментом действия). Составные элементы каждой из этих двух форм (a-,
xerx-, -eb, -s или же: xerx-, -av, -s) относятся к системе префиксож
определенного назначения, xerx- — к системе основ, -eb или -av — к
системе основообразующих суффиксов и т.д. Из этих различных систем
выбираются те или иные элементы и происходит их интеграция в одну
определенную структуру. Именно таким образом, на основании внутренне
выработанных взаимоотношений, функция превращаемости образует
первую структуру (a-xerx-eb-s), a функция инструментатива — вторую (xerx-
av-s), т.е. создается определенное семантическое русло для этих структур.
Ф. де Соссюр особое внимание уделяет проблеме мотивации: «не
существует языков, где нет ничего мотивированного; но немыслимо себе
представить и такой язык, где мотивировано было бы все» (/89/, 165). #44
Так, например, sam-i «три» и ос-i «двадцать» в современном грузинском
языке немотивированные слова, но мотивированы ocdasam-I “двадцать
три» и samoc-i «шестьдесят». Кроме того, на основании одного и того же
понятия «60» образуются различные значения в грузинском (3х20 «samoc-i»)
и русском 6х10 «шестьдесят») языках, что и обусловливает различие
формальных структур для выражения этих значений.
Следовательно, значение направляет выбор формальных элементов
структуры, их распределение в структуре. Именно поэтому различаются по
составным элементам samoc-i «шестьдесят» и «otxmoc-i» «восемьдесят»,
именно поэтому различаются по распределению идентичных составных
элементов ocdasam-i «двадцать три» (20 + 3) и samoc-I «шестьдесят»
(3x20).
Влияние значения на формальный облик морфологических структур наглядно
прослеживаются в глаголах с аблаутом основ. Как известно, эти глаголы в формах
настоящего времени имеют основу с огласовкой -e (drek-s «гнет»), а в формах
прошедшего совершенного с огласовкой –i (drik-a «согнул»). Здесь аблаут, видимо
имеет фонетическое обоснование: предполагается воздействие суффикса –е на
основу прошедшего совершенного: *v-drek-e  v-drik-e “я согнул» (/61/, 36-37).
Следовательно, для основ этих глаголов характерно редукция, т.е. суффиксы,
содержащие гласную фонему, способны фонетически воздействовать на них —
редуцировать гласную фонему основы: -e-  -i . Но в виду того, что в этих формах
фонетический фактор приобрел морфологическую значимость (противопоставляет
формы настоящего и прошедшего совершенного времен), то изменения
происходят не во всех фонетически благоприятных позициях. Не происходит
изменения, например, в формах множественного числа III субъектного лица
настоящего времени: drek-en «гнут», чем сохраняется фактор принадлежности этой
основы и системе форм настоящего времени. #45
Примечательны также случаи влияния значения на формальную
структуру всей конструкции. Наглядным примером этого может служить
конструкция, где, вопреки существующему в грузинском правилу,
учитывается функция , а не форма сказуемого: da-h-pir-d-a man mas is
“обещал он ему что-то» (man «он» в эргативном падеже; см., например, /67/,
116); вместо: da-h-pir-da is mas mas «обещал он ему что-то» (is «он» в
именительном падеже). Дело в том, что в грузинском языке для
образования эргативной конструкции необходимо наличие активного
сказуемого, но активного не только по функции, но и по форме (т.е. наличие
глагола действительного залога), в приведенном же примере имеется только
по функции активный глагол, относящийся по форме к системе пассивного
(страдательного) залога. Несмотря на это, именно функция активности
способствует образованию эргативной конструкции (см.: /65/, 9; /75/, 5; /76/,
216). Аналогичное явление спорадически подтверждается даже в
древнелитературном грузинском языке (/57/, 244-245).

XVII

В свою очередь, форма регламентирует семантическую структуру,

накладываю свой отпечаток на выражение грамматических или лексических
значений. Например, семантически вполне допустимая форма *gaketebil-i
не реализуется из-за формального запрета: по формальным правилам
грузинского языка причастия страдательного залога прошедшего времени от
глаголов с тематическим показателем -eb могут образоваться только при
помощи морфемы -ul: ga-ket-eb-ul-i «сделанный».
 Сложные взаимоотношения между формой и значением наглядно
проявляются в примерах типа Še-i-tan-a «внес» — šetanil ikna «внесено».
Še-i-tan-a — глагол действительного залога, имеющий форму субъектной
версии (показатель i- ), но выступающий в значении нейтральной версии.
По формальному признаку исключается наличие #46 соответствующей
страдательной формы (это известный запрет в формообразовании
грузинского языка), но, выражая семантику нейтральной версии, та же
форма детерминирует образование залоговой оппозиции, т.е. наличие
формы страдательного залога. Язык выбрал компромиссный путь: образовал
аналитическую страдательную форму.
Семантически идентичны следующие две конструкции:
1. megobari kalakidan çerils m-çer-s
2. megobari kalakidan çerils i-çer-eb-a
«друг из города письмо (мне) пишет»
Тем не менее на семантику этих конструкций явно имеют образное
влияние различные формальные структуры сказуемых, в силу чего
направленное на адресат действие (I случай) фактически становится
нейтральным (II случай). Различие подтверждается и в степени активности, и
это естественно, так как по форме i-çer-eb-a «пишется» относится к
системе форм страдательного залога.
Одно и то же лексическое значение может выражаться органически
(da-u-nax-av-s «им увидено») и описательно (nanax-i akvs «им есть
увиденный»), причем различные формальные реализации явно влияют на
грамматические значения. Достаточно сказать, da-u-nax-av-s может иметь
значение многократности действия (daunaxav-s xolme), что исключается при
описательной форме.

XVIII

С целью выявления сущности семантических структур необходимо

различать совмещаемость и сочетаемость функций. Первая из них
предполагает установление того, какие функции могут сосуществовать в
одной семантической структуре. Вторая же подразумевает анализ
взаимоотношений между сосуществующими функциями. # 47
XIX

«Ввести понятие структуры в изучение семантических фактов означает

ввести наряду с понятием значения понятие значимости», отмечал Л.
Ельмслев (/74/, 125), т.е. в данном случае используется теория Ф. де Соссюра
о значении и значимости (/89/, 146-152). Принцип анализа таков: имеются,
например, четыре семантические величины: «старший брат», «старшая
сестра», «младшая сестра», которые формально реализуются в венгерском
языке, но представлены только двумя обобщенными формами («брат» и
«сестра») во французском и формально совершенно не различимы в
малайском:
венгерский французский малайский
Старший брат batya
frene
Младший брат occs
sudara
Старшая сестра nene
soeur
Младшая сестра hug

В поисках принципов анализа семантических структур позитивной

кажется попытка расчленения значения на составные элементы и
соотношение такого членения с формальным членением. Например, в
латинском языке формант -ibus разлагается на четыре элемента плана
выражения (т.е. формы): I, b, u, s, с одной стороны, и на два элемента плана
содержания: датив//аблатив и множественное число, с другой стороны. В
английском языке am состоит из двух элементов выражения (a и m) и из пяти
элементов содержания: быть + I лицо + единственное число + настоящее
время + индикатив (/74/, 135).
XX

При анализе семантических структур следует различать прежде всего

понятия и языковые значения. Процесс языкового выражения объекта
(явления) можно представить следующим образом: объект # 48
(явление)  понятие  языковое значение  языковая форма. На схеме это
будет выглядеть следующим образом:

Объект Понятие Языковое значение Языковая

форма

(«голова») «орган животного» а) Пространственное:

»основная, управляю- 1. орган животного; tav-i
щая часть чего-либо»  2. что-либо, находящее- «голова»
«завершающее»… ся выше других;
3.предводитель, главарь

б)Временное: a-tav-eb-s
1.завершение чего-либо… «заканчи-
вает»
2.предводительствовать… ta(v)-ob-s
«главен-
ствует»

Тот неоспоримый факт, что каждое понятие реально проявляется только

в языке, т.е. возникает на базе слов, в виду чего не может существовать вне
слов (/78/, 456), не означает, что понятие непосредственно реализуется
языковой формой: реализация происходит через языковое значение.
Нельзя поставить знак тождества также между понятием и суждением.
Понятие — результат суждения, а не суждение, процесс суждения или же
элемент суждения (ср. /93/, 24)…

XXI
 Формальный анализ языка предполагает выявление причинно-
следственных отношений между элементами формальных систем и #49
структур, установление внутренних свойств языковой формы, изучение
закономерностей формальных образований.
Соответственно, семантическое исследование подразумевает
установление принципов построений семантических систем и структур,
выявление причинно-следственных отношений между семантическими
элементами.
Особо стоит вопрос и о взаимоотношениях языковой формы и
языкового значения.
Как подойти к решению этого вопроса?
Видимо следует говорить, например, не о формах многократности или
пермансива (что уже само по себе предполагает наличие определенной
формы для определенного значения), а о значении многократности или
пермансива (продолжительности действия), о причинах построения их
семантических структур, после чего устанавливаются все возможные
формальные средства выражения этих значений (морфологические,
морфонологические, лексические и морфосинтаксические).
Таким представляется анализ языка исходя из семантики.
Иным будет положение при исследовании языковых явлений исходя из
формы. В этом случае рассматриваются принципы строения формы, ее
взаимоотношения с другими формальными элементами языка, особенности
ее структуры и тех формальных систем, из которых интегрировалась данная
структура, после чего будет поставлен вопрос о тех значениях, выражать
которые способна эта форма. # 50

Г Л А В А IV

ДИНАМИКА ОБРАЗОВАНИЯ ОСНОВ В ГРУЗИНСКОМ ЯЗЫКЕ

I
 Традиционное определение основы имеет два существенных
недостатка:
а) основа определяется, как правило, с точки зрения лексического
значения, в результате чего не выявленными остаются ее другие, не менее
значительные признаки.
б) постоянное функционирование, динамика есть основное условие
существования языка. Следовательно, каждая единица языка должна
определятся о своей роли и месту в этой непрерывной динамике (которая
проявляется во взаимоотношениях языковых форм), но традиционно
определяется отвлеченно от нее. Происходит извлечение этих единиц из
процесса, а не наблюдение над ними во время их участия в этом процессе.

II

При чисто формальном подходе, т.е. в том случае, когда не

предусматриваются лексические или грамматические значения, основа
должна определяться по своему назначению во взаимоотношениях с
другими формальными единицами, т.е. по своему действию (деянию) в
формальных структурах. Основа является опорной единицей для какой-либо
формальной системы. Вместе с тем учитывается, что от одного и того же
исходного элемента (корня) могут образовываться различные основы: mal-
av-s «прячет»  mal-av-d-a «прятал»  mal-av-d-e-s «прятал бы», т.е.
основа изменяется от формы к форме, причем возникают последовательно
осложненные структуры: mal-  mal-av-  malav-d. Основы могут
противопоставляться по принципу чередования гласных (drek-s «гнет» —
drik- а «согнул») или же согласных (deb-s «кладет» — dev-s «лежит»).
Разумеется, не всегда удается так легко решить проблему выде- # 51
ления основы. Каждый конкретный случай требует особого подхода.

III
 Статус какого-либо языкового элемента определяется по тем
отношениям, которые он устанавливает с другими элементами. Поэтому,
именую какой-либо элемент «тематическим показателем» или же «
невычленяемой частью основы», мы даем ему чисто относительное
определение, т.е. называем то свойство, которым он характеризуется в
данной структуре. Таким образом, статус тематического суффикса в данной
структуре следует считать для определенного элемента его частным
(ситуационным), а не постоянным свойством.

IV

Следовательно, как формально, так и семантически, основа

определяется по тем взаимоотношениям, которые она устанавливает с
сосуществующими с ней структурными элементами.
На основании этого, прежде всего надо выявить те взаимоотношения,
которые обусловливают статус основы.
Образование новых основ — обычное явление в каждом языке.
Существуют главным образом два способа образования аффиксацией
новых основ:

dg-eb-(a) «встает»
dg-a-(s) «стоит» (da)dgm-ul-I «поставленный»
dg-am-(s) «ставит»-> dgm-a «ставить»
deg-  (*dg-en-)  a-dgen-(s) «постанавливает»
(*dg-om-)  sa-dgom-(i) «стоянка»
dgom-a «стоять»
(*dg-ur-)  sa-dgur-(i) «станция, место
Стоянки»…

Горизонтальный ряд постепенного усложнения основ, когда каждая

форма образована от предыдущей путем наращивания аффикса #52 и в
свою очередь является опорной для следуемой, можно назвать «линейным
способом» образования новых основ.
 Вертикальный ряд составляют взаимозамешенные основы, которые
имеют только один общий элемент (сегмент) — исходный для всей системы
образования.
Эти два принципа в языке действут одновременно, т.е. из одного и того
же опорного элемента новые основы могут образовываться и линейным
принципом, и принципом замещения, хотя в современном грузинском языке
преимущественно действует линейный принцип образования новых основ.
Этот принцип анализа примечателен и тем, что способствует выявления
т.н. «скрытых ступеней» в формообразовании.
На представленной выше схеме основы, заключенные в скобки,
представляют «скрытую ступень», ибо в таком виде они не являются
действующими формами языка, но в языке существуют такие модели,
реализуемые в других формах. Язык может не реализовать ту или иную
модель самостоятельно для некоторых основ, но всегда использует ее как
обязательную ступень с целью образования новых форм из тех же основ.

Мы попытались представить образование основ в динамике, т.е.

показать сам процесс образования основ. Несомненно, что deg-, dg-a-, dg-
am-, *dg-en-… — все эти элементы являются основами. Правда они
различаются по взаимоотношениям, а также по первичности/производности,
но для соответствующих формальных систем они имеют одинаковое
назначение — являются опорными элементами. Следуя этому принципу,
можем заключить, что фактически каждая форма имеет потенцию стать
основой для какой-либо другой формы. Например, çеr-d-(а) «писал»,
являясь формой для прошедшего несовершенного, становится основой для I
сослагательного: çer-d-e-(s) «писал бы». Это только один обеазец из
многочисленных образований такого рода, имеющих место в самых
различных системах. #53
VI

Исследование динамики образования основ предполагает постановку

вопроса об их формальной и семантической обусловленности.
В грузинском языке в определенных случаях для выражения одного и
того же значения используются две или более формы. Например, имеются
пары m-gor-av-i // mo-gor-av-e «катающийся», m-cur-av-i // mo-cur-av-e
«плавающий, скользящий», но вместе с тем бывают и формы без
параллельных образований: mo-ban-av-e «купающийся, mo-kan-av-e
«качающийся» и т.п.
Достаточно учесть соотношение этих форм с соответствующими
глаголами и причина различия станет ясной.
gor-av-s — m-gor-av-i но: gor-a-ob-s — mo-gor-av-e
sur-av-s — m-cur-av-I “ cur-a-ob-s — mo-cur-av-e
cp.:
(нет) — (нет) : ban-a-ob-s — mo-ban-av-e
(нет) — (нет) : kan-a-ob-s — mo-kan-av-e

Несомненно, что параллельные формы причастий обусловлены

наличием параллельных форм соответствующих глаголов.
Такие соотношения подтверждаются и в образованиях глагольных
форм:
gor-av-s «катится» — a-gor-eb-s «катит», ср.:
gor-a-ob-s «катится» — a-gor-av-eb-s «катит».

VII

Соотношение m-gor-av-I — mo-gor-av-e имело бы простое решение,

если формы , образованные по этим моделям, во всех случаях являлись бы
воплощением одной языковой схемы. Но в действительности это не так.
Имеются образования следующего вида:
barbac-I «шатание»  barbac-eb-s «шатается»  mo-barbac-e
«шатающийся».
 В этих случаях для глаголов исходным является масдар, точнее # 54 имя,
имеющее функции масдара. Такой масдар именуется или «первичным
масдаром» (/131/, 075), или же просто «именем», которое может выступать
в роли масдара (/128/, 565). Подразумеваются формы типа barbac-I
«шатание».
Аналогичную систему создают следующие формы:
grial-i «грохот»  grail-eb-s «грохочет»  mo-grial-e грохочущий, а
также:
tamaš-i «игра»  tamaš-ob-s «играет»  mo-tamaš-e «играющийся».
К названным формам следует добавить:
rakun-i «стук»  rakun-ob-s «стучит»  mo-rakun-e «стучащийся».
Итак, во всех названных случаях подтверждаются причастия,
образованные конфиксом mo- … -е, но они уже соотносятся не с
причастиями с префиксом m– (как это было в случае mgor-av-I — mo-gor-
av-e), a с формами, образованными по совершенно другому принципу:
mo-barbac-e «шатающийся» — barbac-а «шатун».
Это противопоставление имеет иное формальное обоснование, иным
является и отношение к исходной форме. Если семантически для m-gor-av-i
— mo-gor-av-e исходными были различные основы, то для barbac-а — mo-
barbac-e опорной является одна и та же основа:

barbac-a
barbac-i 
mo-barbac-e

Вместе с тем, в противопоставлении типа barbac-а — mo-barbac-e явно

прослеживается влияние той системы, в которой участвуют формы с
суффиксом –а, т.е. противопоставление barbac-а — mo-barbac-e имеет
аналогию с противопоставлением типа ker-i «ячмень» — ker-a «белoкурый»
(букв.: «цвет ячменя»).
Таким образом, формы mo-gor-av-e — mo-bar-bac-e, несмотря на
тождественную структуру, входят различные системы. Это различие
обусловлено наличием различных отношений. Более того, не #55 только две
тождественные формы, но одна и та же форма может иметь различные
отношения, и тем самым входить в различные системы. Причина в том, что
каждая конкретная форма одновременно имеет несколько признаков и
каждый из них может вводить эту форму в ту или иную систему. Так,
например, barbac-а как атрибутивное имя соотносится с формой barbac-i
«шатание», как причастная форма — с глаголом barbac-eb-s «шатается», а
как форма выражающая определенное свойство объекта, объединяется в
одной семантической системе с формой mo-barbac-e «шатающийся».
Сказанное относится и к тем элементом, которые в различных
структурах имеют различные назначения; ср.:

mur-a «бурый»
mur-i «сажа»
mur-av-s «покрывает сажей» 
 mur-v-a «покрыть сажей».

mur-a и mur-v-a содержат один и тот же суффикс: -a, но из-за

различия в структурах этот суффикс имеет различные назначения: в первом
случае образует атрибутивное имя, во втором случае — отглагольное имя,
масдар. Кроме того суффикс -a наделен различными чисто
формальными свойствами. Например, в форме mur-a «бурый» суффикс
-a не усекается при склонении, а в форме mur-v-a «покрывать сажей» —
усекается. Различны и отношения с другими формами: mur-a соотносится
с формой имени, mur-v-a — с глаголом, первая является эквивалентом
формы murian-i «выпачканный в саже», вторая стоит особняком.
Итак, различные структуры обусловили различные значения и свойства
одного и того же элемента.
Сказанное — наглядный пример того, каким образом становится
возможным в языке дифференциация одного и того же формального
элемента, а также — одного и того же значения. #56

VIII

Формы типа m-ṭir-al-I «плачущий», m-čiv-an-i «жалующийся» имеют

параллельные образования суффиксом –а:
m-ṭir-al-i «плачущий» — m-ṭir-al-a «плаксивый»
m-čiv-an-i «жалующийся» — m-čiv-an-a «жалобщик»
 m-qvir-al-I «кричащий» — m-qvir-al-a «крикун».
Несомненно, здесь проявляется та же тенденция, что и при
противопоставлении mo-barbac-e «шатающийся» — barbac-a «шатун»,
хотя принципы образования основ отличаются: mo-barbac-e — barbac-a
образованы из одной и той же основы по принципу замещения, а m-ṭir-al-i
— m-ṭir-al-a по линейному принципу.
Таким образом, в случаях mo-barbac-e — barbac-a, m-tir-al-I — m-tir-al-a,
а также m-gor-av-I — mo-gor-av-e подтверждаются одинаковые
семантические соотношения. В случае m-gor-av-I — mo-gor-av-e
противопоставление было обусловлено различием между опорными
глаголами: gor-av-s  m-gor-av-i, но gor-a-ob-s  mo-gor-av-e; в случае
m-ṭiral-i — m-ṭir-al-a для обеих форм опорной является одна и та же
глагольная форма:
ṭir-i-s  m-ṭir-al-i  m-ṭir-al-a.
Причина формального различия причастий — в полисемантичности
опорного глагола, т.е. в причастиях формально реализуется то, что в глаголах
различается только семантически. Дело в том, что, как и многие другие
глаголы, ṭir-i-s «плачет», čiv-i-s “жалуется» в парадигме настоящего
времени могут выражать как конкретное действие, происходящее именно в
данный момент, так и действие, имеющее место вообще, т.е. «обычное
настоящее», именно эти значения трансформируются в причастиях или как
«нейтральное наименование» действующего лица (m-ṭir-al-i «плачущий»)
или же наименование лица, для которого является обычным, характерным
то или иое действие (m-ṭir-al-a «плаксивый, плакса») # 57

IX

Рассмотрим действие фонетических факторов прои образовании основ.

Сравним соотношения:
i-cin-i-s «cмеется» — m-cin-ar-I «смеющийся»
čan-s “виднеется» — m-čin- ar i «виднеющийся»
di-s «течет» — m-din-ar-i «текучий»
 Во всех приведенных случаях причастия образованы по одной и той же
модели, но, несмотря на это, соотношения с исходными глаголами
различны.
C i n —первичная основа настоящего времени проявляется не только в
названном причастии, но и в образованной от того же исходного глагола
форме действительного залога i-cin-i-s “смеется”  a-cin-eb-s «смешит»…
В отличие от них, основы, подтвержденные в причастиях m-čin-ar-i m-
cin-ar-i, — вторичного происхождения. Формы причастий, семантически
соответствующие формам , čan-s «виднеется”, di-s «течет», образуются
не от основ этих же статических глаголов, а от основ соответствующих
динамических глаголов. Эти глаголы: a-čen-s «проявляет, показывает» и a-
den-s «заставляет течь», которые в прошедшем совершенном меняют
огласовку основ в силу фонетических воздействий: a-čen-s  gamo-a-čin-а
«выявил, показал», a-den-s  gamo-a-din-a «заставил течь». Для глаголов с
аблаутом основ (а a-čen-s и a-den-s именно таковы) приведенное выше
чередование является закономерным (/134/, 37). Таким образом,
семантическая и формальная обусловленность в этом случае предполагает
наличие различных опорных основ: #58

семантические формальные
наст.: a-čen-s
а) čan-s — m-čin- ar i
пр. сов.: a-čin a(čin-s)m-čin-ar-i

наст.: a-den-s
b) di-s  m-div-ar-i
пр.сов.: a-din-a(*din-s)m-div-ar-i

Следовательно, система čan-s — m-čin- ar i создана на основании

значения, а система — a-čen-sa-čin-ačin-sm-čin-ar-I на основании
формальных взаимоотношений. Форма čin-s “виднеется» вместо
литературной čan-s подтверждается в некоторых диалектах грузинского
языка (/142/, 164/165). Таким образом, в диалектах, в отличие от
литературного языка, система čin-s  m-čin-ar-i создается на основании
единства формальных и семантических отношений.
Итак, имеются различные огласовки одной и той же основы:
Нулевая: čn-deb-a «показывается — появляется»
Огласовка –а: čan-s «виднеется»
Огласовка –е: a-cen-s «показывает, проявляет»
Огласовка –i: a-cin-a «показал, проявил».
Чередование e— i явно обусловлено фонетически и используется для
противопоставления форм спряжения (настоящее: a-čen-s  прошедшее
совершенное: a-čin-a).
Oба этих варианта могут стать опорной основой при формообразовании:

ga-čen-il-i «появившийся»
а) -čen-  m-čen-el-i «показывающий»
gamo-čen-a «показывание, проявление»

čin-i «зеница ока»

б) -čin-  čin-eb-a «проявлять»  gamo-čin-eb-
(*čin-ar)  m-čin-ar-i ul-i «виднеющийся»

В этой связи необходимо доказать, что формы čin-i, čin-eb-a, m-čin-ar-i

опираются именно на основу прошедшего несовершенного, ибо в противном
случае возможно и другое объяснение: как *v-a-čen-e дает v-a-čin-e на
основании фонетически обусловленного чередования гласных, теоретически
допустима такая же возможность и при образовании упомянутых
отглагольных имен c -i- огласовкой основ, #59 тем более, что они имеют
суффиксы, содержащие гласные фонемы, которые способны вызвать
фонетические изменения в огласовке основ.
Но в исследуемых формах такая возможность исключается,
фонетические изменения, как правило, происходят только с учетом
морфологических факторов. Без этого фонетические изменения отсутствуют
даже при фонетически благоприятных условиях:

s-de-vs «преследует»  m-dev-ar-i «преследующий»

a-kn-ev-s «размахивает»  m-kn-ev-ar-i «размахивающий»
tvl-em-s «дремлет»  m-tvl-em-ar-e «дремлющий»…
 Во всех названных случаях для причастий исходной является основа
настоящего времени, и эта основа остается без фонетических изменений
даже при наличии огласованного суффикса -ar, несмотря на то, что эти
основы явно имеют склонность к чередования гласных, ср.: основы
прошедшего совершенного тех же глаголов: s-di(v)-a «преследовал», a-kn-
i(v)-a «мхал», ča-tvl-im-a «задремал».
При таких обстоятельствах закономерно предполагать, что для m-čin-ar-
I, m-din-ar-i исходными являются основы прошедшего совершенного.

В этой связи ставится вопрос о возможности восстановления

первоначальной структуры исходных глаголов по показаниям образованных
от них причастий.
Достаточно сравнить формы:
Cur-av-s «плавает» — m-cur-av-I «плавающий»
Čiv-i-s «жалуется» — m-čiv-an-i «жалующийся»,
Как станет ясным, что в первом случае мецду глаголом и причастием
наблюдается полное семантическое и формальное соответствие, во втором
случае соответствие только семантическое. Для восстановления
формального соответствия следует исторически допустить наличие основы
*čiv-an-; ср.: cur-av-s  m-cur-av-i: *čiv-an-s  m-čiv-an-i. #60
Суффикс -an считается древнейшим тематическим показателем в
формах mi-qv-an-a «привести», m-gw-an-i похожий», dg-an-an «стоят»,
h-gw-an-an «имеют» и т.д. (/106/, 490; /128/, 178, 416, 417, 524-525;
/115/, 164-170).
Вполне закономерно также чередование основ типа tquv-an-: tquv-ar-.
Такие противопоставления не единичны в грузинском языке:
m-tkiw-an-I «больное» — sa-tkiw-ar-i «болезнь»
zm-an-eb-a «привидение» — si-zm-ar-i «сон»
m-kiv-an-i «кричащий» — m-kiv-ar-i «кричащий».
В этой связи вызывает интерес выявленная в имеретинском диалекте
грузинского языка форма dg-ar-an «стоят», ср. литературная dg-an-an
(/141/, 91, 107, 131); вариант этой формы — dg-ar-en «стоят» (/141/, 154).
Вряд ли здесь имеется результат фонетического изменения: dg-an-an  dg-
ar-an (ср.: /115/, 166, 167). dg-ar, как и dg-an, является закономерной и
независимой основой в грузинском языке. Это подтвеждается не только
наличием форм единственного числа dg-ar-s и причастия m-dg-ar-I
«стоящий», но и соотношением глагольных основ: также как dg-an
соотносится с dg-en (a-dg-en-s «постанавливает»), у dg-ar в
древнегрузинском языке имеется соотношение с dg-er: da-a-dg-er šen čem
tana «останься у меня» (/101/, 108).
Следовательно, изучение миграции глагольных основ в формы
масдаров и причастий заслуживает внимания и потому, что масдары и
причастия нередко сохраняют их древнейший облик. В специальной
литературе по этому вопросу имеются ценные наблюдения. Например,
именно такого рода сопоставление позволило восстановить в некоторых
глагольных основах утерянный префикс i-: š-i-mš-il-i «голод»  i-mš-i-s
«голоден; голодает» (/132/, 226-228; /125/, 259-260). Специально
рассматривал эту проблему Г. Деетерс (/150/, 225).
Наличие отглагольных имен типа mo-kwd-av-i «смертный», m-xur-v--al-e
«пламенный, горячий», m-sჳ-av-r-i «осуждение» дает возможность
восстановить глаголы *kud-av-s, *qur-av-s, *saჳ-av-s или *sx-av-s (/120/,
206). # 61

XI

Выше были рассмотрены случаи миграции глагольных основ в формы

отглагольных имен, но не менее значительным является факт миграции тех
же основ во вторичные глагольные формы.
В первую очередь здесь следует рассмотреть принципы образования
парадигм спряжения, ибо их большая часть формируется последовательным
осложнением исходных основ. Исходными же главным образом являются
основы настоящего и прошедшего совершенного. Этот принцип
распределения основ в парадигмах спряжения представлен в грузинском
языке различными модификациями и вариантами, тем более, если
учитывать показания диалектов.
Принцип опорной основы в образовании парадигм спряжения в
основных чертах впервые был сформулирован Д. Чубинашвили (/138/,
§ 27). Этот же принцип определяет систему спряжения
грузинского глагола, предложенную Н. Я. Марром (см.: /145/, /146/).
Данный принцип примечателен тем, что вводит в изучение спряжения
грузинских глаголов прочный формальный критерий, на основании которого
устанавливаются связи между первичными и производными основами,
используемыми в различных парадигмах (/133/, 95, 97, 110-111).
В большинстве случаев формальные и семантические соотношения
спрягаемых форм совпадают; например, da-u-mal-av-s «им спрятано» как
формально, так и семантически соотносится с формой mal-av-s «прячет». Но
не так уж редки случаи несовпадения; например, da-h-mal-v-i-a «спрятано от
него» семантически соотносится с формой e-mal-eb-a «прячется от него», а
формально — с формой действительного залога настоящего времени mal-av-
s «прячет», т.е. использует основу этой формы (ср.: /137/, 104-107; /123/, 121
и след.).
Обращают на себя внимание и взаимоотношения тех элементов ,
которые функционируют в различных формальных структурах; например,
элемент -i выявляется в следующих структурах; da-çer-i-s «обычно писал»,
da-u-çer-i-e-s «им (на)-писано»; s-çer-i-e-s «(на)-писано» #62 В этих формах
все три форманта –i тождественны (примеры приведены из
древнегрузинского языка).
Но нередки и случаи вторичного уподобления, когда совпадают по
происхождению совершенно различные структуры и структурные элементы.
Например, окончание -i -а в современном грузинском языке имеется в
следующих структурах: da-m-i-çer-i-a «написано мной», s-ჳob-i-a «он (есть)
лучше его», e-šin-i-a «боится». Но это позднее совпадение, генезис этих
форм совершенно различен; было: da-m-i-çer-i-e-s, s-ჳob-s, e-šin-i-s.
Следовательно, тождество нынешних статусов не всегда предполагает
тождество генезиса.. Тем не менее, факт совпадения нельзя считать
случайным, закономерность имеется и здесь. В данном случае причину
совпадения следует искать в грамматическом значении: все формы
выражают состояние, и язык стремится к уподоблению их формальных
структур. Вместе с тем язык выискивает все возможные средства для
формального различения хотя бы минимально противопоставленных
значений. Например, ga-sxlet-i-a и ga-sxlt-om-i-a «выскользнулось у него»
как формы I результативного соотносятся с одной и той же формой
настоящего времени: u-sxlt-eb-a «выскальзывает у него». По лексическим,
а также основным грамматическим значениям они совпадают, и все-таки в
некоторых случаях имеется возможность противопоставить значения по
степени активности: tevzi xelidan u-sxlt-eb-a «рыба выскальзывает у него из
рук» и saponi xelidan u-sxlt-eb-a «мыло выскальзывает у него из рук»; tevzi
«рыба»как одушевленный предмет осмысливается более активно
действующим лицом, чем неодушевленный предмет saponi «мыло».
Именно это различие реализует язык при первой же возможности,
используя тот факт, что при образовании I результативного непереходных
двухличных глаголов исходными могут оказаться формы масдара как
переходного (sxlet-aga-sxlet-i-a “выскользнулось» ), так и непереходного
глагола (sxlt-eb-a «скользит»  sxlt-om-a «скольжение» ga-slt-om-i-a
«выскользнулось»). Соответственно, в парадигме I результативного # 63
основа наделяется большой степеню активности, чем основа sxlt-om- (и это
естественно: первая — основа переходного глагола, вторая — масдара
непереходной формы). Исходя из этого, имеем tevzi xelidan ga-sxlet-i-a
«рыба выскольнула», но: saponi xelidan ga-sxlt-om-i-a «мыло
выскользнулось». То, что в русском передается противопоставлением
невовратной и возвратной форм глагола, в грузинском реализуется
использованием различных основ.

XII

В грамматической литературе система спряжения, как правило,

построена по принципу единства сингулярных единиц: каждая парадигма
(настоящее, прошедшее несовершенное, I сослагательное… прошедшее
совершенное… I результативное…) входит в эту систему как самостоятельная
единица и одинаково (на одном уровне) противопоставляется всем
остальным. Правда, при построении системы учитывается фактор исходной
основы (для I сослагательного опорной яв;яется форма прошедшего
несовершенного, а для последней, в свою очередь, форма настоящего
времени, чем и обусловливается их последовательность в системе
парадигм), но каждая парадигма анализируется по сингулярному принципу.
Такой путь описания вполне приемлем, но некоторые явно проявляющиеся
внутренние свойства парадигматического строя грузинского глагола
предполагают возможность применения и другого способа анализа,
основанного на бинарном принципе описания.
Даже поверхностное ознакомление с парадигматическими рядами
спряжения грузинского глагола выявляет чисто формальный параллелизм
между различными парадигмами. Так, если представить, напр., по
древнегрузиской системе спряжения глагол çer-s «пишет», окажется, что
общую основу имеют: а) настоящее и многократная форма настоящего: çer-s
«пишет» — çer-n «обычно пишет», б) прошедшее несовершенное, I
многократное и I сослагательное: çer-d-a «писал» — çer-d-i-s «обычно
писал» — çer-d-e-s «писал бы», в) прошедшее совершенное, II
многократное и #64 II сослагательное: da-çer-a «написал» — da-çer-i-s
«обычно писал» — da-çer-o-s «написал бы».
Эти сопоставления выявляют, что и формально различные парадигмы
соотносятся друг сдругом по различным принципам: в одном случае
соотношение является непосредственным (çer-s — çer-n), в другом случае
подтверждается иерархическое соотношение (çer-s  çer-d-a), в третьем
случае соотношение опосредствовано иерархической ступенью (между çer-s
и çer-d-e-s формальное соотношение опосредствовано формой çer-d-a ).
Бинарное распределение парадигм имеет и веское семантическое
обоснование. Ясно, что настоящее (çer-s «пишет») семантически ближе к
многократной форме настоящего (çer-n «обычно пишет»), прошедшее
несовершенное (çer-d-a «писал») — к I многократному (çer-d-i-s «обычно
писал»), чем настоящее к прошедшему несовершенному или же I
многократному. Можно сказать, что спаренные таким образом некоторые
формы проявляют себя как результат дифференциации одного общего,
исходного значения. Такое спаривание в языке может происходить на
основании различных значений. Например, : çer-s «пишет» — çer-n «обычно
пишет» соотносятся по грамматическим значениям однократности и
многократности действия, а : çer-s «пишет» и da-u-çer-i-a «им написано» по
принципу «действие — следствие» и т.д. В обоих парах один член является
общим (çer-s «пишет»). Следовательно, различные значения могут вводить
одну и ту же форму в различные семантические системы, т.е. могут
спаривать ее с различными формами. Такая возможность — следствие того,
что одна и та же конкретная форма языка одновременно выражает
совокупность нескольких значений, устанавливая тем самым различные
семантические отношения.
Таким образом, построение бинарной системы предполагает
предварительное допущение любого из многочисленных отношений между
формами языка как исходное. Например, следует установить, какие формы
имеют (имели или могут иметь) вариант, выражающий многократность
действия, и на этом основании построить бинарную # 65 систему форм,
противопоставленных по признаку выражения кратности действия:
а) однократное действие: б) многократное действие:
I пара: çer-s — çer-n
II пара: çer-d-a — çer-d-i-s
III пара: da-ç-er-a — da-çer-i-s
IV пара: da-e-çer-a — da-e-çer-i-s
Эта схема дает возможность заключить, что на определенной ступени
развития грузинского языка функционировали две системы спряжения,
противопоставленные по принципу выражения кратности действия, т.е.
каждая парадигматическая форма, выражающая однократное действие,
имела свой вариант, выражающий многократность того же действия.
Известно, что в грузинском языке (исключая некоторые диалекты) с
определенного периода ослабла, а позднее вообще исчезла система форм,
выражающих многократность действия. По приведенной схеме становится
ясным, какого рода изменения произошли в этом случае: бинарная система,
построенная по принципу выражения кратности действия, распалась, формы,
выражающие многократность действия, перестали функционировать в языке,
но тем не менее сохранилось значение многократности, для выражения
которого стали использовать формы первой («однократной») системы, т.е.
расширилась сфера семантического действия этих форм. В такой ситуации
различие кратности действия всецело возлегло бы на контекст, но язык
использовал дополнительное средство выражения — создал описательные
формы, составленные из глаголов, выражающих однократность действия, и
элемента xolme, выражающего повторяемость действия (или же
семантических вариантов этого элемента: xširad «часто», zogჳer «иногда»,
išviatad «редко» и т.д.), вследствие чего контекст çer-s xolme семантически
стал тождественным форме органического образования çer-n и т.д. (/127/,
12-21). Некоторые формы, выражающие однократность действия, со
временем совместили способность выражения и многократности действия,
фактически став бифункциональными формами. # 66
Разумеется, такого рода изменения внесли новые, дополнительные
значения в систему, ибо ныне функционирующая система никогда полностью
не повторяет предшествующую. В новой системе действуют новые принципы
допущений и запретов. Например, da-çer-a «написал» не может сочетаться с
элементом, выражающим повторяемость действия, т.е. невозможно *da-çer-
a xolme из-за вполне понятного семантического запрета: совершенное, т.е.
законченное действие не может совмещаться с понятием повторяемости.
Процесс распада системы форм, выражающих многократность действия,
при сохранении значения многократности, есть наглядный пример действу-
щего в языке процесса формального абстрагирования. На основании
расширения сферы функционирования форм одной системы происходит
нивелирование формальных многообразий и разновидностей, место
морфологических противопоставлений занимает принцип различения по
контексту.
Бинарный принцип следует считать одним из основных способов
выявления взаимоотношений языковых единиц, в это, в свою очередь, одна
из первостепенных задач лингвистики, ибо только такой принцип анализа
(т.е. исследование языковых форм и значений с точки зрения их
многосторонних и многообразных отношений) сможет создать тот
методологический базис, на основании которого станет реальностью
изучение языка в своей же динамике, действии, при выявлении своих
внутренних возможностей.

XIII

В грузинском языке в некоторых случаях произошли изменения в

принципах взаимоотношений между формами спряжения. Например,
формам настоящего времени drek-s и drik-av-s «гнет» соответствует одна и та
же форма в прошедшем совершенном — drik-a «согнул» )/139/, 189): в
первом случае взаимоотношение основывается на принципе аблаута, во
втором случае — агглютанации. Формальные взаимоотношения различны,
семантические отношения — одни и те же. # 67
 Особо следует остановиться на фактах явного параллелизма в строении
парадигм. Имеются в виду идентичные морфологические оформления
различных парадигм (спрягается глагол s-çqur-i-a «жаждет»):
Наст.: s-çqur-i-a — I рез.: mo-s-çqur-eb-i-a
Пр. несов.: s-çqur-od-a — II рез.: mo-s-çqur-eb-od-a
I сослаг.: s-çqur-od-e-s — III сосл.: mo-s-çqur-eb-od-e-s
Различные основы (в первом случае çqur-, во втором случае— çqur-eb )
оформляются одними и теми же формантами, но выражают различные
морфологические значения. Хотя следует учесть, что в сущности I
результтивное есть «сложное настоящее» (т.е. «плюсквамперфект).
Вышеназванный параллелизм, во-первых, указывает на генетические
отношения между различными парадигмами, и во-вторых (и это главное),
выявляет один из действующих морфологических принципов
формообразования в грузинском языке.

XIV

В некоторых случаях процесс замены древней системы новой не

завершен и по сей день. В этом отношении одним из ярких примеров
является система глаголов с суффиксом –еv; точнее, те формы, которые
опираются на древнейшие основы типа ben, kec, ter и т.п. С огласовкой - e-
эти основы используются в страдательных формах: da-v-i-ben «я
растерялся»… Соответствующие формы действительного залога образуются
при помощи конфикса a-… -ev: a-bn-ev-s «растеривает»… Стягивание
исходной основы вызывает суффикс -ev. В свою очередь, новообразованные
формы действительного залога, подчиняясь существующим
закономерностям (страдательная форма, кроме исключений, образуется от
соответствующих форм действительного залога), обусловливают
образование новой системы страдательных форм. Но переход на новые
взаимоотношения не происходит однородно и прямолинейно. Колебания
прослеживаются почти во всех этих формах. В основном имеются три случая.
# 68
 I. Система настоящего времени полностью перешла на новый
принцип, но в прошедшем совершенном страдательные формы
сохранили древний облик:
Действительный залог: Страдательный залог:
Настоящее: v-a-bn-ev «теряю» — v-i-bn-ev-I «теряюсь»
Пр. соверш.: da-va-bn-i(v)-e но: da-vi-ben
II. Вся система перешла на новый принцип образования:
Настоящее: v-a-tr-ev «тащу» — v-e-tr-ev-I «тащусь»
Пр. соверш.: ga-v-a-tr-i(v)-e — ga-v-e-tr-i(v)-e
Только некоторых диалектах сохранилась форма ga-v-e-ter
«протащился» вместо ga-v-e-tri-e.
III. В прошедшем совершенном формы I и II лица полностью перешли
на новый принцип образования, но III лицо не изменило своего
древнего облика:
Наст.: v-a-rkv-ev «выясняю, разбираю» — v-e-rkv-ev-i «разбираюсь»
Пр. сов.: I л. ga-v-a-rkv-i-e — ga-v-e-rkv-i-e
II л. ga-a-rkv-i-e — ga-e-rkv-i-e
III л. ga-a-rkv-i-a — ga-e-rkv-a (а не ga-e-rkv-i-a, как
. предполагается по показаниям I
и II лица).

XV

Образование отыменных глаголов практически не ограничено: любая

именная основа может быть использована в глагольной форме, и если от
какого-либо имени не образуется глагол, причина этого отсутствие
потребности.
К рангу имен относятся и отглагольные имена — масдары и причастия,
которые часто используются с целью образования новых глагольных форм:
çux-s «беспокоится»  m-çux-ar-e «беспокойный»  m-çux-ar-eb-s
беспокоится»;
e-ჳeb-s «ищет»  ჳeb-n-a «искать»  ჳeb-n-i-s «ищет»…
 Бывают случаи использования отглагольных имен в парадигмах
спряжения: ga-m-dn-ar-a букв.: «растаяно», i-brჳ-ol-eb-s «будет
бороться»… # 69
Иногда параллельно функционируют две системы, одна из которых
опирается на глагольную основу, вторая — на основу масдара:

I система:

i-rek-eb-a «звонится»
«звонит»  rak-un-I «звон» 
rek-a «звонить»

II система:

 rak-un-i «звон»  a-rak-un-eb-s «стучит, звонит»

rak-un-ob-s «стучится, звонится»
e-rak-un-eb-a «движется со звоном».

Редко, но все же подтверждается тенденция превращения именной основы в

глагольную основу. В этих случаях происходит сращивание именной основы
и форманта в одно целое:

Именная основа: Глагольная основа:

tval-I «глаз» — tvl-em-s «дремлет»
px-a «кость, ость» — px-ek-s «соскабливает»
rk-a «рог» — rk-en-s «бодает»
ჳal-a «сила» — s-ჳl-ev-s «осиливает».

XVI

В связи с именными и глагольными основами следует специально

рассмотреть проблему т.н. «нейтральных основ».
 Считается, что в грузинском языке существовала недифференци-
рованная, т.н. нейтральная основа, которая, присоединяя те или иные
форманты, становилась именной или глагольной основой. Например, çit- —
нейтральная основа, но: çit-el-(i) «красный» — именная, а çit-s «краснеет»
глагольная основы (/132/, 121). Вместе с тем для картвельских языков
считается характерным наличие общих формантов для имен и глаголов:
v-c-an «узнал», но: dab-an- «поселок» (/149/, 267, 274). #70
Морфологическое оформление именных и глагольных основ
происходит по принципу альтернативы:
а) имя и глагол используют одни и те же форманты,
б) имя и глагол используют различные форманты.
Чем обусловлено общность или различие формантов?
Это явление легко объяснимо: наличие одних и тех же категорий дает
возможность (хотя и не всегда!) использования одних и тех же формантов
как с именными, так и с глагольными основами. Наличие же разнородных,
специфических категорий является причиной строгого разграничения
формантов.
Понятие нейтральной основы несовместимо с положением об исконной
идентичности именных и глагольных формантов, но совместимо с тезисом об
изначальной тенденции их различения.
Следовательно, а) если существовали нейтральные основы, то для
различения имени и глагола были бы необходимы строго разграниченные
форманты; б) если же существовали с самого начала различенные
именные и глагольные основы, то они могли использовать одни и те же
форманты, не рискуя при этом потерять различительные свойства.
Логически эти две установки несовместимы, но сказанное не означает,
что язык на разных ступенях развития не мог использовать то один, то другой
принцип образования основ (хотя эти два принципа не могли действовать
одновременно). #71
 ГЛАВА V

ПРИНЦИПЫ СТРОЕНИЯ И ВЗАМООТНОШЕНИЯ ГЛАГОЛЬНЫХ

ОСНОВ В ГРУЗИНСКОМ ЯЗЫКЕ

Изучение принципов строения основ — одна из главных проблем

грамматики каждого языка. Принцип строения основ определяет не только
структуру отдельных форм, но и весь образ формальных и семантических
взаимоотношений в языке.

II

Исследование языка с точки зрения общих моделей и схем (как в

статическом, так и в динамическом смысле) в конечном счете способствует
выявлению идентичных закономерностей во всех языках (т.е. универсалий),
и это естественно. Но этот принцип анализа малопригоден для установления
лингвистического облика каждого конкретного языка, его отличительных
черт, особенностей, ибо идентичные модели не только в разных языках, но и
в одном и том же языке могут иметь совершенно различные деяния.
Принцип деяний, как нам кажется, является основным фактором для
определения сущности каждой модели, схемы, а следовательно, и каждого
языка. При таком подходе устанавливаются не общие принципы
функционирования языка, не то, чем является вообще язык, а то, что
представляет собой именно этот конкретный язык. Не всеобщее, а конкретно
характерное для данного языка, не языковой образ действительности
вообще, а конкретное отображение языком явлений действительности, не
форма языка вообще, а форма конкретного языка, не функция бообще, а
конкретные значения в данном языке, — вот, что выдвигает на передний
план вышеуказанная точка зрения. #72

III

Основными принципами строения глагольных основ в грузинском языке

можно назвать редупликацию (удвоение основ), аффиксацию и апофонию:
при этом следует подчеркнуть общий и условный характер этого
определения.
По происхождению принцип редупликации предшествует принципу
аффиксации, но вместе с тем требуется выяснить:
а) причину сохранения древнейшего принципа строения основ наряду с
применением новых, более абстрагированных принципов аффиксации и
апофонии и, исходя из этого, б) можно ли считать, что редупликация,
аффиксация и апофония — последовательно заменяемые друг другом
принципы строения основ, соответствующие различным ступеням развития
языка?
Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к примерам.
Имеется в виду наличие параллельно функционирующих форм,
образованных при помощи редупликации и аффиксации из одних и тех же
опорных основ:
gaz-gaz-eb-s // gizgiz-eb-s «пылает» — a-gz-n-eb-s «воспламеняет»,
mu-guz-al-I «головня» (/174/, 46; /160/, 268; /204/, 62); butbut-eb-s
«бормочет» — e-but-eb-a «дуется на него»; kar-kar-eb-s // knal-eb-s
«блестит» — gada-i-kar-a «прояснилась (погода)» (/160/, 214).
Более наглядно прослеживается этот параллелизм в следующих
формах:
кiv-i-s ср.: kivkiv-eb-s «кричит»
çiv-i-s — çivçiv-eb-s «визжит»
kvit-in-eb-s — kvitkvit-eb-s «рыдает»…
Какое назначение имеет подобный параллелизм в формообразовании,
чем вызваны различные огласовки основ (-gz-, -gaz-, -giz-, -guz-)?
 Ответить на эти вопросы не так просто. Дело в том, что в некоторых
случаях названные формы противопоставляются по лексическим #73
значениям: butbut-eb-s «бормочет» — e-but-eb-a «дуется на него». В
других случаях противопоставление стилистического (экспрессивного)
порядка: kvitkvit-eb-s — kvit-in-eb-s «рыдает». Бывают случаи, когда
различные огласовки не имеют какого-либо семантического назначения, но
вместе с тем можно привести не так уж мало примеров, где огласовка —
морфологически значимое явление: da-v-ჳar «я сдвинул» — še-v-i-n-ჳer
«я сдвинулся» (/186/, 463)…
Случаи т.н. «свободного» чередования гласных в отдельных глагольных
основах хорошо известны в грузинском языке: а : о (braç-av-s «поджаривает»
— da-broçdeb-a «краснеет от спелости»), a : u (blag-n-a «есть неуклюже» —
blug-n-a «глотать большие куски»), a : i (baჳg-v-a «расставить ноги» — ga-
biჳg-v-a «стоять неприглядным образом»), e : o (tkeč-i «драчь, дранка»—
tkoč-i «осколок дерева, кости…»), o : i (kirt-n-a «общупивать» — kort-n-a
«щипать, клевать») и т.п. (/160/, 105-113).
Чередуются и согласные : b : p (bobγ-av-s — popx-av-s «ползает ), d : t
(bodial-i — potial-i «шляться») и др. (/160/, 141-148).
На эту особенность грузинских согласных обратили внимание Ф.
Нейссер и К. Шмидт, назвав это явление «артикуляционной игрой» или
«экспрессивным чередованием артикуляции».
Имеются случаи, когда показания начальных согласных дают
возможность распределить основы по известным из грузинской фонетики
троечным и парным рядам консонантов:
brial-i «вращение» — prial-i «блеск» — prial-i «реять, развеваться»
gri-al-i «грохот» — krial-i «блеск» — krial-i «шум ветра»
(*drial- i) — (*trial-i) — trial-i «вращение»
(*ვrial-i) — (*crial-i) — crial-i) «шнырять»
(*ჳrial-i) — (*črial-i) — črial-i «скрип»
zrial-i «гам, галдеж» — šrial-i «скольжение»
zrial-i «дрожь» — šrial-i «шелест, шорох» #74
γrial-i «рев» — xrial-i «хрип, хрипение»
(?) — griаl-i «гам, крик».
Может показаться, что в данном случае действует принцип
фонетического символизма, но в действительности этим принципом можно
объяснить весьма малое количество чередований, а большинство из них
фонетически не сводимы друг к другу, ср. образованные из тех же основ
формы:
brial-i — brun-av-s «вращается»
prial-i — pren-s «летает»
trial-i — atar-eb-s «водит»
çrial-i — çr-e «круг»
ϒrial-i — ϒren-s «рычит» и т.п
Разумеется, форма çr-e, ϒren-s, brun-av-s не являются фонетическими
вариантами. Следовательно, не являются таковыми и çrial-I, ϒrial-I, brial-i
(/160/, 221, ср.: /153/, 295-297).
Идентичные формальные взаимоотношения могут использоваться в
языке для выражения различных функций. Является ли это следствием
дифференциации одной исходной, общей функции, или же совмещением
различных функций в одной форме — вопрос первостепенного значения для
понимания процессов формообразования в языке.
Следовательно, на поставленные выше вопросы можно ответить таким
образом:
а) сохранению древнейших способов образования основ в языке могут
способствовать позднейшие противопоставления грамматического или
стилистического порядка, так как они зачастую используют уже
существующие формальные структуры;
б) исходя из этого, нельзя утверждать, что редупликация и апофония —
последовательно заменяемые друг другом принципы строения основ: их
сосуществование исключает такое предположение. Это, разумеется, не
значит, что все они порождены одной и той же формацией. # 75
В настоящее время невозможно документально обосновать
разновременное происхождение названных трех принципов образования
основ, поэтому мы вынуждены определить последовательность их
происхождения только по логической приемлемости предположения.
Если идти от простого к сложному, от конкретного к абстрактному, а в
языке наблюдается именно такая последовательность, то ясно,
редупликация (как и сложение различных основ) является наиболее ранним
и простым приемом формообразования. Через редупликацию (уточним:
вообще, через сложение основ) лежит путь к аффиксации, когда в языке
элементы, имеющие конкретные назначения, заменяются
абстрагированными эквивалентами. Это дает языку возможность
использовать более гибкие и емкие формы, более свободно приобщать их к
новым функциям, что создает почти для каждого члена конструкции
благоприятную возможность иметь свой экспонент в другом члене той же
конструкции. Этим обеспечивается внутреннее единство, взаимосвязь
формальных и семантических элементов конструкции.
Апофония, которая, как известно, предполагает морфологически
значимое изменение огласовки в основе, в грузинском языке в большинстве
случаев является следствием фонетических воздействий на основу. Но со
временем процесс заходит так далеко, что порой затрудняется выявление
первопричины изменения в огласовке. Хронологически апофония следует за
аффиксацией. Вместе с тем различная огласовка основ по происхождению
может быть следствием различного морфологического строения ныне не
сегментируемой (но по происхождению сложносоставной) основы.

IV

Итак, принцип редупликации — это проявление первоначальной

ступени формообразования. Особо четко прослеживается функциональная
нагрузка редуплицированных основ в некоторых бесписьменных # 76
языках, где редупликация используется как для выражения понятия
множественности, так и значений пермансива (продолжительности
действия) и итератива (многократности действия).
Прицесс сложения, а особенно удвоения (редупликации) основ
примечателен и тем, что именно в нем зарождаются принципы аффиксации
и апофонии. Редуплицированные основы со временем сами включаются в
процесс аффиксации и апофонии. Например, редуплицированная основа
laslas- становится действующей формой языка только после оформления
соответствующими аффиксами: laslas-i «еле-еле передвигаться» laslas-eb-s
«еле-еле передвигается» и т.д. Что касается апофонии, то между ней и
аффиксацией с самого начала подразумевается определенная связь.
Различные огласовки основ особенно часто встречаются при редупликации
типа gazgaz-i // gizgiz-i //guzguz-i «пылать, гореть», или же типа laçaluç-i
«ломка, звук ломки». В последней форме различной огласовкой
противопоставляются редуплицированные сегменты одной и той же основы.
 В языйе весьма своеобразно используются вышеназванные принципы
строения основ. Взаимозамещаясь или же переплетаясь, они приобретают
различные формальные свойства и тем самым по-разному выражают одни
и те же функции. В этой связи можно рассмотреть деяния тематических
показателей. Имеются в виду те случаи, когда материально тождественные
тематические показатели в действии обнаруживают совершенно различные
свойства и признаки. Ср., например:
Тематический показатель (ТП) -av :
I II
Настоящее: vkl-av «убиваю» — v-mal-av «прячу»
Пр. сов.: mk-v-kal «убил» — da-v-mal-e «спрятал».

В первом случае –av чередуется с нулевым показателем, что же

касается основы, то здесь обратное положение: нулевая огласовка в форме
настоящего времени (-kl-) чередуется с полной ступенью огласовки (-kal-).
#77
Во втором случае происходит чередование –av: -e, основа же остается
неизменной.
Следовательно, -av (I) и -av (II), несмотря на материальное тождество,
характеризуются различными деяниями и способностями воздействия на
основу, в виду чего нельзя ставить между ними знак равенства.
Вызывает интерес следующее сопоставление:
Наст.: v-cem «издаю» — v-cem «бъю» — v-tvlem «дремлю»
Пр. сов.: gamo-v-e-с «издал»—v-cem-e «побил» — ča-v-tvlim-e «задремал».
Один и тот же элемент –еm по-разному ведет себя в вышеназванных
трех формах: в первой форме он выступает в роли тематического показателя
(отпадает от основы в прошедшем совершенном), во втором и третьем
случаях тот же элемент является неотъемлемой частью новообразованной
основы, но различается по своему деянию: остается без фонетических
изменений (II случай) или же изменяется по принципу апофонии (III случай).

V
 Основной принцип формообразования в грузинском — аффиксация:
абсолютное большинство морфологических оппозиций образуется
посредством специальных аффиксов. Известно, что формы, которые
характеризовались функциональной лабильностью, со временем
стабилизировались по отношению к тому или иному значению. Например,
глаголы типа çer-s «пишет» стабилизируются как переходные, типа tb-eb-a
«греется» как непереходные формы, а это, в свою очередь, создает
необходимость образования оппозиционных единиц: непереходного
варианта для глаголов типа çer-s, и переходного — для tb-eb-a:
а) переход.: çer-s «пишет»  неперех.: i-çer-eb-a «пишется»;
б) непереход.: tb-eb-a «греется»  переход.: a-tb-ob-s «греет».
Функциональная лабильность некоторых форм наблюдается в языке
даже в тех случаях, когда стабилизация по отношению к различным #78
функциям в основном уже завершена.
Например, глаголы: cr-i-s «просеивает (муку) // моросит (дождь)»,
çarmoadgen-s «представляет // представляется», a-xasiat-eb-s
«характеризует // характеризуется, могут выражать как действие, так и
состояние:
а) masçavlebeli dadebitad a-xasiat-eb-s mosçavles «учитель
положительно характеризует ученика» (динамика);
б) am mosçavles kargi zne a-xasiat-eb-s букв.: «этого ученика
характеризует хороший нрав», т.е. «этот ученик характеризуется хорошим
нравом» (статика).
Семантическое различие влияет и на формы спряжения: глагол a-xasiat-
eb-s первой конструкции, наподобие других динамических глаголов, имеет
все формы спряжения, а a-xasiat-eb-s второй конструкции, как и остальные
статические глаголы, характеризуется дефектным спряжением.

VI

Как уже отмечалось, редуплицированные основы могут заменяться

формами, образованными способом аффиксации (but-but-eb-s «ворчит», но
e-but-eb-a «дуется на него»). В некоторых случаях такие параллельные
образования различают грамматические или лексические значения. Но
бывают случаи и полного семантического совпадения:
I II
laçlaç-i // laçaluç-i — laç-an-i // laç-un-i «ломка, звук ломки»
čаха-čух-i — čaxan-i // čaxun-i «рубка, стукотня»
rakrak-i // raka-ruk-i — ra-kun-i «журчание, стук»…
имеются основы и с огласовкой *-i- ; ср.: laçlaç-i  laç-an-i, но: liçliç-i
 liçin-i «ломка, звук ломки».
Обусловленность такой огласовки подтверждают глаголы # 79 с
аблаутом основ: kreč-s «скалит зубы»  krač-un-i «скрежет», но: da-krič-a
«оскалил зубы»  krič-in-i «скрежет».
На основании сказанного можно заключить, что глагольным основам в
формах настоящего времени с огласовкой -е- соответствуют основы
отглагольных имен названного типа с огласовкой -а- (kreč-s  krač-un-i ), а
основам с огласовкой -i- — основы отглагольных имен с той же огласовкой
(da-krič-a  krič-in-i ).
Вместе с тем бывает и так: имеется отглагольная основа с огласовкой - i -
, но не подтверждается соответствующая глагольная основа с той же
огласовкой:
Наст.: leç-s  laç-un-i
Пр. Сов.: da-leç-a  liçin-i
Это вызвано тем, что глаголы типа leç-s исторически характери-
зовались аблаутом основ, утеряв со временем эту способность.
Возможность такого объяснения подтверждают те глагольные основы,
которым и ныне свойственны колебания в смысле аблаута.
Например, настоящее lek-s «сносит, затапливает» — прошедшее
совершенное ça-lek-a «снес, затопил», но подтверждается и форма ça-lik-a
(/186/, 390); sxep-s «срезает» — в прошедшем совершенном параллельно
функционируют ga-sxep-a и ga-sxip-a «срезал»; s-tkeç-s «ударяет с
треском»  s-tkic-a «ударил с треском», но встречается и s-tkec-a (см.:
/156/, 298).

VII
 В соотношении типа: laçlaç-i // laçaluç-i — laç-an-i // laç-un-i
представлены формы, которые выражают непрерывно повторяемое
действие, «множественность» одного и того же действия. Это значение в
редуплицированных формах передается непосредственным образом, т.е.
удвоением основ: * laç- — однократное действие, laçlaç-(i) —
многократность того же действия, стереотипное повторение одного и того же
действия. А laçaluç-i — тоже повторение, но не стереотипных, а схожих
действий. # 80
Каким же способом достигается выражение этих значений в laç-an-i //
laç-un-i?
В формах Laçlaç-I, laçan-I, laçun-I выделяется один и тот же сегмент: laç-.
Таким образом:
Laç-an-(i)
Laç-un-(i).
Сопоставление этих форм позволяет дальнейшее членение суффиксов
-an и -un (т.е. –a-n и –u-n), где -n- общий элемент для обеих форм,
различает их -a и -u.
Суффикс -a- действующий формант в современном грузинском языке.
Сложнее обстоит дело с элементом -u. Такого суффикса нет в
современном грузинском языке, не продуктивен он и в древнегрузинском.
Но есть явные признаки того, что –u некогда являлся действующим
формантом; имеются формы, в которых возможно вычленить этот суффикс:
Drek-s «гнет»  drk-u «кривой»
ϒreჳ-s «гримасничает  ϒrჳ-u «злой, злопамятный, неприветливый».
Таким образом, имеется реальная возможность реконструировать
формы *laç-a и *laç-u.
На второй ступени формообразования к этим основам добавляется
формант -n , выражающий функцию многократности действия.
Следовательно, laç-a-n-i и laç-u-n-i абстрагированно выражают то же
значение, что и редуплицированные laçlaç-i и laçaluç-i — множественность,
точнее, многократность действия.

VIII
 Предположение, что в грузинском языке чередование гласных имело
морфологическое назначение, впервые высказал В.Т. Топурия, Выделив
четыре пары форм, имеющих морфологически значимое различие в
огласовке основ (/165/, 968-969).
Противопоставляются основы с огласовкой - а - и - е -. #81
Картина противопоставлений разнообразно.

IX

Противопоставляются именная и глагольная основы:

kar-(kar-i «ветер») — ker- (ga-h-ker «ты исчез», букв.: «выветрился»).
ვal- (ვal-a «сила» — ვel- (še-v-ვel «я смог, осилил»)
cxar- (cxar-e «горький, острый, горячий» — cxer- (da-v-cxer «я
утих», букв.: «выгорячился».
Явно противостоит этим примерам:
met- (met-i «больше, большой») — mat- (a-mat-eb-s «прибавляет», ср.
др. –груз.: h-mat-s), где именная основа представлена с огласовкой -е- , а
глагольная — с огласовкой -а-.

Противопоставляются глагольные основы:

ვar- (da-v-ვar «я сдвинул») — ვer- (še-v-i-n-ვer «я сдвинулся»)
tar- (gav-tar-e «я протащил» ) — ter- (ga-v-e-ter «я протащился»).
Со временем такие противопоставления нивелируются. Например,
формы, использующие названные основы, полностью перешли на принцип
аффиксации:
Действительный залог: Страдательный залог:
Наст.: sვr-av «сдвигаешь» — i-ვvr-eb-i «сдвигаешься»
Пр. сов.: da-s-ვar «сдвинул» — da-i-ვar «сдвинулся».
 XI

Ниже приводятся соотношения форм, противопоставленных по

огласовке, но не различаемых семантически:
čar- (da-v- čar-i) — čer- (da-v-čer-i) «прпрезал, ранил»
car- (ga-v-car-i) — cer- (ga-v-cer-i) «просеял»
cav- (da-v-i-cav-i) — cev- (da-v-i-cev-i) «защитил»
Современный грузинский литературный язык в первых двух случаях
предпочитает формы с огласовкой -е-. Формы с огласовкой -а- #82 ныне
встречаются в некоторых диалекта, но это вторичное явление. Чем же
подтверждается, что эти основы как с -а-, так и с –е- огласовкой
функционировали в пределах одной языковой системы и не являлись лишь
диалектными вариантами? Во-первых, в самом литературном языке
функционирует форма, образованная именно из основы с огласовкой –а: na-
car-i «зола» (букв.: «просеянное»). Кроме того в «Витязе тигровой шкуре»
употребляется другая основа тоже с огласовкой –а-: gardmo-na-čar-n-i и
na-čar-n-i (строфа 1031 3,4). И главное: показания занского языка, где
основы čkor- (do-p-čkor-i «я нарезал») и cor (do-m-čor-i «я просеял») по
установленному звукосоответствию предполагают в грузинском языке
наличие основ с огласовкой -a-: čar- и car-.
Противопоставление по огласовке глагольных основ типа čar-, čer-, car-,
cer- (ср./157/, 234-239), cav- : cev- (ср.: /186/, 552), по всей вероятности,
исторически не сводилось только к фонетическим различиям.

XII

В эту же систему можно включить:

çvad-i (mi-v-a-çvad-e «я ему подал») — çved (mi-v-s-çved-(i) «я достиг, я
достал до чего-то»). Основа çvad- сохранилась в хевсурском диалекте (см.,
например, /155/, 144). В современном литературном языке функционирует
фонетический вариант этой основы: çvad- — çоd- (mi-v-a-çod-e «подал»,
/186/, 394). Основа çved- употреблялась в древнегрузинском (/165/,
967; /169/, 243), а ныне в литературном языке функционирует та же основа с
нулевой огласовкой mi-v-s-çvd-i «я достиг, достал до чего-то».

XIII

Анализируем противопоставление:
val-(mi-val «приду») — vel- (mi-vel-i «пришел»).
Основа vel- является коррелятом основы ved- (mi-vel-i = mi-ved-i «я
пришел»). # 83
vel- встречается в памятниках средневековой грузинской литературы
(см.: /170/, 250; /173/, 22; /154/, 117). Ныне главным образом употребляется
в диалектах Восточной Грузии (/178/, 173-174).
val- и vel- осмысливаются как не расчленяемые основы, хотя этим не
исключается возможность того, по происхождению они являются
составными формами: сопоставление val, vel, ved, vid позволяет выделить
элементы -al, -el, -ed, (/190/, 69; /164/, 491; /178/, 320). Следовательно,
исходной основой (корнем) является -v-, подтвержденная в
древнегрузинской форме m-i-v-i-s «водится у меня» (/159/, 79).
Тем более примечательно противопоставление основ val- : vel- , как
пример тенденции языка свести все «частные» разновидности к
действующей системе: val- — vel- со временем уподобились основам,
противопоставленным по огласовке.
В отличие от фонетически обусловленных противопоставлений, в
данном случае различная огласовка основ — результат различия в исконном
морфологическом строении.

XIV

Противопоставления, которые рассматриваются ниже, были упомянуты

в связи с взаимоотношениями основ, образованных по принципам
редупликации и аффиксации. Примечательно, что те же основы могут
входить в системы, построенные по принципу апофонии, т.е. по принципу
различия в огласовке основ: rek-s «звонит» — rak-un-I «звон, стук» —
rakrak-I «звон, журчание». Противопоставление и в этом случае
основывается на чередовании -а- : -е- :
leç- (leç-s «ломает») — laç- (laç-an-I, laç-un-i «ломка, звук ломки»);
çex- (çex-s «рубит») — çax- (çax-an-I, çax-un-I «стукотня, рубка»);
xex- (xex-s «трет»)— xax- (xax-un-i «трение»)…
Особенность этих форм заключается в том, что большинство основ # 84
с огласовкой -а- выражает звук, издаваемый при соответствующем
действии, и тем самым сближается а звукоподражательными словами
(/186/, 566) : leç-s «ломает», но laç-аn-i «ломка».
Различия в огласовке подтверждаются и в тех случаях, когда:
а) основа представлена без словообразующих суффиксов:
čkep- (čkep-s «бъет ключом» — čkap- (čkap-i «брызги, звучание ручья»);
cec- (a-cec-eb-s «ищет ощупью») — cac- (cac-i «лапа, рука», ср.: cac-
un-i «ласкать рукой»);
б) основа подвергается редупликации:
leç-s — laçlaç-i «рыскать», čex-s — čaxačux-i «стукотня» и т.п.
Чередованием гласных в этом случае противопоставляются именная и
глагольная основы: čex-s «рубит» (глагол) — (çax-an-I // çax-un-I
«стукотня» (имя).

XV

Формы типа laç-an-I, laç-un-i , выражающие звук, издаваемый при

соответствующем действии, следует отличить от звукоподражательных слов:
ср.:
laç-an-I «звук ломки» — kakan-i «кудахтать»
liç-in-i « « — kikin-i «блеять»
сходство кажущееся: эти формы имеют совершенно различные
структуры, т.е. сегментируются по-разному:
laçan-i , но: ka-kan-i  *kan-kan-i
liç-in-i, но: ki-kin-i  *kin-kin-i .
В первом случае -an, -in форманты во втором случае — невычленяемые
сегменты простой основы (см.: /160/, 209-210).
 XVI

Имеются случаи, когда и не наблюдается, и якобы не подразумевается

противопоставление основ по огласовке. Тем не менее, достаточно учесть
показания занского и сванского языков и в историческом аспекте перед нами
предстанет совершенно иная картина. #85 Имеются в виду основы (ныне
объединенные в системе страдательного залога), которые в
древнегрузинском языке, а частично и теперь, представлены с огласовкой с
-е-: gan-qem «высох ты», ga-çqer-(i) «рассердился ты», gan-tep
«согрелся ты», ga-h-ker «исчез ты» и т.п.
Грузинский: Занский:
gan-qem — go-xom-i «высох»
ga-çqer-(i) — go-çqor-i «рассердился»
gan-tep — go-tib-I (*go-tob-i) «согрелся»
ga-h-ker «исчез, выветрился» — kor-u букв.: «прохладился».
По действующим принципам звукосоответствий занские основы с
огласовкой -о- предполагают в грузинском языке наличие основ с
огласовкой -а- : *gan-qam, *ga-çqar, *gan-tap, *gan-kar (см.: /165/, 968-
972; /193/, 245-246; 327, 385, 430; /157/, 217-218; /172/, 269).
Разумеется, это не значит, что ту функцию, которую раньше в
грузинском выражали основы с огласовкой -а-, теперь выражают основы с
огласовкой -е-.
Сванское teb-d-i предполагает возможность грузинской основы tep-,
занское *top- (tub- tib-) — основы *tap- . В определенный период обе
основы (tep- и tap-), по-видимому, функционировали в грузинском языке.
Может быть, основы tep- и tap в этом отношении являются спорными,
так как они имеют вполне убедительную аналогию в индоевропейских
языках (латинский tep-id-us, древнеиндийский tap-at-i «горит, греет»,
/202/, 364), но тот же принцип, действующий при противопоставлении основ
*çqar- : çqer, *gam- : gem-, kar- : ker-, не оставляет сомнения, что сказанное
в полной мере являются свойством именно грузинского языка.
В грузинском литературном языке функционирует основа ter- (ga-e-ter
«протащился», хотя чаще употребляется ga-e-tri-e). некоторые диалекты
(мохевский, пшавский, хевсурский) наряду с ter- сохранили и основу tar-(ga-
tar-e «протащил» /186/, 463), имеющую # 86 свое закономерное
соответствие в занском: tor- (tor-um-s «тащит, носит» /172/, 270).
 Таким образом, показания диалектов грузинского языка, родственных
(сванского и занского) языков, а также древнегрузинского языка
подтверждают возможность противопоставления основ по огласовке типа
tar- — ter- в грузинском языке. Эта система сохранилась в виде отдельных
фрагментов.

XVII

Принципы редупликации и аффиксации широко используются во всех

картвельских языках. Это подтверждается многочисленными
исследованиями и не вызывает сомнения.
Более сложна проблема апофонии.
В сванском языке действие апофонии явно прослеживается в одной
группе глаголов, противопоставленных по залогу:
tix-e «возвращает» — tex-n-i «возвращается»
piš-e «утомляет» — peš-n-i «утомляется»
gib-e «пачкает» — geb-n-i «пачкается» (/163/, 40-41).
Имеется возможность отыскать следы апофонии и в занском языке.
Например, Г. Фогт именно по этому принципу сопоставляет škir-at : škir-it
(/177/, 312); ср.: грузинское šret-a «гасить, иссякать»
В некоторых случаях и в занском языке противопоставляются именные и
глагольные основы по огласовке:
čvet-i «капля» — čvat-un-s «капает»
berg-i «мотыга» — barg-un-s «мотыжит»
no-tex-i «обломок» — tax-un-s, tax-um-s «ломает»
no-kvet-i «участок» — kvat-un-s «режет».
Огласовка -е- в именных основах квалифицируется как результат
умлаута (/157/, 160-162), но тем не менее чередование гласных в данном
случае имеет морфологическое назначение.

XVIII
 В современном грузинском языке имеют место случаи, когда основа с
нулевой огласовкой прослеживается во всех парадигмах спряжения, #87
хотя в древнегрузинском действовал принцип противопоставления той же
основы по нулевой (в настоящем) и полной (в прошедшем совершенном)
огласовкам:
Наст.: v-qm-eb-i «сохну» — v-qš-av «запираю»
Пр. сов.: gan-v-qem «засох» — da-v-qaš «запер»
(в новогруз.: ga-v-xm-i ) — (в новогруз.: da-v-xš-e).
Вместе с тем основа страдательных форм представлена с огласовкой -е-
, а основа форм действительного залога — с огласовкой -а- (gan-v-qem, но:
da-v-qaš ).
Тенденция перехода некоторых глагольных систем на нулевую
огласовку основ подтверждается и в других случаях:
а) огласовка -е- :
Было: Имеем:
gan-v-tep  ga-v-tb-i «согрелся я»
mi-v-s-çved  mi-v-s-çvd-i «достиг я»
mo-v-kwed  mo-v-kvd-i «умер я»
še-v-derk  še-v-drk-i «дрогнул я»

б) огласовка -а- :
še-v-txaz  še-v-txz-i «сочинял я»
še-v-i-ratq  še-v-i-rtq-i «опоясался я».
Даже в современном грузинском языке имеется колебание в этом
отношении:
Было: Имеем:
ga-v-çqer  ga-v-çqer-i // ga-v-çqr-i «рассердился»
ga –v-ვeγ  ga-v- ვex-i // ga –v-ვγ-i «насытился».
Полногласность некоторых основ не восстанавливается и на уровне
древнегрузинского языка. Например, основа -vs- в форме a-vs-eb=s
«наполняет» фонетически является весьма своеобразным комплексом
(/176/, 22; /175/, 101). Предполагается заимствование этой основы из
иранских языков (/152/, 87-88), но следует учесть, что она представлена на
общекартвельском уровне (/193/, 334; /167/, 233; /204/). #88

XIX
 Весьма своеобразна основа с нулевой огласовкой –nt-, представленная в
форме a-nt-eb-s «зажигает». Это основа явно редуцирована: natnt;
вместе с тем nat- функционирует параллельно с nt, выражая другое
лексическое значение: a-nat-eb-s «освещает»:
Наст.: a-nt-eb-s a-nat-eb-s
Пр. сов.: ga-a-nt-o ga-a-nat-a
I рез.: ga-u-nt-i-a ga-u-nat-eb-i-a.
Основа nat- при спряжении не редуцируется, основа nt- не
восстанавливает полногласия. #89

Г Л А В А VI

СТРУКТУРА ФОРМАНТОВ В ГРУЗИНСКОМ ЯЗЫКЕ

(общий формальный анализ)

При анализе структуры формантов в грузинском языке мы учитываем и

их исторический статус, ввиду чего ниже рассмотрены не только ныне
действующие продуктивные форманты, но и те элементы, которые в
настоящее время осмысливаются как не вычленяемые части основ.

II

В грузинском языке соотношения некоторых префиксов и суффиксов

создают своеобразную «формальную симметрию». Имеется в виду
следующее:
Префиксы: Суффиксы:
a-(a-keteb-s «делает») — -a (keteb-a «делать»)
 la-(la-rtga «рейка») — -al (moçit-al-o «красноватый»);
(см.: /225/, 451-452; /218/, 156-163)
ma- (ma-šenebeli «строитель» ) — -am (dg-am-s «ставит»)
na- (na-leç-i «сломанное» ) — -an (laç-an-i «стукотня»)
sa- (sa-šen-i «строительный») — -as (moqv-as-i «любящий»)
ne- (ne-rgi «саженец») — -en (adg-en--s «устанавливает»)
i- (i-γeb-s «берет») — -i (čr-i-s «режет»)
si (si-cocxle «жизнь») — -is (kac-is «человека», родительный
падеж от kac-i «человек»)
r- (r-çmen-a «вера») — -r (xved-r-i «удел»)
s- (s-vla ) «хождение») — -s (çer-s «пишет»)
u- (u-çer-s «пишет ему» ) — -u (drk-u «кривой») и т.п.

III

Таким образом, имеются префиксы a-, i-, u-, la-, ma-, na-, sa- и
имеются суффиксы -a, -I, -u, -al, -am, -an, -as, -il… #90 строго
определенным является и порядок составных элементов в формантах:
“согласный + гласный» в префиксах и «гласный + согласный» — в
суффиксах.

IV

С точки зрения чисто формальных отношений обращает на себя

внимание различная огласовка формантов, име1щих один и тот же
согласный элемент:
-al : mo-çit-al-o «красноватый»
-el : çit-el-i «красный»
-il : tb-il-i «теплый»
-ol : s-rb-ol-a «бег»
-ul : çql-ul-i «язва»…
И вместе с тем — различие в согласных при одной и той же огласовке:
-al : mo-çit-al-o «красноватый»
 -av : xat-av-s «рисует»
-am : dg-am-s «ставит»
-an : laç-an-i «стукотня»
-ar : mdg-ar-i «стоящий»
-as : moqv-as-i «любящий»…
Аналогичное положение и в префиксах:
а) различная огласовка при одних и тех же согласных:
na- : na-leç-i «сломанный»
ne: ne-rg-i «саженец»
ni- : ni-kap-i «подбородок», ср.: kap-un-I ; сванское kap-raj (/263/,
16; /222/, 91; /252/, 177)…
б) различие в согласных при одной и той же огласовке:
la- : la-rtga «рейка»
ma- : ma-šen-eb-el-i «строитель»
na- :na-leç-i «сломанный»
sa- : sa-leç-i «то, что будут ломать». #91

Заслуживает внимания и фонематический состав ферментов.

В формантах засвидетельствованы все пять гласных грузинского языка.
Из согласных встречаются фонемы всех трех основных групп: смычные,
спиранты, (чаще — сонанты и смычные):

смычные спиранты сонанты

-d, -ad, -ed… -s, -as, -es… -l, -al, -el, -ol…
-eb, -ob… x- -n, -an, -en…
-t, -et… h- -r, -ar…

Имеются случаи чередования формантов названных трех фонетических

групп:
1) в формах настоящего времени (в древнегрузинском языке) :
настоящее çer-s «пишет» — настоящее многократное çer-n «обычно
пишет»;
 2) в формах прошедшего несовершенного: древнегруз.: çerd-es —
новогруз.: çerd-n-en «писали» (в некоторых диалектах çerd-en);
3) в формах статистических глаголов настоящего времени в
древнегрузинском языке: h-gon-i-e-s — h-gon-i-e-n — h-gon-i-e-d букв.:
«ему думалось»;
4) в формах I результативного (в древнегрузинском): gan-u-bnev-i-e-
s — gan-u-bnev-i-en — — ganubnev-i-e-d «им рассеяно» (/230/, 522; /254/,
39; /211/, 63; /209/, 159-164; /216/);
5) чередуются словообразовательные форманты: kb-en-s «кусает»
— kb-eč-s «откусывает», γr-en-s «рычит» — γr-eč-s «зубоскалит», čgl-em-s
— čgl-et-s «давит»;
6) в именах множественного числа чередуются –en//n и -eb, т.е.
форманты, содержащие сонант и смычный: saxln-I // saxl-eb-I «дома»;
7) в древнегрузинском в формах страдательного залога –en//n
заменяется формантом –d ( т.е. и здесь чередуются сонант и смычный): # 92
da-dum-n-a  da-dum-d-a «замолчал»;
8) в некоторых диалектах в родительном падеже чередуются -tvis и
-tvin (послелог со значением «для»; /262/, 022);
9) в ингилойском диалекте имеется форма nadirob-an вместо
nadirob-ad (обстоятельственный падеж от «охота»; /220, 90).
Тенденция чередования формантов, составленных из смычных,
спирантов и сонантов, имеет место во многих, совершенно различных
системах языка, чем и подтверждается несомненная закономерность этого
явления. Чередования происходят как на синхроническом, так и на
диахроническом уровнях.

VI

На сложную структуру формантов, составленных из гласного и

согласного элементов, указывают:

а) сопоставление формантов:
-a (xatv-a «рисовать») — -l (koč-l-i «хромой»)
-av (xat-аv-s «рисует») — -al (moçit-al-o «красноватый»)
-al (moçit-al-o «красноватый — -el (çit-el-i «красный»)
 -am (dg-am-s «ставит») — -il (tb-il-i «теплый»…)
В первом случае для целого ряда формантов общим оказался гласный
(-a), во втором случае — согласный (-l) элементы. Самостоятельно
функционируют и -a и -l форманты. При таких обстоятельствах
естественно предполагать, что –al (соответственно и -av,-am,-el, -il…)
формант имеет сложную структуру, т.е. состоит из двух самостояельных
элементов: -a-l (-a-v, -a-m, -e-l, -i-l…).
Все элементы, входящие в состав сложных формантов, могут выступать
как самостоятельные форманты:
— имеем, например, суффикс –el (cx-el-i «горячий»), но вместе с тем
самостоятельно используются и -e (sic-x-e «жар, жара») и –l (ce-cx-l-i
«огонь») суффиксы;
— имеем префикс ma- (ma-txov-ar-i «нищий» букв.: «просящий),
вместе с тем самостоятельно функционируют префиксы #93 m- (m-txov-n-
el-I «просящий») и a- (a-txov-eb-s «одолжит»);
— имеем -ar (m-çux-ar-I «беспокоющийся»), но наряду с этим
суффиксом используется и -a (çux-eb-a «беспокоить») и -r (m-çux-r-i
«вечерние сумерки»);
— имеются и sa- (sa-rbеn-I «предназначенное для бега»), и s- (s-
rbol-а «бег»), и a- (a-rb- en-in-eb-s «заставляет, принуждает бегать»).
Гласный и согласный элементы составных формантов при
самостоятельном использовании могут чередоваться, противопоставляя
формальные структуры семантически:
koč-a «катушка» — tov-a «снежить» — tes-a «сеять»
koč-l-I «хромой» — tov-l-I «снег» — tes-l-i «семя».
Далее:
arč-ev-s «выбирает»  arčev-a «выбирать, выбирание»  arčev-a-n-I
букв.: «выбирания» (множественное число от arčev-a «выбирание») 
arčev-an-I «выбор» (о значении arčevan-i см.: /243/, том1).
аrčev-a — форма масдара, arčev-a-n-I множественное число того же
масдара (ср.: gmob-a-n-I «порицания», tanჳv-a-n-I «мучения, истязания»),
но в форме arčev-a-n-I утерялось значение множественности, что вызвало
сращение самостоятельных формантов в одно целое: -a- + -n-  -an.
Следовательно, –an уже нельзя считать ни формантом масдара, ни
формантом множественного числа, –an приобретает новый статус —
образует новую основу arčev-a-n-I имя, которое имеет свое множественное
число: arčev-n-eb-I «выборы». Примечательно и то, что -an элемент в
форме arčev-an-I ведет себя соответственно новому статусу, а именно,
редуцируется по тем же правилам, которые действуют в именных основах;
ср.: akvan-I «колыбель»  akvn-eb-i «колыбели»…

б) Сопоставление форм:
u-ვl-av-s «посыльно ему» (древ. Гр.)
s-ვl-ev-s «осиливает»
ვl-iv-(s) «с трудом»…
Дополнительно здесь можно ввести и семантический критерий: -a, -e и
-I противопоставляют формы, составленные из формантов -av, -ev и -iv,
по значениям. В этой связи естественно предполагать для упомянутых -a, -e
и -I элементов наличие самостоятельного языкового статуса.

VII

Суффиксы –as, -al, -an, -a, разумеется, не являются «зеркальным

отражением» префиксов sa-, la-, na-, a-. Это явление следует объяснить
иначе: эти форманты — сложносоставные, что с самого начала
подразумевает возможность более или менее свободного перемещения
составных элементов. Различное распределение гласного и согласного
элементов в начальной и конечной позициях основ вызвано тем, что
согласный элемент стремится присоединиться непосредственно к исходной
основе:
na-leç-I «сломанный»
laç-an-I «ломка».
В обоих случаях элемент –а- оказался в непосредственном контакте с
исходной основой. Согласный элемент только в тех случаях может занять
эту позицию, когда в формальной структуре отсутствует гласный формант.
Облик языковых моделей со временем может измениться, но это не
значит, что меняются и взаимоотношения: форманты -a и -l, имеющие
самостоятельный статус, разумеется, устанавливают между собой
совершенно иные отношения, чем -a и -l элементы составного форманта
–al, но их соотношение с -e-l или -el (а также другими) формантами в
целом сохраняется. Облик формантов изменился, соотношения — остались.
 VIII

Попытка сегментации искони сложносоставных, но ныне

нерасчленяемых формантов в грузинской грамматической литературе имеют
давнюю историю. Первые признаки такого подхода прослеживются в
грамматике Антония при рассмотрении систем спряжения грузинского #95
глагола: спрягаемые формы он классифицировал по огласовке глагольных
основ и тематических показателей (см.: .210).
Классификация спрягаемых форм, применяемая Антонием, была
использована и развита в последующих грамматиках грузинского языка, хотя
широкую популярность (в отличие от других установок Антония) она все-таки
не обрела. По иному классифицирует глаголы, например Гаиоз Ректор
(/214/, 71-72). Совершенно отличается от вышеназванных классификация,
предложенная С. Додашвили, который выделил два типа грузинского глагола
и распределил их по показателям субъектного и объектного лиц (/217/, 115
Впоследствии принцип Антония был справедливо отвергнут, но сама
попытка классификации грузинских глаголов по огласовке основ оказалась
настолько значительной, что Н. Я. Марр именно по этому признаку выделил
три вида спряжения: с огласовкой -а- (mo-v-kal «убил я», огласовкой -e- (v-
kmen «свершил, сделал» и огласовкой -i- (v-kribe «собрал»; см.: /262/,
146). Но в этот принцип оказался недостаточно разработанным.
Проблема приобрела иное направление после того, как начались поиски
объективных критериев членения форм и основ.
О сложной структуре формантов, составленных из гласного и согласного
элементов, В грузинской грамматической литературе существует в полнее
позитивное мнение (см.: /252/, 220-227… /229/, 971-972…). Правда, иногда
затруднительно принять без известных коррективов семантические
квалификации тех или иных элементов, но собственно формальный анализ в
большинстве случаев не вызывает сомнений. Необходимо последовательно
применить этот принцип при анализе формантов грузинского языка. # 96
 Г Л А В А VII

ПРИНЦИПЫ АНАЛИЗА ФОРМАНТОВ В ГРУЗИНСКОМ ЯЗЫКЕ

Принципы анализа формантов подразумевают определение трех

основных факторов:
1) детерминации формантов, т.е. причинно-следственных
взаимоотношений формантов;
2) Свойств и деяний формантов, т.е. самостоятельного статуса того
или иного форманта и вместе с тем его же действия во взаимоотношениях с
другими элементами языка;
3) Условий идентификации формантов.

Детерминация бывает двух видов: а) генетическая (порождающая)

детерминация, когда какая-либо языковая структура способствует
образованию новой структуры: наличие формы ga-ket-eb-ul-i «сделанный»
становится возможным в силу существования исходной для нее формы a-
ket-eb-s «делает», а наличие значения той же формы — в силу
существования значения формы ga-a-ket-a «сделал»; б) соотносительная
(взаимная) детерминация, когда какая-либо языковая структура
обусловливает наличие других структур, но вместе с тем не образует (не
порождает) их, т.е. не является опорной для них: формант прошедшего
несовершенного -od (mγer-od-a «пел») предполагает наличие в форме
настоящего времени форманта -i (mγer-i-s «поет»), но это не означает, что
между ними обязательно существует генетическая связь.
Генетическая и соотносительная детерминации могут быть
формальными и семантическими.

III
 Генетическая детерминация является одним из основных средств
образования языковых форм. Язык весьма часто использует принцип
опорной основы, а это и есть одно из проявлений генетической
детерминации. О детерминации основ выше уже говорилось, теперь следует
сказать несколько слов о детерминации формантов.

IV

Генетическая детерминация непосредственно проявляется как в

строении формантов, так и в их сочетании.
Состав формантов обусловлен не только исходной основой, но и
наличием противопоставленных форм. Имеются, например,
противопоставления следующего типа:
а) u-çign-o «не имеющий книги» — u-çigd-ur-i «неграмотный»
(максимальное семантическое противопоставление);
б) u-bed-o не имеющий судьбы» — u-bed-ur-i «несчастный»
(минимальное семантическое противопоставление);
в) u-ვal-o «не имеющий силы» — u-ვlur-i «бессильный»
(семантическое противопоставление фактически нивелировано).
Какую квалификацию можно дать названным формам, если наряду с
ними наличны противопоставления типа:
а) çign-i-an-i «имеющий книгу» — çign-i-er-i «грамотный»
(максимальное семантическое противопоставление);
б) bed-i-an-i «имеющий судьбу» — bed- n-i-er-i «счастливый»
(минимальное семантическое противопоставление);
в) ვal-i-an-i «имеющий силу» — ვl-i-er-i «сильный» (семантическое
противопоставление нивелировано)?
Естественно, что формы, входящие в эти две системы, можно
распределить следующим образом:
çign-i-an-i — u-çign-o, но çign-i-er-i — u-çigd-ur-i
bed-i-an-i — u-bed-o '' bed- n-i-er-i — u-bed-ur-i
ვal-i-an-i — u-ვal-o '' ვl-i-er-i — u-ვlur-i
 Учитывая показания системы, мы имеем возможность восстановить
некоторые, ныне не функционирующие, формы:
γon-i-an-i «имеющий мощь»  u-γon-o «не имеющий мощи»;
следовательно,
γon-i-er-i «мощный» предполагает —*u-γon-ur-i «слабый». #98
Такие противопоставления создают условия для выявления внутренней
детерминации, ср,:
çign-i-an-i «имеющий книгу»
çign-i-er-i «грамотный»
Известно, что формнат -i является фонетическим вариантом форманта
-iv. Исходя из этого, образование сложных формантов -i-an- и i-er-
можно представить следующим образом:
а) çign-  *çign-iv-  çign-iv-an-  çign-i-an-(i);
б) çign-  * çign-iv-  çign-iv-er-  çign-i-er-(i).
Итак, оказалось, что как для çign-i-an-i, так и для çign-i-er-i исходной
является основа * çign-iv- , берущая начало, в свою очередь, от çign-(i)
«книга».
Рассмотрим проявление генетической детерминации при сочетании
формантов. Предварительно отметим, что исследование детерминации с
точки зрения сочетаний формантов непосредственно связано с проблемой
установления принципов сегментации языковых структур.
Проанализируем форму kreb-s «собирает».
В этой форме вычленение элемента -eb затруднительно. Причина в
том, что этот элемент (в отличие от тематического показателя -eb) в
парадигме прошедшего совершенного не отпадает от основы, а изменяется
фонетически: še-krib-a «собрал».
Существующие принципы сегментации не могут способствовать
членению этой формы. Следует установить соответствующий принцип,
который обусловлен закономерностями построения формальных структур.
Например, še-kreb-il-I «собранный» — причастие страдательного залога
прошедшего времени от глагола kreb-s. Вместе с тем, известно, что все
глаголы с тематическим показателем –eb упомянутое причастие образуют
при помощи суффикса -ul:
bad-eb-s «рожает»  da-bad-eb-ul-i «рожденный»;
a-šen-eb-s «строит»  a-šen-eb-ul-i «построенный».
 В этих случаях, когда у -eb элемента какой-либо иной статус (т.е.
когда -eb не является тематическим показателем), язык, как правило, строго
и точно соблюдает принцип различения; ср., например: # 99
a-γ-eb-s «открывает»  ga-γeb-ul-i «открытый»;
но: γeb-av-s «красит»  se-γeb-il-i «крашенный»
В первом случае -eb тематический показатель и причастие
страдательного залога прошедшего времени соответственно образуется при
помощи суффикса –ul, во втором случае -eb невычленяемая часть основы
и причастие закономерно оформляется суффиксом -il.
Следовательно, по показанию причастия še-kreb-il-i элемент –eb
является невычленяемой частью основы kreb-. Но в грузинском языке
засвидетельствована и форма kreb-ul-i, которая по происхождению
является причастием. Эта форма часто употреблялась в древнегрузинском
языке и ее основным значением было «собрание, свод» (см.: /268/, 202;
/277/, 305), в новогрузинском дополнительно имеет значение «сборник»
(подробно о значении krebul-i см.: /283/, т. IV).
В этой форме элемент –ul является причастным формантом.
Следовательно, элемент -eb в форме kreb-s исторически выступал в роли
тематического показателя.
Сказанное имеет и определенное методологическое значение: с целью
сегментации языковых форм становиться возможным применение
принципа, который условно можно назвать «принципом флагитации (от
латинского flagitatio «настоятельное требование»), суть которого
определяется как настоятельное требование какого-либо форманта
сочетаться именно с этим формантом.
Применение принципа флагитации может дать надежную информацию
о возможности членения той или иной языковой формы.
Например, именно этим принципом определяется взаимоотношение
суффиксов –n и -I: если в формах настоящего времени имеется суффикс -n,
то за ним обязательно будет следовать суффикс -i:
s-dev-s, но: dev-n-i-s «преследует»…
В связи с генетической детерминацией стоит вопрос и о выборе
формантом исходной основы.
ert-I «один»  a-ert-eb-s «соединяет», но:
ert-I «один»  ert-i-an-I «единый»  a-ert-i-an-eb-s «объединяет».
#100
 Иными словами: формант -eb имеет возможность ert-i, так и ert-i-
an-i, никаких формальных ограничений здесь нет, выбор в этом случае
полностью зависит от семантики исходной основы, т.е. от лексических
значений форм ert-i и ert-i-an-i.
В другом случае выбор формантом той или иной основы
обусловливается чисто формальными показаниями. Например, xvd-eb-a
«встречается» является страдательной формой, соответствующая форма
действительного залога — a-xved-r-eb-s, реже –a-xvd-om-eb-s «принуждает
(заставляет) встретиться». Следовательно, в этом случае в формах
действительного залога тематический показатель -eb (а в прошедшем
совершенном — суффикс –е-) сочетается не с исходной основой
страдательной формы xv-/e/d- (древнее xw/e/d-), а с осложненной
формантом -r (или -om) основой xved-r- (или xvd-om-). Это явление не
имеет никакого семантического объяснения, факт — чисто формального
порядка.

Соотносительная (взаимная) детерминация является определенным

фактором внутренней организации системы.
Под соотносительной детерминацией подразумевается соотношение
между взаимообусловленными, но генетически не взаимосвязанными
языковыми явлениями.
Таким является, например, взаимоотношение между суффиксами форм
прошедшего совершенного и II сослагательного: подразумевается
закономерность, согласно которой суффикс -е- в формах прошедшего
совершенного предполагает наличие суффикса -о- во II сослагательном,
формы с нулевым суффиксом (в новогрузинском языке — с наращением -i)
— суффикса -a, а страдательные формы III типа и с суффиксом –d суффикса
–e.
Примечательны в этом отношении и показания личных окончаний III
субъектного лица.
Имеются глаголы, в которых показателем III субъектного лица выступает
формант -o. Основы этих глаголов, как правило, неогласованы: dar-g-o
«посадил (дерево…), a-k-o «хвалил», da-i-pqr-o «покорил», mi-a-sçr-o
«успел» и др. (/285/, 430). #101 Таким образом, структурным признаком
этих форм можно считать неогласованность исходной основы. Но оказалось,
что этот признак недостаточен для определения показателя III субъектного
лица: в таком случае необъяснимым останется причина использования
форманта –а с неогласованными основами типа ga-tb-a «согрелся», ga-skd-a
«разорвался» и, что особенно примечательно , в тех же mi-a-sçr-a «успел»,
da-ipq-ra «покорил» и т. п. Здесь необходимо дополнительно учитывать
показания I и II лиц: глаголы с неогласованными основами, имеющие в
формах I и II лиц суффикс –е, будут иметь показателем III субъектного лица
-о, но глаголы с неогласованными основами, которые в формах I и II лиц
вместо суффикса –е имеют нулевой суффикс (или же наращивающий на
основу –i), в формах III субъектного лица используюы формант –а: ср. одну
и ту же основу в различном оформлении:
Прошедшее совершенное:
I л.: mi-v-as-çar-(i), но: mi-v-a-sçr-e
II л.: mi-a-sçar-(i), ‘’ mi-a-sçr-e
III л.: mi-a-sçr-a, ‘’ mi-a-sçr-o (/269a/, 35-38).
В грузинском языке в некоторых случаях засвидетельствованы
параллельные образования форм прошедшего несовершенного:
cri-d-a «просеивал» — cr-o-d-a «моросил»
u-çq-i-d-a — u-çq-od-a «ведал, знал»
da-h-nat-i-d-a (/294/, 20) — da-h-nat-od-a «светил»
Аналогичный параллелизм подтверждается и в следующих случаях:
e-ვаx-d-a — e-ვax-od-a «звал»
s-çad-d-a — s-çad-od-a «желал»
sur-d-a — sur-od-a «хотел» (/280/, 227)…
В случае cr-id-a — cr-od-a различие обусловлено семантически:
форма по значению уподобленная формам действительного залога, в
прошедшем несовершенном оформляется при помощи суффикса -d, а
форма, имеющая значение «среднего залога, сочетается с суффиксом -od.
Различие же в sur-da — sur-od-a основано на соотносительной
детерминации, иными словами: структура этих форм обусловливается # 102
структурой форм настоящего времени: суффикс –od в форме прошедшего
несовершенного предполагает наличие в форме настояшего суффикса -i
(/290/, 56), а суффикс -d — отсутствие суффикса -I; т.е.: sur-i-s (/279/, 57) 
sur-od-a, но: sur-s  sur-d-a.
 Соотносительная детерминация формантов -i и -od последовательно
проявляется во всех группах (сериях) спряжения грузинского глагола:
I серия:
Наст.: kr-i-s «дует»
Пр. несов.: kr-od-a «дул»
II серия:
II многокр.: šemo-vid-i-s «обычно заходил»
Пр. несов.: šemo-vid-od-a «захаживал» (ср.: /290/, 60).
III серия:
I результ.: da-s-çer-i-a «написано для него»
II результ.: da-s-çer-od-a «было написано для него».
Суффикс -i аналогично соотносится с формантами -ol и -om:
kr-i-s «дует» — kr-od-a «дул» — kr-ol-a «дуть»,
xt-i-s «прыгает» — xt-od-a «прыгал» — xt-om-a «прыгать»…
Имеются случаи, когда язык учитывает исторический, а не современный
статус какой-либо формы и соответственно этому использует принцип
соотносительной детерминации; ср., например:
Наст.: s-çer-i-a — s-çqur-i-a
Пр. несов.: (нет) — s-çqur-od-a
I сосл.: (нет) — s-çqur-od-e-s
Пр. сов.: e-çer-a — (нет)
II сосл.: e-çer-o-s — (нет)
Противоречивые, на первый взгляд, явления имеют свое объяснение:
s-çer-i-a и s-çqur-i-a идентичны по морфологической структуре,
принципиально различаются по системам спряжения. Дело в том, что в
данном случае учитывается исходная формальная структура этих глаголов:
s-çer-i-e-s «написано, но s-çqur-i-s «жаждет», что и выражается
закономерным различием в системах спряжения.
В некоторых формах переплетаются принципы генетической и
соотносительной #103 детерминацией (как диахронически, так и
синхронически):
Генетическая детерминация: Соотносительная детерминация: qinav-s
«морозит»  qinul-I «лед», но: qin-av-s  qin-el-I «лед», ks-ov-s «вяжет»
 ks-ov-il-I «ткань»; ks-ov-s  ks-el-i «паутина».

VI
 Наряду с генетической и соотносительной детерминациями были
упомянуты формальная и семантическая детерминации.
Формальная детерминация обусловливает строение формальной
структуры.
Семантическая детерминация, соответственно, определяет строение
семантической структуры.
Формальная детерминация бывает трех видов:
а) формальные элементы непосредственно переходят в
новообразованную структуру: h-g-van-s «похож» — m-gv-an-i «похожий»,
т.е. кроме личных показателей (h-u-s), все формальные элементы
исходной формы перешли в новообразованную основу;
б) формальный элемент не только переходит, но и обусловливает ввод
в новообразованную структуру строго определенного другого элемента:
a-ket-eb-s делает» — ga-ket-eb-ul-i «сделанный»; элемент ket-eb-,
перешедший в новообразованную форму, обусловливает ввод в данную
структуру элемента -ul;
в) формальный элемент исходной формы сам не переходит в
новообразованную структуру, но обусловливает ввод строго определенного
элемента: i-c-i-s «знает» — i-c-od-a «знал»; элемент исходной формы – i
определяет наличие в новообразованной структуре элемента -od.
Семантический детерминизм на уровне основ подразумевает влияние
исходных семантических структур на новообразованные. Сказанное
подтверждается на примерах типа dev-s — dv-i-a «лежит», которые как
по лексическим, так и грамматическим значением в основном совпадают, но
тем не менее между ними имеется различие, обусловленное семантикой
исходных для них основ: dev-s понимается как # 104 собственно настоящее
время, dv-i-a — как представленный в настоящем времени результат
совершенного в прошедшем действия. Иными словами: dev-s «простое»
настоящее, dv-i-a «сложное», непосредственно связанное с префектной
формой dа-u- dv-i-a «им положено».
Семантический детерминизм на уровне формантов предполагает
наличие функциональных эквивалентов (т.е. функциональных коррелятов).
Имеется в виду наличие в исходных и новообразованных структурах
материально различных, но семантически тождественных формантов:
çer-s «пишет»  i-çer-eb-a «пишется»,
 но: u-çer-s «пишет ему»  e-çer-eb-a «пишется ему».
Префикс e- в форме e-çer-eb-a является семантическим коррелятом
(семантическим эквивалентом) префикса u- формы u-çer-s.

VII

Наличие форм na-ket-eb-i и na-ket-i «сделанное» имеет одно и то же

семантическое обоснование. Различие обусловлено различной формальной
детерминацией: форма na-ket-eb-i детерминируется основой настоящего
времени (a-ket-eb-s «делает»), а форма na-ket-i — основой прошедшего
совершенного времени (ga-a-ket-a «сделал»). Семантическим эквивалентом
форм na-ket-eb-i и na-ket-i является причастная форма ga-ket-eb-ul-i,
которая в свою очередь квалифицируется как именной коррелят глагольной
формы ga-ket-da, букв.: «сделалось». Следовательно, семантика формы
ga-ket-eb-ul-i обусловлено семантикой формы ga-ket-da, хотя формальная
структура того же причастия обусловлена формальной структурой
настоящего времени a-ket-eb-s «делает».
Иными словами, в этом случае формальная и семантическая
детерминация не совпадают.

VIII

Формальный и семантический детерминизм проявляет себя и при

сочетании основ и формантов. Это подтверждается, например, при
сочетании формантов -av и -ev с исходными основами. # 105
Известно, что тематический показатель -av образует формы настоящего
времени как от собственно глагольных, так и именных основ.
В данном случае нас интересуют глагольные основы (так как именные
основы явно позднее включались в эту систему).
Все те глагольные основы, которые стягиваются в формах настоящего
времени из-за наращения тематического показателя -av и которые
восстанавливают полную огласовку в формах прошедшего совершенного, как
правило, имеют огласовку –а (/285/, 396):
 mo-v-kal «я убил» — v-kl-av «убиваю»
še-v-kar «я связал» — v-kr-av «связываю»
da-v-pal «я зарыл» — v-pl-av «зарываю»…
В некоторых случаях восстановление полногласной основы возможно
только на уровне древнегрузинского языка: v-txz-av «сочиняю»  š e-v-txaz
«сочинил» (в новогрузинском: še-v-txz-i, še-v-txz-e); v-qš-av «запираю» 
da-v-qaš «запер» (ныне: da-v-xš-e).
Таким образом, несмотря на то, что в исходной основе происходит утеря
гласного, новообразованная форма имеет возможность компенсировать
изменение при помощи суффикса -av; т.е. в целом огласовка основы
сохраняется: v-kal  v-kl-av.
Соответственно, там, где имеется формант -ev, в большинстве случаев
становится возможным восстановление исходной основы с огласовкой -e
(некоторые «отклонения» имеют свое объяснение и, в конечном счете, не
меняют суть явления):
a-bn-ev-s «рассеивает», ср.: da-v-i-ben «я растерялся; букв.: рассеялся»
a-kc-ev-s «сваливает»  ça-v-i-kec «я упал»
a-tr-ev-s «тащит»  ga-v-e-ter «я протащился»
s-ვl-ev-s «осиливает  še-v- ვel «я смог»…
Следовательно, компенсация огласовки происходит и в данном случае.
Это предположение находит особо веское подтверждение в тех случаях,
когда имеются параллельно функционирующие основы как с -a, так и -e –
огласовками и, соответственно, в формах настоящего времени
подтверждаются форманты -av и –ev: #106
u-ვl-av-s «посильно ему», ср.: ვal-a «сила»,
но: s-ვl-ev-s «осиливает», ср.: še-v-ვel «я смог»,
s-tr-av-s «тащится», ср.: ga-v-tar-e «я перетащил»;
но: a-tr-ev-s «тащит», ср.: ga-v-e-ter «протащился».
Сказанное, видимо, имеет и определенное методологическое значение:
предполагается возможность восстановления ныне затемненных основ при
помощи применения принципа идентичности огласовки основ и формантов;
например, в форме s-tn-av-s «нравится ему» (/268/, 182) основа tn-,
учитывая наличие форманта -av, несомненно, имели огласовку -a: tan-. Эта
основа, по всей вероятности, сохранилась в диалектной форме mo-tan-i
(засвидетельствована в /284/, 369) «угодливый, старающийся понравится».
Соответственно, форма tn-ev-a «нравится» предполагает наличие
исходной основы с огласовкой –e: *ten.

Принципы анализа формантов подразумевают установление свойств и

деяний формантов.
Рассмотрим формы: a-ket-eb-s «делает», a-γ-eb-s «открывает», a-kl-
eb-s «отбавляет», bad-eb-s «рожает», kreb-s «собирает». В каждом из
них можно вычленить элемент -eb. Следовательно, имеем сходные как
материально и позиционно, так и по морфологическим назначениям пять
формантов -eb. Возможно ли на основании этого допустить их абсолютную
идентичность?
Такой возможности нет потому, что каждая названная форма, имеющая
элемент -eb, входит в различные системы и тем самым характеризуется
различными свойствами. Это четко прослеживается и в системах спряжения:

I II III IV V
Наст.: a-ket-eb-s a-γ-eb-s a-kl-eb-s bad-eb-s kreb-s
Пр. сов.: ga-a-ket-a ga-a-γ-o da-a-kl-o da-bad-a še-krib-a
I рез.: gauketebia ga-u-γ-i-a dauklia daubadebia šeukrebia
II рез.: gaeketebina ga-e-γ-o daeklo daebadebina šeekriba

Бесспорно, что элемент -eb по разному участвует в образовании

парадигм: в некоторых случаях -eb используется в формах I и II #107
результативных (I и IV ряды), в других случаях нет (II и III ряды), иногда
входит в состав только I результативного (V ряд). Учитывая тот факт, что: а)
в древнегрузинском мы имели ga-e-ket-a, da-e-bad-a (которые и поныне
сохранились в некоторых диалектах); б) наряду с формой da-u-bad-eb-i-a
в I результативном подтверждается и da-u-bad--i-a, можно заключить:
различие в образованиях парадигм — вторичное явление . Но в настоящее
время это различие несомненно существует, что и необходимо учитывать.
В форме a-kl-eb-s основа kel- стягивается. Стягивание вызвано
присоединением форманта -eb, хотя для -eb не характерно вызывать
стягивание в глагольных основах, ср.: a-kn-ev-s «машет», но: a-kan-eb-s
«качает»: в обоих случаях исходная основа kan-: -ev вызывает стягивание,
-eb — нет.
 По этому признаку исключается возможность отождествления
формантов -eb в форме a-kl-eb-s и -eb в форме a-kan-eb-s: они проявляют
различные свойства.
Совершенно отличается от рассмотренных -eb в форме kreb-s, так как в
данном случае этот формант подчинился принципу аблаута: kreb-s
«собирает»  še-krib-a «собрал».
Таким образом, генетически несомненно тождественные форманты на
различных ступенях развития языка приобрели различные свойства,
включились в различные формальные системы, последовательно сохраняя
эти различию во всех системах формо- и словообразования. Ср., например,
образование страдательных форм от вышеназванных глаголов:
a-ket-eb-s «делает» — ket-d-eb-a «делается»
a-kl-eb-s «убажэвляет» — a-kl-d-eb-a «убавляется»
a-γ-eb-s «открывает» — i-γ-eb-a «открывается»
kreb-s «собирает» — krb-eb-a «собирается» (ныне более
употребительная форма i-krib-eb-a).
Итак, анализ формантов предполагает не только установление их
материального состава, не только учет их же позиций в какой-либо
структуре, но и выявление их свойств и деяний в тех системах, в которых они
функционируют.
Следовательно, нельзя поставить знак тождества между # 108
формантами:
-ev в глаголе dev-s «лежит» и -ev в глаголе angr-ev-s «разрушает»;
-av в cur-av-s «плавает» и -av в i-cur-av-a «плавал»;
-em в s-cem-s «бьет» и -em в tvl-em-s «дремлет».
В языке допустимо и противоположное явления всегда действуете: по
происхождению различные форманты со временем могут приобрести один и
тот же статус, так как наряду с тенденцией различения всегда действует и
процесс унификации. Например, наряду с древнейшим образованием da -v-
a-kel «я отбавил» все более чаще употребляется форма da-v-a-kl-e,
образованная по образцу v-a-k-e «я хвалил»; ga-v-a-γ-e «я открыл».
Учет свойства и деяния формантов несомненно является
принципиальным вопросом. Эти факторы взаимодополняют друг друга и,
соотвтственно, квалификация и классификация формантов должны
основываться на обоих одновременно.
 X

Рассмотрим случаи, когда различие в деяниях указывает на различный

генезис ныне материально совпадающих формантов. Возьмем к примеру,
формы krt-i-s «пугается, смущается», čr-i-s «режет», di-s «течет», в
которых по традиционным (основанным на сопоставлении форм)
принципам анализа вычленяется один и тот же элемент –i. Но показания
форм прошедшего несовершенного не подтверждают возможность такого
членения:
I II III
Наст.: krt-i-s čr-i-s di-s
Пр. несов.: krt-od-a čr-i-d-a di-od-a
В I и III случаях основу прошедшего несовершенного образует формант
–od, во II случае -d. Различие не только в структуре формантов, но и в их
взаимоотношениях и исходными формами:
a) -d наращивается на форму с суффиксом -i: čr-i «режешь»  čr-i-d-
i «ты резал»; #109
б) -od чередуется с формантом исходной формы –i: krt-i
«смущаешься»  krt-od-i «смущался ты».
Таким образом, свойством -d является присоединение к форманту –i,
свойством - od — чередование с тем же формантом.
Исключением является взаимоотношение типа di-s  di-od-a, где -od
присоединяется к форманту -i (а не чередуется с ним). Может показаться,
что здесь мы имеем аналогию с формантом -d (т.е. проявление процесса
унификации), но более углубленное рассмотрение анализируемой формы
дает возможность по-иному объяснить это явление.
Для дальнейшего анализа необходимо учесть принцип образования
соответствующего причастия. Причастия, как уже отмечалось, нередко
способствуют восстановлению исходной структуры глагольной основы; ср.:
cur-av-s «плавает» — m-cur-av-i «плавучий»
čan-s «виднеется» — m-čin-ar-i «виднеющийся»
di-s «течет» — m-din-ar-i «текучий».
В первом случае причастие как формально, так и семантически
детерминируется основой исходного глагола.
Во втором случае причастие m-čin-ar-i семантически соотносится с
глагольной формой čan-s, но формального соотношения здесь уже нет.
Формально m-čin-ar-i предполагает наличие исходной глагольной формы
čin-s «виднеется», что и подтверждается документально в хевсурском
диалекте грузинского азыка (/295/, 164).
Чем является čin-?
Несомненно эта основа прошедшего совершенного времени
динамического глагола, используемая в системе статического глагола (см.
главу IV, часть IX):
Динамический глагол: Семантический глагол:
Наст.: a-čen-s «выявляет»
Пр. Сов.: a- čin-a  Наст.: čin-s «виднеется».
Аналогичное соотношение предполагается и в случае di-s — m-din-ar-I,
т.е. по всей вероятности, имели: *din-s  m-din-ar-i. #110 Следовательно,
процесс образования основы din- представляется следующим образом:
Наст.: a-den-s «принуждает течь»
Пр. сов.: a-din-a  Наст.: *din-s «течет».
А это значит, что –i в форме di-s является совершенно иным
элементом, чем -i в форме krt-i-s и čr-i-s. Естественно, что и деяния у нис
будут различны. Именно поэтому в случае di-od-a формант –od не
чередуется с –i, а присоединяется к нему.
Реальность основы din- подтверждается и ее наличием в формах
действительного и страдательного залогов типа a-din-eb-s — din-d-eb-a.
Дело в том, что для форм действительного и страдательного залогов этого
типа исходным, как правило, является статическая форма (т.е. форма
«среднего» залога).
Но, как уже отмечалось, сама основа din-, в свою очередь,
предполагает наличие исходной для себя основы действительного залога. В
таком случае *din-s оказывается на своеобразном пересечении
формообразования:
Динамический: Статический: Динамический:
Наст.: a-den-s
Пр. сов.: a-din-a  Наст.: *din-s  Наст.: a-din-eb-s
Пр. сов.: a-din-a.
Примечательно, что a-den-s и a-din-eb-s как лексически, так и
грамматически выражают одни и те же значения, т.е. идентичная семантика
формально выражается различными структурами.
Соотношение *din-s  di-s считали реальным и дальше, но либо
допуская заимствование этой основы из иранских языков (/269/, 85), либо
предполагая только фонетическую возможность наличия такой основы.
Морфологический фактор не предусматривался вообще.

XI

Ниже рассматриваются случаи, когда идентичные форманты имеют

различные деяния и свойства, и наоборот, материально различные
форманты характеризуются идентичными деяниями. #111
Причиной различных деяний (свойств) материально идентичных
формантов может быть:
а) внешнее совпадение формантов, имеющих различные строения;
б) приобретение различных назначений формантами в раз;ичных
системах.
Известно, что в древнегрузинском языке (ныне — в некоторых
диалектах) спряжение глаголов с тематическими показателями и
характеризовалось некоторыми особенностями. Сопоставим упомянутые
структуры с глаголами, имеющими тематический показатель :
Наст.: mal-av-s — čr-i-s
Пр. несов.: mal-v-id-a — čr-id-a
В обоих случаях в прошедшем несовершенном подтверждаются
элементы -id, внешне абсолютно идентичные. Тем не менее по структуре они
существенно отличаются друг от друга.
В форме mal-v-id-a элемент -id не сегментируется, функционирует как
единое целое. В форме čr-i-d-a элемент -i-d состоит из двух формантов:
-i и -d; первый из них является тематическим показателем, второй
образует основу прошедшего несовершенного.
Примером того, как изменяет свой формальный статус один и тот же
формант в различных структурах, может служить следующий факт: mal-av-s
«прячет»  na-mal-av-i «спрятанный»; -av в обеих формах один и тот же
формант, тем не менее, он проявляет различные свойства; например, в
форме mal-av-s формант -av может редуцироваться (da-mal-av-s  da-
mal-v-a «прятаться»), что исключается в форме na-mal-av-i (ср. в
родительном падеже: na-mal-av-is «спрятанного»).
 XII

Рассмотрим случаи, когда материально различные форманты

приобретают идентичные свойства.
Материально различные форманты: а) или частично уподобляются
друг другу; б) или же уподобление является полным и проявляется во #112
всех системах.
Частичным является такое уподобление, когда материально различные
два или более форманта характеризуются идентичными деяниями в одном
звене системы, но различаются в других звеньях. Сопоставим формы γal-av-s
и γl-i-s «утомляет»:

Наст.: γal-av-s — γl-i-s

Пр. несов.: γal-av-d-a — γl-i-d-a
Пр. сов.: da- γal-a — da-γal-a
В этом случае форманты -av и -i имеют одинаковые свойства.
Но положение меняется, например, при соотношениях с формами
масдара:
γal-av-s  da-γal-v-a «утомление»
γl-i-s  da-γl-a;
т.е тематический показатель -i не переходит в масдар, -av (-v)
является необходимым компонентом в соответствующей форме масдара.
Факт полного уподоблению свойств материально различных формантов
подтверждается на примере тематических показателей -av и -am как в
древнегрузинском, так и в современном литературном языке.

XIII

Исследование принципов детерминации, свойства и деяния

непосредственно связано с проблемой идентификации.
Идентичность бывает формальная и семантическая:
а) формально идентичны, например, префиксы страдательного залога (
б)
 Проблема имеет давнюю историю. Основные принципы идентификации
известны, но некоторые вопросы все-таки требуют дополнительного
уточнению.
В отличие от семантической идентификации, принципы которой #113
более или менее точно установлены в лингвистике, формальной
идентификации сопутствуют более сложные противоречия.
Выше уже говорилось о различном деянии форманта -eb в таких
формах, как a-ket-eb-s «делает», a-γ-eb-s «открывает», a-kl-eb-s
«отбавляет», bad-eb-s «рожает» и kreb-s «собирает», а это, в свою
очередь, исключает возможность идентификации всех -eb, наличных в
перечисленных формах.
Вместе с тем возможна идентификация формантов -av и -am,
имеющих одинаковые свойства и деяния; основ kal- и čar- — обе
стягиваются в формах настоящего времени: kl-av- «убиваешь», čr-I
«режешь»; обе восстанавливают полную огласовку в формах прошедшего
совершенного: mo-h-kal «убил», da-s-čer «нарезал».

XIV

Идентификация формантов предполагает выявление их соотношений с

исходными основами; ср., например:
da-loc-v-il-I «благословенный»
loc-ul-ob-s «благословляет, молется».
Сопоставление основ loc-v-il- и loc-ul- дает возможность заключить,
что -ul является коррелятом -v-il-. А это значит, что –v-il-  -ul.
Следовательно, элемент –u передает ту морфологическую информацию,
которая в другой структуре выражается при помощи двух элементов -v-i-.
При идентификации формантов необходимо учитывать и эту
особенность.
Аналогично ставится вопрос по отношению к -eb и –ob в формах i-xrč-
v-eb-a — i-xrč-ob-a «задыхается», т.е. -v-eb-  -ob.
В древнегрузинском форманты -o в форме qo (qo sakme «совершил,
сделал он дело») и -a в форме qv-n-a (qv-n-a sakmen-i «свершил, сделал
он дела») считаются показателями III субъектного лица, но, в отличие от
–a, формант -o дополнительно несет в себе и информацию об исходной
основе; ср.: v-qav «сделал я», но: *qv-aqo «свершил он». #114

XV

Идентифицируются:
а) взаимоисключающиеся в системе элементы;
б) взаимодополняющиеся в системе элементы.
Выше отмечалось, в одинаковом формальном окружении форманты -av
-am действуют одинаково, т.е. характеризуются одинаковыми деяниями.
Вместе с тем, в пределах одной и той же системы эти форманты
взаимоисключают друг друга.
Второе положение подразумевает идентификацию элементов типа
drek- и drik-, которые взаимодополняют (иными словами взаимозаменяют)
в системе друг друга:
Наст.: drek-s «гнет» (основа: drek-)
Пр. сов.: drik-a «согнул» (основа: drik).
Следует отличать идентификацию ор тавтологии.
Тавтологией является, например, утверждение, что -av в формах mal-
av-s «прячет, скрывает» и par-av-s «крадет» — один и тот же формант,
но когда ставится знак морфологического равенства между тематическими
показателями -av и -am, то это уже факт идентификации. #115

Г Л А В А VIII

К ВОПРОСУ О СЕМАНТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ ГЛАГОЛЬНЫХ

ФОРМ

I
 В языке имеются значения двух видов: лексические и грамматические.
Отдельные лексические значения именуются лексемами.
Отдельные грамматические значения (например, значение
действительного залога) называются «граммемой». Совокупность граммем
(действительный залог, страдательный залог…) создает грамматическую
категорию (в данном случае грамматическую категорию залога).
Применяется и термин «сема», которым обозначается мельчайшая
(предельная) семантическая единица. Совокупность сем является семемой
(или семантемой).
Грамматические, как и лексические, значения создают сложные
отношения. «Слово имеет значение только как составной элемент целого и
только в силу этого целого» (/316/, 5), т.е. «необходимо знать структуру
целого и место в нем отдельных элементов» (/317/, 98). Аналогичная идея в
языкознании существовала и раньше. Именно это идея стала основой
положения, согласно которому значение слова устанавливается только в
контексте. Здесь же следует упомянуть и весьма ценное замечание Ф. де
Соссюра о сущности языковой значимости, которая тоже предполагает
определение значения именно по устанавливаемым им отношениям (/312/,
146-152).
Лексическое и грамматическое значения взаимосвязаны: « лексическое
значение слова не может проявиться как-то независимо от его
грамматической характеристики» (/314/, 78). Иными словами, любое
лексическое значение выражается в языке только в совокупности с
грамматическими значениями.
В этой связи следует рассмотреть основные этапы развития принципов
семантического анализа.
Первоначальный этап семантического анализа связан с античной
философией. Способы семантического анализа в этот период определялись
#116 потребностями формальной логики и служили предпосылкой для
логических исследований. Аналогичное назначение имел семантический
анализ и в трудах философов XVII-XVIII веков (Дж. Локка, Г. Лейбница, Б.
Спинозы). Не теряет эта точка зрения своего значения и по сей день.
Известно, как оценивал Э. Гуссерль взаимоотношения языка и смысла
высказывания с целью предотвращения не так уж редко подтверждаемой в
языке семантической двусмысленности (/308/, 18). С XIX века берет начало
этап психологических интерпретаций семантических процессов. Это
направление связано в первую очередь с именем В. Вундта.
 Исследование языковых значений соответственно принципам логики
(теперь уже математической логики) и по сей день является одним из
основных направлений семантического анализа. Можно без преувеличения
сказать, что все те лингвистические направления, которые изучают значения
с точки зрения понятийных категорий или же глубинных структур, более или
менее зависимы от принципов логического анализа. Примечательны в этом
отношении исследования Н. Хомского, Дж. Лайонза, Ч. Филмора, У. Чейфа, У.
Вейнрейха, С. Улмана и др.
Но в последнее время все настойчивее утверждается мнение о
необходимости отграничения лингвистической семантики от логической
семантики, т.е. семантики языковых данных от семантики понятий,
семантики языка от семантики сознания (/311/, 15).
Как уже отмечалось, в сферу языковой семантики входят лексические и
грамматические значения. Предполагается наличие сложных и простых
значений. Простым является то значение, которое не подлежит
дальнейшему расчленению и в котором отсутствует какая-либо
двусмысленность. Исходя из этого , семантическому анализу ставится целью
представить каждое сложное значение «в виде комбинации (совокупности)
бо;ее простых значений, а каждое из этих простых значений должно (в
формальном языке) всегда называться одинаково…» (/307/, 15). Иными
словами, предполагается выявление соотношений #117 следующего вида:
«Мужчина» = «Человек» + «Самец» + «Взрослый»
«Мальчик» = «Человек» + Самец» + Невзрослый»
«Кобыла» = «Лошадь» + «Самка» и т.п.
Одно и то же сложное значение может расчленяться на различные
составные элементы в зависимости от контекста. Например, kac-i в
грузинском языке имеет два основных значения: mamakac-i «мужчина» и
adamian-i «человек». Семантические компоненты этих значений будут
следующими:
kac-i (mamakac-i) = «Человек» + «Самец» + «Взрослый»
kac-i (adamiani) = «Одушевленный» + «Говорящий».
В свою очередь, «Говорящий» состоит из компонентов «Разумный» +
«Выражающий при помощи языка свои мысли».
Несомненно, что представленный анализ непосредственно зависит от
понятий, точнее от тех знаний, которые имеются у нас в данный момент о
том или ином объекте, т.е. полностью обусловлен внеязыковым явлением. И
действительно, считается, что «основной задачей семасиологии является
исследование именно того, как в единицах языка (словах) отображается
внеязыковая действительность» (/314/, 8). Эта установка непосредственно
исходит из положения, согласно которому язык есть система знаков: «Всякая
знаковая система служит для обозначения как раз того, что находится за
пределами самой данной системы» (/314/, 8).
Не отрицая возможность и важность такого анализа, вместе с тем
никоим образом нельзя согласиться с требованием, что именно такое
исследование является основной целью лингвистики. Основной целью
любой науки не может быть исследование той проблемы, которая лежит за
пределами ее компетенции. Поэтому для лингвистики задача —
«проанализировать», каким образом значение манифестирует содержание,
#118 каким образом язык выступает в качестве формы знания, как
лингвистическая семантика отражает нелингвистическую семантику логики
опыта» (/315/, 217), является частной, дополнительной, не основной
проблемой.
В современной семантике широко применяется принцип
синонимического перифразирования. Начало этот принцип берет в
математической (Х. Рейхенбах, Б. Рассел, А. Тарский, У.Куайн, А. Черч) и
модальной логике, откуда и был перенесен в лингвистику (Н.Хомски, А.
Вежбицка и др.). В основе этого принципа лежит идея языкового
воплощения глубинных структур:
«Он помнит о вашей просьбе» = «Он не забыл вашу просьбу»;
«Дерево выше куста» = «куст ниже дерева» и т.п.
Есть попытки использовать этот принцип и при исследовании
грамматических значений.
В рамках лингвистического анализа как принцип вычленения
компонентов сложных значений, так и принцип синонимического
перифразирования, бесспорно, могут дать ценные результаты.
Принцип вычленения компонентов сложных значений способствует
выявлению сходства и различия между лексическими значениями одного
ряда. Что объединяет (и что различает), к примеру, следующие лексические
значения: «толпа», «свора», «стая», «стадо», «отара»? Несомненно, что в
семантической структуре каждой из этих форм фигурирует нечто общее,
объединяющее их. Это — значение «много, несколько», точнее:
«совокупность, множество». А различают эту «совокупность» конкретные
виды этих множеств:
 «Люди» «Толпа»
«Собака» «Свора»
«Множество» + «Птица» «Стая»
«Корова» «Стадо»
«Овца» «Отара»
Разумеется, здесь стоит вопрос и стилистического характера. Например,
«Множество» +»Люди» может иметь значение как «Толпа», так и «Народ».
В свою очередь, «Свора» может означать не только «Множество» +
«Собака», но и «Множество» + «Люди». Семантический анализ
предполагает решение и такого рода вопросов. Поэтому, в семантическую
структуру приходится включать не только обозначающие, но и оценивающие
компоненты:
(«Множество» + «Люди») + «положительный» = «Народ»
(«Множество» + «Люди») + «отрицательный» = «Толпа»
По левой стороне данного уравнения в скобках поставлены компоненты
лексического значения, вне скобок стоит стилистический («оценивающий»)
элемент семантической структуры.
Использование аналогичных принципов предполагается и при
исследовании грамматических значений.
С семантической точки зрения грамматическая категория определяется,
например, следующим образом: «грамматическая категория существует как
набор частных (дробных) значений, объединенным одним ведущим,
центральным смысловым началом. (/310/, 97).
Понятие «ведущего начала» здесь, видимо, всецело относится к
позиции исследования. Дело в том, что в совокупности значений,
объединенных в одной семантической структуре, само по себе не существует
ведущих или зависимых значений, и только различные точки зрения могут
выделить в одном случае одно, а в другом случае другое значение.
Например, в семантической структуре a-tetr-eb-s «белит» сочетаются
значения активности, превращаемости, настоящего времени, нейтральной
версии и т.д. Само по себе ни одно из этих значений не является ведущим,
но, в зависимости от цели анализа, основным принципом классификации и
квалификации может выступать каждый из вышеназванных значений.
Например, при анализе форм a-tetr-eb-s «белит» и tetr-d-eb-a «белится»
основным принципом #120 семантического различения будет выступать
семантика залога, при сопоставлении форм a-tetr-eb-s «белит» и tox-n-i-s
«мотыжит» ведущим принципом анализа окажется значение
превращаемости и т.д. Следовательно, «ведущие» и «зависимые» значения
являются чисто относительными понятиями.
Таким образом, анализ грамматических значений предполагает
предварительное допущение определенных условий, целеустановок
исследования, на основании которых происходит квалификация
анализируемых форм. Исходя из этого, формы a-tetr-eb-s «белит» и tox-n-
i-s «мотыжит» объединяет значение активности, а противопоставляют
значение превращаемости и инструментатива, формы a-tetr-eb-s «белит» и
tetr-d-eb-a «белится» объединяет значение превращаемости, но
противопоставляют значения активности и пассивности.

II

В каждом языке можно отыскать факты выражения одного и того же

значения различными формами; ср., например:
ga-ukm- d-a — gaukmebul ikna “упразднено»
m-i-nax-av-s — nanaxi makvs «мной увидено»
e-nd-ob-a — ndoba akvs «доверяет (ему)».
Эти примеры доказывают, что использование аналитических
(описательных) форм в языке не всегда вызвано отсутствием органических
(синтетических) форм. Нельзя объяснит- этот факт и только влиянием других
языков.

III

В некоторых случаях наличие параллельных форм является результатом

различной формальной детерминации. В этой связи можно напомнить
следующие соотношения:
ga-a-γ-o «открыл»  ga-i-γ-o «открылос», но:
ga-i-γ-o «выдал»  ga-γ-eb-ul i-kn-a «выдано». #121
Во второй оппозиции глагол действительного залога (в прошедшем
совершенном по форме совпадающей со страдательной формой ga-i-γ-o, но
отличающийся по конструкции) относится к разряду тех глаголов, у которых
имеется формальная структура субъектной версии, а значение —
нейтральной версии (/304/, 295). Как форма субъектной верси она не может
иметь соответствующую страдательную форму (это известный запрет в
формообразовании грузинского языка), но как форма, имеющая значение
нейтральной версии, она, как правило, должна иметь форму страдательного
залога. Язык пошел на компромисс: образовал аналитическую
страдательную форму (см.: гл. III, часть XVII).
Разумеется, параллельные формальные структуры не всегда являются
следствием различных формальных детерминаций. Весьма часто бывают и
также параллельные образования, которые, имея общее значение, тем не
менее явно противопоставляются по дополнительным функциям.

IV

Образцом вышесказанного может служить наличие параллельных форм

типа a-pen-i-a — da-pen-il-i-a ( dapenili aris) «постлано».
В отличие от формы a-pen-i-a, выражающей статику в настоящем
времени, в форме da-pen-il-i-a (dapenili aris) та же статика представлена как
результат совершенного в прошлом действия (т.е. выражается значение
перфекта). Именно это значение сближает форму da-pen-il-i-a с формами I
результативного da-pen-il-a «постлано», da-h-pen-i-a «постлано у него», da-
u-pen-i-a (им постлано».
Значение статичности объединяет вышеназванные формы.
Следовательно, значение статичности имеет сложную структуру и
состоит из таких семантических элементов, которые дают возможность
различных градаций в пределах данного общего значения. #122 В
семантических структурах всех названных форм более или менее
проявляется значение результативности, но в одном случае результативность
сочетается с активным действием (da-u-pen-i-a им постлано”), в другом
случае— пассивным, предназначенным для косвенного объекта, действием
da-h-pen-i-a «постлано у него»), в третьем случае — пассивным,
направленный на косвенный объект, действием (a-pen-i-a «постлано на чем-
то», в четвертом и пятом случаях — пассивным ненаправленным действием
(da-pen-il-a, da-pen-il-i-a «постлано»).
 Формы da-pen-il-i-a и da-pen-il-a, которые фактически образованы по
одной и той же модели (обе составные сказуемые, только именная часть в
первом случае представлена в форме именительного падежа, во втором
случае — в виде основы), различаются интенсивностью выражения времени:
в da-pen-il-i-a преобладает функции настоящего времени, т.е. семантика
результата, представленного в настоящем времени, а в da-pen-il-a акцент
переносится на свершение действия в прошедшем времени, но с учетом
того, что результат этого действия имеется в настоящем времени. Этим же
отличается da-pen-il-i-a от a-pen-i-a: в da-pen-il-i-a более подчеркнуто
выражается семантика результативности, а в a-pen-i-a более интенсивно
проявляется значение дуративного вида (пермансива).

Таким образом, результативность оказалась составным элементом

семантики статичности. Но результат понимается не отвлеченно, а как
результат определенного действия, т.е. как, следствие определенной
причины. Результат может оцениваться как моментное (da-pen-il-i
«постланный»), или же как постоянное («длившееся») явление для
определенного отрезка времени (a-pen-i-a «постлано»).
Следовательно, у значения статичности оказались семантические
структуры двух видов:
а) результативность +продолжительность #123
б) результативность+ моментность.

VI

Согласно принципам классической грамматики, противопоставление

значений динамичности и статичности предполагает наличие образованных
от одной и той же основы динамических и статических форм, т.е., с одной
стороны, наличие форм, постоянным значением которых является
динамичность (çer-s «пишет», u-ket-eb-s «делает ему»…) и от которых
можно образовать формы со значением статичности (s-çer-i-a «написано»,
u-ket-eb-i-a «сделано у него»…), а с другой стороны, наличие форм с
исходным значением статичности (çev-s «лежит», u-qvar-s «любит»…), от
которых образуются формы со значением динамичности (a-çven-s
«принуждает лечь», a-qvar-eb-s «заставляет любить»…). Но эту точку зрения
можно распространить только на весьма ограниченное количество глаголов.
В других случаях окажется, что не имеются такие стабильные по отношению
к значениям динамичности или статичности формы. Кроме того, в
грузинском языке по значениям динамичности и статичности могут
различаться даже парадигмы спряжения: формы настоящего и прошедшего
совершенного переходного глагола являются динамическими, но форма I
результативного того же глагола — статистический.

VII

Анализ семантических структур, как уже отмечалось, подразумевает

сопоставление параллельных форм, выражающих одно и то же значение как
органическими, так и аналитическими способами:
e-nd-ob-a — ndob-s — ndoba akvs «доверяет ему»
e-dard-eb-a — dard-ob-s — dardi akvs «тоскует»…
Бывают случаи только парных соотношений:
e-rid-eb-a — (нет) — ridi akvs «стесняется»
(нет) — h-šur-s — šuri akvs «завидует».
На этой схеме наглядно прослеживается потенция языка в данном #124
случае: возможность образования форм типа *rid-ob-s, e-šur-(v)-eb-a и т.п.
Описательная форма может изменяться по парадигмам спряжения; ср.:
Настоящее: e-nd-ob-a — ndoba akvs
Пр. несов.: e-nd-ob-od-a — ndoba hkonda
I сослаг.: e-nd-ob-od-e-s — ndoba hkondes
Прош. Сов.: (mi)-e-nd-o — (net)
I результ.: (mi)-h-nd-ob-i-a — ndoba hkonia
VIII

В грузинском языке функционируют троичные ряды глаголов типа: a-

çux-eb-s «беспокоит» — çux-d-eb-a «беспокоится» — çux-s букв.:
«находится в положении беспокойства»; çer-s «пишет» — i-çer-eb-a
«пишется» — s-çer-i-a «написано» и т.п.
По принципам формального образования здесь выделяется несколько
видов, но с семантической точки зрения в данном случае имеются
тождественные соотношения.
Анализ семантической структуры в данном случае предполагает
применение понятия значимости.

a-çux-eb-s Беспокоит
çux-d-eb-a worry
беспокоится
çux-s

Следовательно, вместо одной английской и двух русских форм в

грузинском языке имеются три формы: в английском вообще не происходит
дифференциация значения, в русском дифференцируются только значения
невозвратности («беспокоит») и возвратности («беспокоится»).
Из сопоставления форм грузинского и русского языков видно, что
значения a-çux-eb-s и «беспокоит» полностью совпадают, но между
формами çux-d-eb-a и çux-s распределено то значение, #125 которое в
русском интегрировано в одной форме («беспокоится»). А это значит, что в
русском или вообще не дифференцируются вышеназванные значения, или
же дифференцируются только при помощи контекста.
Каки же дополнительные значения различают в грузинском языке çux-d-
eb-a и çux-s?
По определению А. Г. Шанидзе, в случае конверсии (т.е. перехода
активного глагола в пассивный) происходит утеря одного (субъектного) лица,
а прямой объект становится субъектом пассивной конструкции (/304/, 282-
283).
 Если формальным признаком конверсии является утеря одного лица, то
интересующие нас формы можно соотнести следующим образом:

çux-d-eb-a
a-çux-eb-s 
çux-s

Следовательно, çux-d-eb-a и çux-s являются конверсионными

вариантами одной и той же формы a-çux-eb-s, т.е принцип конверсии ставит
эти формы на одном уровне. А это значит, что они имеют как объединяющее,
так и различительное значения.
Объединяет их значение претерпевания действия.
Различает оценка этого действия. В одном случае оно представлено в
виде динамики, в другом случае — статики. В одном случае мы имеем дело
с действием, в другом случае — с замкнутым в самом себе состоянием. В
семантике формы çux-d-eb-a на передний план выступает понятие
моментного действия, а формы çux-s — длительность, продолжительность
состояния.
Симптоматично, что страдательные формы, не имеющие
соответствующий «средний» залог, дополнительно могут выражать и
значение продолжительности состояния: tb-eb-a «греется», dn-eb-a «тает»,
çitl-d-eb-a «краснеет»… #126

IX

Выше уже отмечалось о влиянии значения на формальные системы,

поэтому здесь ограничимся некоторыми примерами.
Сопоставим две формальные системы:
a-cur-eb-s «сплавляет» — cur-d-eb-a «сплавляется» — cur-av-s
«плавает»,
çur-av-s «цедит» — i-çur-eb-a «цедится».
Формы cur-av-s и çur-av-s имеют тождественные структуры, но входит в
различные формальные системы. Это обусловлено различием в семантике:
одана и та же структура (основа +-av) в первом случае выражает значение
«среднего» залога, во втором случае — действительного залога. Форма cur-
av-s является исходной для формы действительного залога a-cur-eb-s,
которая, в свою очередь, становится исходной для страдательной формы с
суффиксом -d: cur-d-eb-a. А çur-av-s, как форма действительного залога,
определяет образование соответствующей страдательной формы с
префиксом i-: i-çur-eb-a.

Следует учесть и тот факт, что зачастую смысл высказывания придает

одной и той же форме различные грамматические значения:
а) kargi çigni kargi mçerlis mier i-çer-eb-a «хорошая книга пишется
хорошим писателем» — выражается семантика динамического пассивного
действия;
б) čemi amxanagi soplidan karg ambebs i-çer-eb-a «мой друг из
деревнипишет (букв.: пишется) хорошие вести — выражается динамическое
активное действие, т.е. то, что обычно выражается формой çer-s «пишет»;
в) vrceli çerili mokle çerilze upro advilad i-çer-eb-a «длинное письмо
пишется легче короткого письма» — выражается свойство того или иного
вида письма, т.е. состояние, статика. #127

Г Л А В А IX

ФОРМАЛЬНЫЕ И СЕМАНТИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ ЯЗЫКА

 I

Понятия системы и структуры являются важными для современной

лингвистики, но парадоксальным остается тот факт, что пока еще не имеются
точные, общепринятые определения системы и структуры. Более того,
различные лингвистические направления под системой и структурой часто
подразумевают совершенно разные, иногда даже противоположные,
понятия (см.: /321/, 60-66).
Понятие системы берет свое начало в античной философии (Демокрит,
стоики, пифагорийцы…). Этапные значения в этом отношении имеют
«трактат о системах, где вскрываются их недостатки и достоинства» (1749 г.)
Этьенна Кондильяка, философские воззрения Ф. Шеллинга и Гегеля. Но то
определение системы, которое ныне распространено в различных
модификациях, сформулировано в концепции Л. Бератланфи (см.: /332/,
333).
При определении языковой системы в первую очередь ставится вопрос:
что есть система — внутреннее свойство языка, или же только средство,
используемое для формального и семантического описания предмета
лингвистики?
Более или менее углубленный анализ языковых явлений наглядно
подтверждает, что то, что мы именуем системой, есть внутреннее свойство
языка, обусловленное сущностью самого языка.

II

Выше рассматривались некоторые образцы формальных систем;

например:
m-gor-av-I — mo-gor-av-e
m-cur-av-I — mo-cur-av-e…
В отличие от названных, формы типа mo-ban-av-e «купающийся» не
имеют соответствующих вариантов.
 Причину различия следует искать во взаимоотношении #128 с
соответствующими глагольными формами; ср.:
gor-av-s — m-gor-av-I, но: gor-a-ob-s — mo-gor-av-e
cur-av-s — m-cur-av-I, но: cur-a-ob-s — mo-cur-av-e
Следовательно, mo-ban-av-e имеется потому, что существует глагол
ban-a-ob-s, но нет *m-ban-av-I, так как не функционирует глагольная форма
*ban-av-s.

III

Семантические системы хорошо известны, так как классическая

грамматика в основном оперировала именно семантическими системами,
построенными по принципу противопоставления значений динамичности и
статичности, переходности и непереходности, активности и пассивности,
превращаемости и инструментатива и т.д. В таких случаях семантические
системы представлены на уровне грамматики (формообразования).
Семантические системы непосредственно соотносятся (но не совпадают) с
понятийными (логическими) системами, в сущности являясь реализациями
последних.
Формальные и семантические системы часто совпадают, но исходя из
этого нельзя ставить между ними знак равенства. Язык может и
противопоставить эти две системы. Поэтому совпадение упомянутых систем
следует рассматривать как частный случай.
Различаются три случая:
а) формальные и семантические системы полностью совпадают:
gor-av-s «катится»  m-gor-av-i «катившийся»,
gor-av-s «  gor-av-d-a «катился»  gor-av-d-es «катился бы»,
gor-av-s «  a-gor-av-eb-s «катит»…
Во всех случаях формы, представленные в горизонтальных рядах,
взаимосвязаны как формально, так и семантически;
б) Две (или более) единицы языка формально взаимосвязаны, но
семантически не имеют ничего общего:
a-pir-eb-s «намеревается» — h-pir-d-eb-a «обещает»; #129
 в) Две (или более) единицы языка семантически взаимосвязаны, но
формально их ничего не объединяет:
a-gd-eb-s «бросает» — vard-eb-a «падает».

IV

Каждая структура в языке образуется интеграцией в одно целое

элементов различных систем. В грузинском языке существуют, например,
системы превербов (aϒ-, gan-, še-,,,), показателей версии (0-, a-, i-, u-),
глагольных и именных основ (ket-, šen-, çer-), тематических показателей (-av,
-eb, -ob…), показателей побудительного (каузального) действия (-ev, -in, -ev,
-in), показателей субъектного (v-, h-, -a, -o, -s, -n…) и объектного (m-, g-, h-)
лица. С целью построения какой-либо структуры из каждой системы
выбирается по одному элементу и происходит их интеграция в одно целое. К
примеру, в формальной структуре a-ket-eb-in-eb-s «заставляет делать»
выделяются элементы систем показателей версии (-a), основ (-ket-),
тематических показателей (-eb) и т.д. Каждый из этих элементов имеет свои
свойства и сферы действия, способность входить в определенные
структурные единств. Их внутренняя сущность и способность входить в
определенные взаимоотношения обусловлены строгими формальными
закономерностями.
Вместе с тем, каждый из этих элементов имеет или определенную
грамматическую функцию (морфемы) или грамматические и лексическую
функции вместе (основа). Эти функции являются элементами различных
семантических систем и их объединение в одной семантической структуре
подчинено определенным семантическим закономерностям. В
вышеназванной структуре сочетаются функции каузальности, настоящего
времени, персонализма, нейтральной версии, переходности, лексическое
значение «делания». Некоторые из этих функции в данной структуре
обозначаются соответствующими элементами формальной структуры
(например, а- считается показателем нейтральной версии, -in выражает
каузальность действия, -s — III субъектное лицо единственного числа). Но
функциональные элементы могут входить в семантическую структуру и без
конкретной формальной #130 реализации (тот же глагол выражает и
функции действительного залога, настоящего времени, переходности,
которые не имеют никаких конкретных формальных обозначений, а
выражаются единством всей формальной структуры.

Таким образом, система и структура, обе, предполагают единство

взаимодетерминированных элементов. В этом их сходство. Различаются же
они тем, что система — единство однородных элементов (т.е. элементов,
имеющих одни и те же свойства и деяния, с одной стороны, и
грамматические значения и назначения, с другой стороны), структура же
определяется как единство (интеграция) элементов (см.: /327/, 25, 31; /326/,
14; ср.: /329/, 228; /330/, 16.
Внутренние взаимоотношения определяют сущность как системы, так и
структуры, но нельзя вместе с тем отождествлять систему (или структуру) с
ними, т.е. определять систему (или структуру) только как взаимоотношение
(или, что, то же самое, как совокупность связей). Такое мнение существует в
лингвистике: «признание того факта, что цело состоит не из вещей, но из
отношений и что не субстанция, но только ее внутренние и внешние
отношения имеют научное существование, конечно, не является новым в
науке, но может оказаться новым в лингвистике», отмечал Л. Ельмслев
(/324/, 283). Но в действительности нельзя свести анализ какого-либо
явления к рассмотрению «чистых»отношений без учитывания участвующих в
этих отношениях элементов. Рассмотрение какого-либо явления (или
объекта только как пучка формальных или семантических отношений, не
приближает, а наоборот, отдаляет нас от онтологической сущности этого
явления (объекта).
Отношения определяют объект, но нельзя свести сущность объекта
только к этим отношениям: «освободиться от понятия объектов, отличных от
«терминов отношений», лингвистика не может (/328, 16).
Нельзя также противопоставлять систему и структуру, так как #131
«любой объект обладает двоякой природой и имеет структуру и систему»
(/331/, 7), из которых система обусловливает общее свойство какой-либо
единицы языка, а структура определяет ее конкретное (частное) назначение
(применение).
 Именно такого рода соотношения общего и частного лежат в основе
каждого языка.

VI

Формальные и семантические системы обусловливают наличие

формальных и семантических категорий.
Категории определяются как основные понятия, отражающие наиболее
общие и существенные свойства, стороны, отношения явлений
действительности и познания.
Исходя из этого, в философии установлены категории материи,
движения, пространства и времени, необходимости и случайности,
содержания и формы и т.д.
В формальной логике — категории суждения, понятия, дедукции,
индукции и т.п.
В эстетике — категории прекрасного, трагичного, комичного,
возвышенного и др.
В математике — категории бинома, вектора, гиперболы, логарифма,
равенства, числа и т.д.
В грамматике — категории падежа, числа, рода, времени, наклонения,
залога и т.п.
Вышеперечисленные примеры показывают, что почти ни в одном случае
не наблюдается однородный принцип выделения категорий. Иными
словами, на одном уровне рассматриваются онтологические и
методологические факты.
И. кант рассматривал категории как чисто рассудочные понятия, что в
конечном счете является полным отождествлением понятия и категории
(«категории суть понятия, a priori предписывающие законы явлениям, стало
быть, природе как совокупности всех явлений», /325/, 212).
По определению Гегеля «категории (например, единство, причина,
# 132 действие и т.д.) принадлежат мышлению как таковому» (/320/, 159).
Предполагается, что причинная связь между двумя событиями не
воспринимается, а осмысливается («существует лишь для нашего
мышления» )/320/, 129).
VII

древнейшие категории в сущности являлись обобщением предиката

суждения, а впоследствии — результата суждения. Между прочим, этот
признак прослеживается и в самом термине «категория», что в
древнегреческом имело значение «основной и общий признак» (а это в
формальной логике выражалось именно предикатом); в свою очередь этот
термин связан со словами, имеющими значения «высказывать(ся),
утверждать» и «высказывание, предикат» (/323/, 923). Эту
«предикативность» в некоторых случаях категории сохранили и по сей день.

VIII

Каждый объект представлен в постоянном процессе и должен

рассматриваться именно в этом процессе, а не отвлеченно от него. Процесс
непосредственно реализуется во взаимоотношениях объектов. Эти
взаимоотношения существуют в виде систем. У систем (как и у структур)
имеются свои правила (закономерности) построения.
Категория определяется как соотношение различных систем по
принципу единства противоположностей: соотношение систем активных и
пассивных форм создает категотию залога, соотношение систем разных
времен — категорию времени и т.д.
Одни и те же формы или значения в языке, как правило, устанавливают
различные отношения. Это значит, что они могут входить в различные
системы и, следовательно, рассматриваться в различных категориях.
Раз в языке существуют формальные и семантические системы, раз
каждая из них может соотноситься с другими системами, а эти соотношения
создают различные категории, то, следовательно, в языке можно выделить
формальные и семантические категории. #133
IX

Исследование принципов построения формальных структур в сущности

предполагает установление того, какого рода взаимоотношения могут иметь
формальные элементы языка.
Назовем некоторые из них: флагитация, диспозиция, дизъюнкция,
конъюнкция.

Принцип флагитации (от латинского flagitatio «настоятельное

требование») предполагает такого рода взаимоотношение, когда
определенная форма (или формант) сочетается именно с этой формой (или
формантом), но не с какими-нибудь другими.
К примеру можно назвать тематический показатель –eb, который из
суффиксов причастия страдательного залога прошедшего времени
совмещает («настоятельно требует») только -ul: a-ket-eb-s «делает»  ga-
ket-eb-ul-i «сделанный».

XI

Имеются случаи, когда в формальной структуре какой-либо элемент

настоятельно не требует совмещения именно этого элемента, но это не
значит, что здесь имеется возможность использования любого формального
элемента.
Например, причастия страдательного залога прошедшего времени,
соответстующие глаголам с тематическим показателем -av, могут быть
образованы как с помощью суффикса -ul (mal- av-s «прячет»  da-mal-ul-I
«спрятанный»), так и -il (naq-av-s «толчет»  da-naq-il-i «толченный»).
Исторически этот факт имеет свое обоснование, а в данном случае мы
можем сказать, что здесь действует принцип дизъюнкции, т.е. с данной
формальной моделью могут сочетаться или этот, или тот тот формальные
элементы (но не какие-либо другие). #134

XII

Принцип диспозиции предполагает расположение формальных

элементов по строго определенному правилу. Тот факт, что любой
формальный элемент имеет свою позицию в структуре, является результатом
действия принципа диспозиции.

XIII

При построении формальных структур действует и принцип

конъюнкции, когда имеется возможность использования как одного, так и
другого элемента, но не любого из наличных в языке. Например, возможны и
“dil-as, и “dil-it «утром», но исключаются какие-либо другие варианты.

XIV

Под семантическими категориями подразумеваются те же категории,

которые рассматривались еще в древнейших грамматиках, т.е. категории
персонализма, времени, залога, наклонения…
Дело в том, что в классической грамматической литературе
грамматические (т.е. формальные) категории выделялись главным образом
по тем значениям, которые выражались той или иной формой.
Традиционные грамматические понятия в сущности являются
семантическими понятиями. «Поэтому для выражения семантических
понятий можно было бы использовать ныне существующие термины» (/318/,
262, 264-265).
 Таким образом, «персонализм (лицо)», «время», «наклонение»,
«залог»… можно оставить как наименования (термины) семантических
категорий.

XV

Семантические категории, как правило, выражаются специальными

морфологическими (формальными) средствами, но могут выражаться и
неморфологическими, т.е. описательными, лексическими способами #135
или же контекстом. Используются и другие средства (например,
интонация…).
Язык может менять способы выражения каких-либо конкретных
значений; например, вопросительная семантика в древнелитературном
грузинском языке выражалось морфологически (суффиксом –а), в
современном литературном языке, а также в большинстве диалектов,
выражается интонацией или же описательно (используются вопросительные
частицы-морфемоиды).

XVI

Семантические категории по своему составу могут быть простыми и

сложными.
Простой является семантическая категория, которая содержит только
одно нерасчленяемое значение. Превращаемость, инструментатив —
простые семантические категории.
Сложной является семантическая категория, составленная из двух или
более простых семантических категорий. Персонализм (являясь интеграцией
простых семантических категорий лица и числа), залог (являясь интеграцией
значений переходности, динамичности или статичности, возвратности,
версии и др.) — сложные семантические категории.

XII
 В заключении следует определить принципы анализа с точки зрения
формальных и семантических категорий.
Анализ формальных категорий предполагает выявление формальных
свойств и деяний того или иного элемента, т.е. его формальной сущности.
Цель семантического анализа — установление закономерностей
сочетания и совмещения в имеющихся формальных структурах различных
семантических категорий.
Заключительный этап анализа (т.е. синтез) выяснит взаимоотношения
форм и значений в каждом конкретном случае. #136

Основные положения

В монографии исследование грузинского глагола основывается на

принципе детерминизма, что в свою очередь, подразумевает установление
причинно-следственных взаимоотношений в системах и структурах языка.
Детерминизм в языке бывает двух видов: генетический и соотносительный
(взаимный). Первый способствует порождению языковых структур, второй
обусловливает их состав и строение.

II

Каждое явление представлено в постоянном процессе. Поэтому оно

должно рассматриваться именно в этом процессе, а не отвлеченно от него.
Процесс непосредственно проявляется во взаимоотношениях, которые
порождают различные системы и структуры. Каждая система (структура)
имеет свой принцип построения.
 III

Одна из главных задач данного исследования — изучение механизма

образования глагольных основ. Основа рассматривается в своей динамике
как перманентно изменяемое данное. Основой считается тот сегмент
языковой формы, который является опорным элементом для любой формы
или формальной системы, и облечен одновременно лексическим и
грамматическим значениями.

IV

Глагольные основы в грузинском языке образуются посредством

редупликации, аффиксации и аблаута (апофонии). Имеются случаи, когда при
образовании новых основ из одной и той же исходной (опорной) основы
используются все вышеназванные способы:
а) редупликация: laçlaç-i «ломать, ломка… рыскать»;
б) аффиксация: leç-s, leç-av-s «ломает», da-leç-il-i «сломанный»…
в) аблаут (апофония): leç-s «ломает»  laç-an-i «ломка, звук, # 137
издаваемый при ломке»…
Бывают случаи и комбинированного использования способов
формообразования:
а) редупликации и аблаута: laçaluç-i «ломка…»
б) редупликации и аффиксации: da-laçlaç-eb-s «рыскает…»
в) аблаута и аффиксации: leç-s «ломает»  laç-un-i «ломка…».

Исследуя формальные структуры языка, наряду с их составом и

дистрибуцией, необходимо учитывать их же свойства и деяния, т.е. следует
выявить не только особенности внешнего облика, но и действие элементов
языка, их способность устанавливать различные отношения с другими
элементами, влиять на них или же самим подвергаться влиянию.

VI

Семантический анализ подразумевает выявление семантических систем

и структур, изучение семантических соотношений, исследование вопросов
совмещаемости и сочетаемости значений в одной структуре.

VII

Значение может выражаться различными формальными способами.

Например, одна и та же грамматическая семантика залога выражается:
а) морфологически: a-šen-eb-s «строит» — šen-d-eb-a «строится»;
б) лексически: a-gd-eb-s бросает» — vard-eb-a «падает»;
в) описательно (т.е. синтаксически): še-i-tan-a «внес»— šetanil ikna
«было внесено»;
Таким образом, в языке не является обязательным условием наличие
конкретной морфологической формы для какого-либо значения. Значение
может выражаться и другими, неморфологическими, средствами.

VIII

Формальные и семантические системы и структуры имеют свои

принципы построения, что не исключает возможности их взаимоотношения.
#138 Более того, это взаимовлияние весьма ощутимо в языке. Например,
формально совершенно допустимое соотношение a-balax-eb-s — *balax-d-
eb-a, не реализуется из-за семантического запрета; вышеназванные модели
в отыменных глаголах, как правило, выражают значение превращаемости. В
таком случае это соотношение полностью реализуется. Но в анализируемых
формах иное положение: a-balax-eb-s выражает неожидаемое «превращает
в траву», а совершенно другое, специфическое для этой формы значение
«пасет», а такое лексическое значение оказалось несовместимым со
страдательной формой *balax-d-eb-a и вместе с тем совместимым с формой
«среднего» залога balax-ob-s «пасется»: семантика обусловила изменение
формальных соотношений.
По формальной структуре глаголы cur-av-s «плавает» и çur-av-s
«цедит» идентичны, но различия в грамматических значениях (первый —
глагол «среднего» залога, второй — действительного залога) способствуют
образованию совершенно различных формальных систем: a-cur-eb-s — cur-
d-eb-a — cur-av-s, но: çur-av-s — i-çur-eb-a. #139

СОКРАЩЕНИЯ

АМФ — Антология мировой философии (в четырех томах).

ВИКЯ — Вопросы иберийско-кавказского языкознания.
ВСКЯ — Вопросы структуры картвельских языков.
ВСОМЯ — Вопросы современного общего и математического
языкознания.
ВЯ — Журнал «Вопросы языкознания»
ГЯЛШ — Журнал «Грузинский язык и литература в школе».
Известия ИЯИМК — Известия Института языка, истории и материальной
культуры.
Известия ТГУ — Известия Тбилисского (Тифлисского) государственного
университета.
ИКЯ — Иберийско-кавказское языкознание.
НЛ — Новое в лингвистике.
ПЛК — Пражский лингвистический кружок.
Труды КПИ — Труды Кутаисского государственного педагогического
института им. А. Цулукидзе.
Труды ТГУ — Труды Тбилисского государственного университета.
Труды КДГЯ ТГУ — Труды Кафедры древнегрузинского языка
Тбилисского государственного университета.
 ХИЯ — Хрестоматия по истории языкознания XIX-XX веков, составил В.
А. Звегинцев. # 140

ЛИТЕРАТУРА

Глава I. ПРЕДМЕТ ЛИНГВИСТИКИ: ВОПРОСЫ ОНТОЛОГИИ И

МЕТОДОЛОГИИ

1. ГЕТЕ И.В., Фауст, (Перевод на груз. яз.), Тбилиси, 1962.

2. МАЧАВАРИАНИ М.В., О предмете лингвистики, ВСОМЯ, II, Тбилиси,
1967 (на груз. яз.).
3. МАЧАВАРИАНИ М.В., Воззрения Беркли на язык, ВСОМЯ, III, Тбилиси,
1971.
3а. РАМИШВИЛИ Г.Б., Вопросы энергетической теории языка, Тбилиси,
1978 (на груз. яз.).
4. ШАРАДЗЕНИДЗЕ Т.С., Теоретические вопросы современного
языкознания, Тбилиси, 1972 (на груз. яз.).
5. ЧИКОБАВА А.С., Общее языкознание, II, Основные проблемы,
Тбилиси, 1945 (на груз. яз.).
6. АХМАНОВА О. С., Словарь лингвистических терминов, Москва, 1966.
7. АРИСТОТЕЛЬ, Об истолковании, Сочинения в четырех томах, том 2,
М., 1978.
8. БЕНВЕНИСТ Э., Общая лингвистика, М., 1974.
9. БОНФАНТЕ Дж., Позиция неолингвистики, ХИЯ, М., 1956.
10. БРЁНДАЛЬ В., Структурная лингвистика, ХИЯ, М., 1956.
10а. ВОРОНИН С.В., Основы фоносемантики, Ленинград 1982.
11. ГЕГЕЛЬ, Энциклопедия философских наук, Часть III, Философия
духа, Сочинения, том III, М., 1956.
12. ГОББС Т., Избранные произведения в двух томах, том I, М., 1965.
13. ГРИММ Я., О происхождении языка, ХИЯ, М., 1956.
14. ГУМБОЛЬДТ В., О различии строения человеческих языков и его
влиянии на духовное развитие человечества, Избранные труды по
языкознанию, М., 1984.
15. ЕЛЬМСЛЕВ Л., Метод структурного анализа в лингвистике, ХИЯ, М.,
1956.
16. КАНТ И., Сочинени1 в шести томах, том 6, М., 1966.
17. КОДУХОВ В.И., Общее языкознание, М., 1974.
18. КРУШЕВСКИЙ Н.Б., Предмет, деление и метод науки о языке, ХИЯ,
М., 1956. #141
19. Культура древней индии, М., 1975.
20. ЛЕЙБНИЦ Г., Сочинения в четырех томах, том 2, М., 1983.
21. ЛОКК Дж., Опыт о человеческом разуме, АМФ в четырех томах, том
2, М., 1970.
22. МАРУЗО Ж., Словарь лингвистических терминов, М., 1960.
23. Методологические вопросы общественных наук, М., 1971.
24. МУЛУД Н., Современный структурализм, М., 1973.
25. Общее языкознание, Методы лингвистических исследований, М.,
1973.
26. ПАУЛЬ Г., Принципы истории языка, М., 1960.
27. ПЛАТОН, Сочинения, том 1, М., 1968.
28. РЕФОРМАТСКИЙ А.А., Принципы синхронного описания языка, О
соотношении синхронного анализа и исторического изучения языков,
М., 1960.
29. СОССЮР Ф., курс общей лингвистики, Труды по языкознанию, М.,
1977.
30. ФОССЛЕР К., Позитивизм и идеализм в языкознании, ХИЯ, М., 1956.
31. ХАУГЕН Э., Направления в современном языкознании, НЛ, 1, М.,
1960.
32. ЧИКОБАВА А.С., К вопросу о путях развития современной
лингвистики, ВЯ, М., 1966, №4.
33. О соотношении синхронного анализа и исторического изучения
языков, М., 1960.
34. JASPERS K., Philosophische Logik, Bd.I, von der Wahrheit, München,
1947.
35. JOOS M., Description of language design, Readings in linguistics, N.—j.,
1958.
 Глава II. ПОСТОЯННОЕ И ИЗМЕНЯЕМОЕ В ЯЗЫКЕ

36. МАЧАВАРИАНИ M.Б., О предмете лингвистики, ВСОМЯ, II, Тбилиси,

1967 (на груз.яз.).
37. ЧУМБУРИДЗЕ З.Г., К спряжению глаголов с тематическими
показателями -av и -am в I результативном, Труды КДГЯ ТГУ, #142
19, Тбилиси, 1967 (на груз. яз.).
38. АХМАНОВА О.С., Словарь лингвистических терминов, М., 1966.
39. БРЁНДАЛЬ В., Структурная лингвистика, ХИЯ, М., 1956.
40. ГУМБОЛЬДТ В., О различии строения человеческих языков и его
влиянии на духовное развитие человечества, Избранные труды по
языкознанию, М., 1984.
41. ЕЛЬМСЛЕВ Л., Метод структурного анализа в лингвистике, ХИЯ, М.,
1956.
42. ЗЕНОН, см. АМФ, том 1, Философия древности и средневековья,
часть 1, М., 1969.
43. КОСЕРИУ З., Синхрония, диахрония и история, НЛ, III, М., 1963.
44. КРОЧЕ Б., Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистики,
1, М., 1920.
45. КУБРЯКОВА Е.С., О понятиях синхронии и диахронии, ВЯ, М., 1968,
№3.
46. МАРУЗО Ж., Словарь лингвистических терминов, М., 1960.
47. ПАУЛЬ Г., Принципы истории языка, М., 1960.
48. СОССЮР Ф., курс общей лингвистики, Труды по языкознанию, М.,
1977.
49. Тезисы Пражского лингвистического кружка, ПЛК, М., 1967.
50. ФОССЛЕР К., Позитивизм и идеализм в языкознании, ХИЯ, М., 1956.
51. ХОМСКИЙ Н., Синтаксические структуры, НЛ, II, М., 1962.
52. ЯКОБСОН Р., Типологические исследования и их вклад в
сравнительно-историческое языкознание, НЛ,III, М., 1963.
53. KOERNER E., Ferdinand de Saussure, origin and devolpment of his
linguistic thought in westrern studies of language, Braunschweig, 1973.
 Глава III. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ФОРМАЛЬНОГО
И СЕМАНТИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКА

54. ИМНАИШВИЛИ И.В., Особенности глаголов страдательного залога в

древнегрузинском языке, Труды КДГЯ ТГУ, 11, Тбилиси, 1968 (на груз.
яз.).
55. КАНТ И., Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей
#143 появиться как наука, Сочинение в шести томах, том 4, часть 1,
М., 1965.
56. ОРБЕЛИАНИ С.С. Грузинский словарь, Сочинения, Том IV2, Тбилиси
1966 (на груз. яз.).
57. САРДЖВЕЛАДЗЕ З.А., Вопросы истории грузинского литературного
языка, Тбилиси, 1975 (на груз. яз.).
58. ПОЧХУЯ Б.А., Лексикология грузинского языка, Тбилиси, 1974 (на
груз. яз.).
59. ШАНИДЗЕ А.Г., Основы грамматики грузинского языка, 1, Тбилиси,
1973 (на груз. яз.).
60. ЧИКОБАВА А.С., Проблема эргативной конструкции в иберийско-
кавказских языках, 1, Тбилиси, 1948 (на груз. яз.).
61. ЧИКОБАВА А.С., Древнейший показатель субъекта третьего лица в
картвельских языках, Известия ИЯИМК, V-VI, Тбилиси, 1940 (на груз.
яз.).
62. ЧИКОБАВА А.С., Проблема простого предложения в грузинском
языке, 1, Тбилиси, 1968 (на груз. яз.).
63. ЧИКОБАВА А.С., Основные вопросы структуры грамматики,
Сообщения Трузинского филиала АН СССР, т. 1, Тбилиси, 1940, №3 (на
груз. яз.).
64. ЧИКОБАВА А.С., Основные вопросы структуры грамматики: в книге:
Проблема простого предложения в грузинском языке, 1, Тбилиси,
1968 (на груз. яз.).
65. ЧИКОБАВА А.С., Переходные глаголы в грузинском языке в связи с
некоторыми нормативными вопросами; в серии: «К унификации
норм грузинского литературного языка», Тбилиси, 1934 (на груз. яз.).
66. ЧИКОБАВА А.С., Общая характеристика грузинского языка,
Толковый словарь грузинского языка, Тбилиси, 1950 (на груз. яз.).
67. ЧАВЧАВАДЗЕ И.Г., Полное собрание сочинений в десяти томах, том
II, Тбилиси, 1950 (на груз. яз.).
68. АМИРОВА Т.А., ОЛЬХОВИКОВ Б.А., РОЖДЕСТВЕНСКИЙ Ю.В., Очерки
по истории лингвистики, М., 1975.
69. БЕНВЕНИСТ Э., Общая лингвистика, М., 1974.
70. БЛУМФИЛД Л., Язык, М., 1968. #144
71. ГЛИСОН Г., Введение в дескриптивную лингвистику, М., 1959.
72. ГУМБОЛЬДТ В., О различий строения человеческих языков и его
влиянии на духовное развитие человечества, Избранные труды по
языкознанию, М., 1984.
73. ЕЛЬМСЛЕВ Л., Пролегомены к теории языка, НЛ, 1, М., 1960.
74. ЕЛЬМСЛЕВ Л., Можно ли считать, что значения слов образуют
структуру? НЛ,II, М., 1962.
75. КЛИМОВ Г.А., К характеристике языков активного строя, ВЯ, М.,
1972, №4.
76. КЛИМОВ Г.А., Очерк общей теории эргативности, М., 1973.
77. КОДУХОВ В.И., Общее языкознание, М., 1974.
78. КОНДАКОВ Н.И., Логический словарь-справочник, М., 1975.
79. ЛОМТЕВ Т.П., Фонология современного русского языка, М., 1972.
80. МАРТИНЕ А., Основы общей лингвистики, НЛ,III, М., 1963.
81. МЕЙЕ А., Введение в сравнительное изучение индоевропейских
языков, М. Л., 1938.
82. НОВАК Л., Основная единица грамматической системы и типология
языка, ПЛК, М., 1976.
83. Общее языкознание, Внутренняя структура языка, М., 1972.
84. ПАУЛЬ Г., Принципы истории языка, М., 1960.
85. ПАНОВ М.В., Русская фонетика, М., 1967.
86. ПУТНАМ Х., Некоторые вопросы теории грамматики, НЛ, IV, М.,
1965.
87. СКАЛИЧКА В., О грамматике венгерского языка, ПЛК, М., 1965.
88. СКАЛИЧКА В., Ассиметричный дуализм языковых единиц, ПЛК, М.,
1967.
89. СОССЮР Ф., курс общей лингвистики, М., 1933.
90. СОССЮР Ф., Курс общей лингвистики, Труды по языкознанию, М.,
1977.
 91. ТРУБЕЦКОЙ Н.С., Основы фонологии, М., 1960.
92. УЛЬДАЛЛЬ Х.И., Основы глоссематики, НЛ, 1, М., 1960.
93. Формы мышления, М., 1962.
94. ФРИЗ Ч., Значение и лингвистический анализ НЛ, II, М., 1962.
95. ХОМСКИЙ Н., Логические основы лингвистической теории, НЛ, IV,
М., 1965. #145
96. ШЛЕЙХЕР А., Компендий сравнительной грамматики индоевро-
пейских языков, ХИЯ, М., 1956.
97. ШЛЕЙХЕР А., Немецкий язык, ХИЯ, М., 1956.
98. CHOMSKY N., Cartesian Linguistics, A chapter in the history of rationalist
thought, New-Jork, 1966.
99. ХОККЕТТ Ч., Рецензия на работу Е.А. Найда, Language, 1947, 23, №3
100. HARRIS Z., Methods in structural linguistics, Chicago, 1951.

Глава IV. ДИНАМИКА ОБРАЗОВАНИЯ ОСНОВ В ГРУЗИНСКОМ

ЯЗЫКЕ

101. АБУЛАДЗЕ И.В., Словарь древнегрузинского языка, Тбилиси, 1973 (на

груз. яз.).
102. БАРАМИДЗЕ Л.Г., Зарождение и развитие некоторых форм со
вспомогательным глаголом в грузинском, Труды КДГЯ ТГУ, 9,
Тбилиси, 1964 (на груз. яз.).
103. ГАМКРЕЛИДЗЕ Т.В., МАЧАВАРИАНИ Г.И., система сонантов и аблаут В
картвельских языках, Тбилиси, 1965 (на груз. яз.).
104. ГОГОЛАШВИЛИ Т.Б., Образование имен при помощи префиксов в
грузинском языке, ГЯЛШ, Тбилиси, 1975, №3 (на груз. яз.).
105. ЗУРАБИШВИЛИ Т.Д., Некоторые вопросы образования имен при
помощи аффиксов na-ev и na-, Вопросы культуры грузинской речи, I,
Тбилиси, 1972 (на груз. яз.).
106. ТОПУРИА В.Т., К вопросу о древнейшей суффиксации глаголов в
грузинском языке, Сообщения АН ГССР, т. III, №5, Тбилиси, 1942 (на
груз. яз.).
107. ТОПУРИА В.Т., К вопросу о суффиксации глаголов с аблаутом основ,
Труды ТГУ, III, Тбилиси, 1936 (на груз. яз.).
108. ТОПУРИА В.Т., К вопросу о редукции гласных в картвельских языках,
ИКЯ, I, Тбилиси, 1946 (на груз. яз.).
109. ТОПУРИА В.Т., О формообразовании прошедшего времени в
древнегрузинском языке, ИКЯ, VII, Тбилиси, 1955 (на груз. яз.).
110. ТОПУРИА В.Т., Вопросы словообразования в картвельских языках, II,
Известия ИЯИМК, V-VI, Тбилиси, 1940 (на груз. яз.). #146
111. ТОПУРИА В.Т., К образованию форм страдательного залога III типа в
грузинском языке, Сообщения АН ГССР, т. III, №9, Тбилиси, 1942 (на
груз. яз.).
112. ИМНАИШВИЛИ Г.М., Картлийский диалект, Тбилиси, 1974 (на груз.
яз.).
113. ИМНАИШВИЛИ И.В., Особенности глаголов страдательного залога в
древнегрузинском языке, Труды КЛГЯ ТГУ, II, Тбилиси, 1968 (на груз.
яз.).
114. ИМНАИШВИЛИ И.В., Историческая хрестоматия грузинского языка,
т. I, ч. I, Тбилиси, 1970 (на груз. яз.).
115. КИКНАДЗЕ Л.Н., Коренные и отыменные глаголы в грузинском
языке, Труды ТГУ, XXVIII, Тбилиси, 1946 (на груз. яз.).
115а. КИКНАДЗЕ Л.Н., Формы смешанного многократного в
древнегрузинском языке, «Ориони», Тбилиси, 1967 (на груз. яз.).
116. ЛЕЖАВА Л.Г., Материалы для изучения верхнеимерского говора
имерского диалекта грузинского языка, ИКЯ, IX-X, Тбилиси, 1958 (на
груз. яз.).
117. ЛОМТАТИДЗЕ К.В., К истории глаголов типа tbeba “греется» в
грузинском языке, ИКЯ, IV, Тбилиси, 1953 (на груз. яз.).
118. ЛОМТАТИДЗЕ К.В., К вопросу о суффиксе –к в мегрельских
глаголах, ИКЯ, I, Тбилиси, 1946 (на груз. яз.).
119. НИЖАРАДЗЕ Ш.И., Аджарский диалект, Батуми, 1975 (на груз. яз.).
120. ОСИДЗЕ Е.А., Образование причастий в грузинском языке, Труды
ТГУ, 67, Тбилиси 1957(на груз. яз.).
121. САНИКИДЗЕ Т.В., Некоторые вопросы образования параллельных
форм причастий, Труды ТГУ, 164, Тбилиси, 1975 (на груз. яз.).
122. СУХИШВИЛИ М.С., Статические глаголы в грузинском языке,
Тбилиси, 1976 (на груз. яз.).
123. ПЕИКРИШВИЛИ Ж.П., Формы III серии двухличных непереходных
глаголов в новогрузинском языке, «Мацне», Серия языка и
литературы, Тбилиси, 1972, №3 (на груз. яз.).
124. ПЕИКРИШВИЛИ Ж.П., Значение и применение форм
результативных в новогрузинском языке, ВСКЯ, IV, Тбилиси, 1974 (на
груз. яз.). #147
125. КАВТАРАДЗЕ И.И., К истории основных грамматических
категорий глагола в древнегрузинском языке, Тбилиси, 1954 (на груз.
яз.).
126. КАВТАРАДЗЕ И.И., Об одной особенности образования времен и
наклонений III серии в грузинском языке, ИКЯ, VII, Тбилиси, 1955 (на
груз. яз.).
127. КАВТАРАДЗЕ И.И., К истории развития категории многократности
в грузинском языке, ВСКЯ, П, Тбилиси, 1961 (на груз. яз.).
128. ШАНИДЗЕ А.Г., Основы грамматики грузинского языка, I, Тбилиси,
1973 (на груз. яз.).
129. ШАНИДЗЕ А.Г., Грамматика древнегрузинского языка, Тбилиси,
1976 (на груз. яз.).
130. ШИНДЖИАШВИЛИ М.И., ešinian или ešinia? určevnian или
určevnia? hkvian или hkvia? Вопросы культуры грузинской речи, I,
Тбилиси, 1972 (на груз. яз.).
131. ЧИКОБАВА А.С., Общая характеристика грузинского языка,
Толковый словарь грузинского языка, I, Тбилиси, 1950 (на груз. яз.).
132. ЧИКОБАВА А.С., Древнейшая структура именных основ в
картвельских языках, Тбилиси, 1942 (на груз. яз.).
133. ЧИКОБАВА А.С., Проблема эргативной конструкции в иберийско-
кавказских языках, I, Тбилиси, 1948 (на груз. яз.).
134. ЧИКОБАВА А.С., Древнейший показатель субъекта третьего лица
В картвельских языках, Известия ИЯИМК, V-VI, Тбилиси, 1940 (на груз.
яз.).
135. ЧИКОБАВА А.С., К некоторым вопросам процесса формирования
страдательного залога в грузинском языке по данным масдара, ИКЯ,
VIII, Тбилиси, 1956 (на груз. яз.).
136. ЧИКОБАВА А.С., К истории образования основы настоящего
времени В грузинском языке, 1. Историческое взаимоотношение
суффиксов -av, -am и -ev, -em, ИКЯ, XIV, Тбилиси, 1964 (на груз. яз.).
137. ЧИКОБАВА А.С., К вопросу о группировке конъюгационных основ
грузинского глагола, ИКЯ, XIII, Тбилиси, 1962 (на груз. яз.).
138. ЧУБИНОВ Д. И., Грузинская грамматика, см.: Грузинско-русский
словарь, С-Петербург, 1887. # 148
139. ЦЕРЦВАДЗЕ И.И., Особенности образования глаголов с аблаутом
основ, Сборник научных трудов студентов, I, Тбилиси, 1941 (на груз.
яз.).
140. ДЗИДЗИГУРИ Ш.В., Диалектологические изыскания, Тбилиси,
1970 (на груз. яз.).
141. ДЗОЦЕНИДЗЕ К.С., Верхнеимеретинское поднаречие, Тбилиси,
1973 (на груз. яз.).
142. ЧИНЧАРАУЛИ А.Л., Особенности хевсурского диалекта
грузинского языка, Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).
143. Хосе Марти, Куба в цветах (перевод на грузинский язык М.
Лебанидзе), Тбилиси, 1974 (на груз. яз.).
144. БЕНВЕНИСТ Э., Индоевропейское именное словообразование, М.,
1955.
145. МАРР Н.Я., Основные таблицы с грамматике древнегрузинского
языка с предварительным сообщением о родстве грузинского языка с
семитическими, С.-Петербург, 1908.
146. МАРР Н.Я., Грамматика древнелитературного грузинского языка,
Ленинград, 1925.
147. СКАЛИЧКА В., О грамматике венгерского языка, ПЛК, М., 1967.
148. СОССЮР Ф., Курс общей лингвистики, Труды по языкознанию, М.,
1977.
149. ЧИКОБАВА А.С., Картвельские языки, их исторический состав и
древний лингвистический облик, ИКЯ, II, Тбилиси, 1948.
150. DEETERS G., Das khartwelische Verbum, Leipzig, 1930.

Глава V. ПРИНЦИПЫ СТРОЕНИЯ И ВЗАИМООТНОШЕНИЯ

ГЛАГОЛЬНЫХ ОСНОВ В ГРУЗИНСКОМ ЯЗЫКЕ

151. АБУЛАДЗЕ И.В., Словарь древнегрузинского языка, Тбилиси, 1973

(на груз. яз.).
152. АНДРОНИКАШВИЛИ Н.К., Очерки по иранско-грузинским
языковым взаимоотношениям, I, Тбилиси, 1966 (на груз. яз.).
153. АХВЛЕДИАНИ Г.С., Основы общей фонетики, Тбилиси, 1949, (на
груз. яз.).
154. БЕСИКИ, Сочинения, Тбилиси, 1962 (на груз. яз.). #149
155. ГАБУУРИ В., Материалы хевсурского диалекта, Под редакцией
проф. А.Г. Шанидзе, Ежегодник грузинского лингвистического
общества, I-II, Тбилиси, 1923-1924 (на груз. яз.).
156. ГАМСАХУРДИА К.С., Сочинения в десяти томах, том IV, Тбилиси,
1976 (на груз. яз.).
157. ГАМКРЕЛИДЗЕ К.Г., МАЧАВАРИАНИ Г.И., Система сонатов и
аблаут в картвельских языках, Тбилиси, 1965 (на груз. яз.).
158. ГУДАВА Т.Е., Глаголы с аблаутом основ в мегральском, «Мацне»,
Серия языка и литературы, Тбилиси, 1974, №4 (на груз. яз.).
159. ГАЧЕЧИЛАДЗЕ П.Л., К этимологии глагола uvis «у него есть (кто-
то)», ИКЯ, XIX, Тбилиси, 1974 (на груз. яз.).
159а. ДАНЕЛИЯ К.Д., Приложения к посланиям Апостола Павла,
древнегрузинские версии стихометрии Евталия Александрийского,
Труды КДГЯ ТГУ, 20, Тбилиси, 1977 (на груз. яз.).
160. ЭРГЕЛИШВИЛИ Ф.Г., Вопросы фонематической структуры и
истории глагольных основ в грузинском языке, Тбилиси, 1970 (на
груз. яз.).
161. ЭРГЕЛИШВИЛИ Ф.Г., Префиксы la- // le- в грузинском, «Мацне»,
Тбилиси, 1969, №5 (на груз. яз.).
162. ВАЖА-ПШАВЕЛА, полное собрание сочинений в пяти томах, том
II, Тбилиси, 1961 (на груз. яз.).
163. ТОПУРИА В.Т., Сванский язык, I, Глагол, Труды, I, Тбилиси, 1967(на
груз. яз.).
164. ТОПУРИА В.Т., К вопросу о древнейшей суффиксации глаголов в
грузинском языке, Сообщения АН ГССР, т. III, №5, Тбилиси, 1942 (на
груз. яз.).
165. ТОПУРИЯ В. Т., К образованию форм страдательного залога III
типа в грузинском языке, Сообщения АН ГССР, т. III, №9. Тбилиси,
1942 (на груз. яз.).
166. ТОПУРИА В.Т., Фонетические наблюдения над картвельскими
языками, II, Вестник ТУ, X, Тбилиси, 1930 (на груз. яз.).
167. ТОПУРИА В.Т., Фонетические наблюдения над картвельскими
языками, V, Известия ИЯИМК, X, Тбилиси, 1941 (на груз. яз.).
168. ТОПУРИА В.Т., К вопросу о суффиксации глаголов с аблаутом #150
основ, Труды ТГУ, III, Тбилиси, 1936 (на груз. яз.).
169. ИМНАИШВИЛИ И.В., Историческая хрестоматия грузинского
языка, т. I, ч. II, Тбилиси, 1971 (на груз. яз.).
170. КИМЕН, том I, Под редакцией проф. К.С. Кекелидзе, Тбилиси,
1918 (на груз. яз.).
171. МАРТИРОСОВ А.Г., ИМНАИШВИЛИ Г.М., Кахетинский диалект
грузинского языка, Тбилиси, 1956 (на груз. яз.).
172. МАЧАВАРИАНИ Г.И., Из истории соответствия гласных в
картвельских языках, Труды ТГУ, 69, Тбилиси, 1958 (на груз. яз.).
173. РУСУДАНИАНИ, Под редакцией И.В., Абуладзе и И.М.
Гигинеишвили, Тбилиси, 1957 (на груз. яз.).
174. САНИКИДЗЕ Л.К., Удвоение в грузинском языке, Ежегодник
иберийко-кавказского языкознания, III, Тбилиси, 1976 (на груз. яз.).
175. УТУРГАИДЗЕ Ф.Г., Фонематическая структура грузинского языка,
Тбилиси, 1976 (на груз. яз.).
176. ФОГТ Г., Фонематическая структура грузинского языка, Тбилиси,
1961(на груз. яз.).
177. ФОГТ Г., Глагольные суффиксы в древнегрузинском языке,
«Мимомхилвели» («обозреватель»), 4-5, Тбилиси, 1968 (на груз. яз.).
178. КАВТАРАДЗЕ И.И., К истории основных грамматических категорий
глагола в древнегрузинском языке, Тбилиси, 1954 (на груз. яз.).
179. КАВТАРАДЗЕ И.И., История грузинского языка, I, Тбилиси, 1964 (на
груз. яз.).
180. КАВТАРАДЗЕ И.И., Префиксы r- и d- в грузинских глаголах, Труды
ТГУ, XXX/I В, Тбилиси, 1947 (на груз. яз.).
181. КАЛДАНИ М.М., Фонетика сванского языка, I, Тбилиси, 1969 (на
груз. яз.).
182. ГИГИНЕИШВИЛИ И.М., ТОПУРИА В.Т., КАВТАРАДЗЕ И.И.,
Грузинская диалектология, I, Тбилиси, 1961 (на груз. яз.).
183. Толковый словарь грузинского языка, том VIII, Тбилиси, 1964 (на
груз. яз.).
184. ШАНИДЗЕ А.Г., Грузинская народная поэзия, I, Тбилиси, 1931 (на
груз. яз.). #151
185. ШАНИДЗЕ А.Г., Две древние редакции грузинского четвероглава,
Тбилиси, 1945 (на груз. яз.).
186. ШАНИДЗЕ А.Г., Основы грамматики грузинского языка, I, Тбилиси,
1973 (на груз. яз.).
187. ШАНИДЗЕ А.Г., Словарь материалов хевсурского диалекта,
Ежегодник грузинского лингвистического общества, I-II, Тбилиси,
1923-1924 (на груз. яз.).
188. ЧАРТОЛАНИ Н.М., О фонетической обусловленности некоторых
случаев аблаута в грузинском языке, Тезисы XXX студенческой
конференции ТГУ, Тбилиси, 1968 (на груз. яз.).
189. Наше сокровище, I, Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).
190. ЧИКОБАВА А.С., Древнейшая структура именных основ в
картвельских языках, Тбилиси, 1942 (на груз. яз.).
191. ЧИКОБАВА А.С., Проблема эргативной конструкции в иберийско-
кавказских языках, I, Тбилиси, 1948 (на груз. яз.).
192. ЧИКОБАВА А.С., Об одной особенности образования прошедшего
результативного первого в связи с историей системы спряжения в
древнегрузинском литературном языке, Литературные разыскания, II,
Тбилиси, 1944/1945 (на груз. яз.).
193. ЧИКОБАВА А.С., Чанско-мегрельско-грузинский сравнительный
словарь, Тбилиси, 1938 (на груз. яз.).
194. ЧИКОБАВА А.С., Грамматический анализ чанского (лазского)
диалекта, Тбилиси, 1936 (на груз. яз.).
195. ДЗОЦЕНИДЗЕ К.С., Верхнеимерское поднаречие, Тбилиси, 1973
(на груз. яз.).
196. ДЗОЦЕНИДЗЕ К.С., Верхнеимеретинский словарь, Тбилиси, 1975
(на груз. яз.).
197. ЦЕРЕТЕЛИ Г.В., О теории сонантов и аблаута в картвельских
языках (предисловие к монографии Т.В. Гамкрелидзе и Г.И.
Мачавариани; см.: 157).
198. ЧИНЧАРАУЛИ А.Л., Особенности хевсурского диалекта
грузинского языка, Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).
199. ШМИДТ К.Х., К реконструкции систем звуков картвельского
языка-основы, научно-библиографический сборник ТГУ, №2-3,
Тбилиси, 1964 (перевод на грузинский язык). # 152
200. АХВЛЕДИАНИ Г.С., Сборник избранных работ по осетинскому
языку, I, Тбилиси, 1960.
201. БЕНВЕНИСТ Э., Индоевропейское именное словообразование, М.,
1955.
202. ГОРЯЕВ Н., Сравнительный этимологический словарь русского
языка, Тифлис, 1896.
203. ЗИНДЕР Л.П., СОКОЛЬСКАЯ Т.В., Научная грамматика немецкого
языка, Ленинград, 1938.
204. КЛИМОВ Г.А., Этимологический словарь картвельских языков, М.,
1964.
205. DEETERS G., Das kharthwelische Verbum, Leipzig, 1930.
206. NEISSER F., Studien zur georgischen Wortbildung, Abhandlungen fur
die Kunde des Morgenlandes, XXXI, 2, Wiesbaden, 1953.
207. VOGT H., Altemances vocaliques en georgien, Norsk Tidsskrift for
Sprogvidenskap, Bind XI, Oslo, 1939.

Глава VI. СТРУКТУРА ФОРМАНТОВ В ГРУЗИНСКОМ ЯЗЫКЕ

(ОБЩИЙ ФОРМАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ)

208. АБУЛАДЗЕ И.В., Словарь древнегрузинского языка, Тбилиси, 1973

(на груз. яз.).
209. АБУЛАДЗЕ И.В., Редкие формы грузинского глагола в памятниках
VIII-X вв., Труды, П, Тбилиси, 1976 (на груз. яз.).
210. АНТОНИЙ I, Грузинская грамматика, Тбилиси, 1885.
211. Новый Завет Господа Нашего Иисуса Христа, Тбилиси, 1963 (на
груз. яз.).
212. АХВЛЕДИАНИ Г.С., Глухое mediae в грузинском, Ганатлеба
(«просвещение»), Тбилиси, 1920, №3 (на груз. яз.).
213. БАБУНАШВИЛИ Е.А., Антоний и вопросы грузинской грамматики,
Тбилиси, 1970 (на груз. яз.).
214. ГАИОЗ РЕКТОР, Грузинская грамматика, Тбилиси, 1970 (на груз.
яз.).
215. ГАМКРЕЛИДЗЕ Т.В., МАЧАВАРИАНИ Г.И., Система сонантов и
аблаут в картвельских языках, Тбилиси, 1965 (на груз. яз.). # 153
216. ГЕЦАДЗЕ Д.О., Показатель III субъектного лица –d в
древнегрузинском языке, Труды КПИ, XI, Кутаиси, 1952-1953(на груз.
яз.).
217. ДОДАШВИЛИ С.И., Сочинения, Тбилиси, 1961 (на груз. яз.).
218. ЭРТЕЛИШВИЛИ Ф.Г., Префиксы la-//le- В грузинском, “Мацне»,
Тбилиси, 1969, №5 (на груз. яз.).
219. ЭРТЕЛИШВИЛИ Ф.Г., Вопросы фонематической структуры и
истории глагольных основ в грузинском языке, Тбилиси, 1970 (на
груз. яз.).
220. ИМНАИШВИЛИ Г.М., Особенности ингилойского диалекта
грузинского языка, Тбилиси, 1966 (на груз. яз.).
221. ИМНАИШВИЛИ И.В., Склонение имен и функций падежей в
древнегрузинском языке, Тбилиси, 1957(на груз. яз.).
222. ТОПУРИА В.Т., Вопросы словообразования в картвельских языках,
I, Труды ТГУ, VII, Тбилиси, 1938 (на груз. яз.).
223. ТОПУРИА В.Т., Вопросы словообразования в картвельских языках,
II, Известия ИЯИМК, V-VI, Тбилиси, 1940 (на груз. яз.).
224. ТОПУРИА В.Т., Вопросы словообразования в картвельских языках,
III, Труды ТГУ, XV, Тбилиси, 1940 (на груз. яз.).
225. ТОПУРИА В.Т., Вопросы словообразования в картвельских языках,
IV, Труды ТГУ, XXX/I В, Тбилиси, 1947 (на груз. яз.).
226. ТОПУРИА В.Т., К вопросу о древнейшей суффиксации глаголов в
грузинском языке, Сообщения АН ГССР, т. III, №5, Тбилиси, 1942 (на
груз. яз.).
227. ТОПУРИА В.Т., Глаголы с префиксальным d- в грузинском языке,
Труды ТГУ, XXV, Тбилиси, 1942 (на груз. яз.).
228. ТОПУРИА В.Т., К вопросу о суффиксации глаголов с аблаутом
основ, Труды ТГУ, III, Тбилиси, 1936 (на груз. яз.).
229. ТОПУРИА В.Т., К образованию форм страдательного залога III
типа в грузинском языке, Сообщения АН ГССР, т. III, № 9, Тбилиси,
1942 (на груз. яз.).
230. ТОПУРИА В.Т., Один пример внутренних законов развития языка
в грузинском языке, ИКЯ, V, Тбилиси, 1953 (на груз. яз.).
231. МАЧАВАРИАНИ Г.И., К генезису форм сравнительной степени
#154 в картвельских языках, Труды ТГУ, 71, Тбилиси, 1958 (на груз.
яз.).
232. ЖГЕНТИ С.М., Сравнительная фонетика картвельских языков, I,
Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).
233. РОГАВА Г.В., К вопросу о метатезе звука v в грузинском, Труды
КПИ, XVIII, Кутаиси, 1958 (на груз. яз.).
234. РУСТАВЕЛИ Ш., Витязь в тигровой шкуре, Тбилиси, 1957 (на груз.
яз.).
235. САРДЖВЕЛИДЗЕ З.А., Вопросы истории грузинского
литературного языка, Тбилиси, 1975 (на груз. яз.).
236. УТУРГАИДЗЕ Ф. Г., Фонематическая структура грузинского языка,
Тбилиси, 1976 (на груз. яз.).
237. ФОГТ Г., Глагольные суффиксы в древнегрузинском языке,
«Мимомхилвели» (Обозреватель), 4-5, Тбилиси, 1968 (на груз. яз.).
238. ФОГТ Г., Фонематическая структура грузинского языка, Тбилиси,
1961 (на груз. яз.).
239. КАВТАРАДЗЕ И.И., К истории основных грамматических категорий
глагола в древнегрузинском языке, Тбилиси, 1954(на груз. яз.).
240. КАВТАРАДЗЕ И.И., Об одной особенности образования времен и
наклонений III серии в грузинском языке, ИКЯ, VII, Тбилиси, 1955 (на
груз. яз.).
241. КАВТАРАДЗЕ И.И., Префиксы r- и d- в грузинских глаголах,
Труды ТГУ, XXX/I В, Тбилиси, 1947 (на груз. яз.).
242. ГИГИНЕИШВИЛИ И.М., ТОПУРИА В.Т., КАВТАРАДЗЕ И.И.,
Грузинская диалектология, I, Тбилиси, 1961 (на груз. яз.).
243. Толковый словарь грузинского языка (в восьми томах), Тбилиси,
1950-1964 (на груз. яз.).
244. Словарь грузинских народных говоров, I, Составил А.А. Глонти,
Тбилиси 1974 (на груз. яз.).
245. Словарь грузинских народных говоров, II, Составил А.А. Глонти,
Тбилиси, 1975 (на груз. яз.).
246. КИПШИДЗЕ И.А., Правило ассимиляции и диссимиляции в
грузинском и мегрельском языках, Известия ТГУ, I, Тбилиси, 1919 (на
груз. яз.). #155
247. ШАЛАМБЕРИДЗЕ Г.Е., Наречие В древнегрузинском языке, ВСКЯ,
I, Тбилиси, 1959(на груз. яз.).
248. ШАНИДЗЕ А.Г., Основы грамматики грузинского языка, I, Тбилиси,
1973 (на груз. яз.).
249. ШАНИДЗЕ А.Г., Грамматика древнегрузинского языка, Тбилиси,
1976 (на груз. яз.).
250. ШАНИДЗЕ А.Г., Субъектный префикс второго лица и объектный
третьего в грузинских глаголах, Вопросы структуры и истории
грузинского языка, I, Тбилиси, 1957 (на груз. яз.).
251. ШАНИДЗЕ А.Г., Показатель лица у склоняемых имен в
картвельских языках, труды ТГУ, I, Тбилиси, 1936 (на груз. яз.).
252. ЧИКОБАВА А.С., Древнейшая структура именных основ в
картвельских языках, Тбилиси, 1942 (на груз. яз.).
253. ЧИКОБАВА А.С., История изучения иберийско-кавказских языков,
Тбилиси, 1965 (на груз. яз.).
254. ЧИКОБАВА А.С., Древнейший показатель субъекта третьего лица в
картвельских зыках, Известия ИЯИМК, V-VI, Тбилиси, 1940 (на груз.
яз.).
255. ЧИКОБАЖА А.С., об образовании, значении и истории
направительного падежа в грузинском языке, К истории склонения
имен в картвельских языках, I, Тбилиси, 1956(на груз. яз.).
256. ЧИКОБАВА А.С., К истории образования основы настоящего
времени в грузинском языке, I, Историческое взаимоотношение
суффиксов -av, am и -ev, -em, ИКЯ, XIV, Тбилиси, 1964 (на груз. яз.).
257. ЧКАДУА А.К., Общекартвельские топонимы, содержащие понятие
črdil- «тень» и кое-что о топонимических соответствиях, «Мацне»,
Серия языка и литературы, Тбилиси, 1976, №3 (на груз. яз.).
258. ДЖАЖАХИШВИЛИ И. А., Первоначальный строй и родство
грузинского и кавказских языков, Тбилиси, 1937 (на груз. яз.).
259. ДЖАНАШВИЛИ М.Г., Грузинская грамматика, Тбилиси, 1906 (на
груз. яз.).В А.В., Учебник латинского языка, М., 1975. #156
260. БОРКОВСКИЙ Я.М., БОЛДЫРЕВ А.В., Учебник латинского языка,
М., 1975. #156
261. ИВАНОВА И.П., Морфемный статус нулевой морфемы, philologica,
Исследования по языку и литературе, Ленинград, 1973.
262. МАРР Н.Я., Грамматика древнелитературного грузинского языка,
Ленинград, 1925.
263. МАРР Н.Я., К вопросу о положении абхазского языка среди
яфетических , Материалы по яфетическому языкознанию, V, С.-
Петербург, 1912.
264. СОБОЛЕВСКИЙ С.И., Грамматика латинского языка, I, М., 1950
 265. ТУМАНЯН Э.Г., Древнеармянский язык, М., 1971.
266. ЦАГАРЕЛИ А.А., О грамматической литературе грузинского языка,
С.-Петербург, 1873.
267. ЭРНУ А., Историческая морфология латинского языка, М., 1950.

Глава VII. ПРИНЦИПЫ АНАЛИЗА ФОРМАНТОВ В

ГРУЗИНСКОМ ЯЗЫКЕ

268. АБУЛАДЗЕ И.В., Словарь древнегрузинского языка, Тбилиси,

1973(на груз. яз.).
269. АНДРОНИКАШВИЛИ М.К., Очерки по иранско-грузинским
языковым взаимоотношениям, I, Тбилиси, 1966 (на груз.яз.).
269а. ГОГОЛАШВИЛИ Г.Б., Смешанные парадигмы в формах
прошедшего совершенного, ВИКЯ, Тбилиси, 1978 (на груз.яз.).
270. ДОНДУА В.Д., О «Липариет» и аналогичных формах в фамильных
названиях в грузинских исторических источниках, Труды ТГУ, т.33В,
Тбилиси, 1948 (на груз.яз.).
271. Древнегрузинские версии книги Иезекииля, Тбилиси, 1976 (на
груз. яз.).
272. ТАКАИШВИЛИ А.А., Некоторые вопросы образования каузатива в
грузинском языке, ВСКЯ, IV, Тбилиси, 1974(на груз. яз.).
273. ТОПУРИА В.Т., Картлийский диалект грузинского языка, «Арили»,
Тбилиси, 1925 (на груз. яз.).
274. ТОПУРИА В.Т., О говорах рачинского диалекта грузинского языка,
ВСКЯ, II, Тбилиси, 1961 (на груз. яз.).
275. ИМНАИШВИЛИ Г.М., Особенности ингилойского диалекта
грузинского языка, Тбилиси, 1966 (на груз. яз.). #157
276. ИМНАИШВИЛИ Г.М., Образование некоторых времен в
ингилойском наречии грузинского языка, ИКЯ, VI, Тбилиси, 1954 (на
груз. яз.).
277. ИМНАИШВИЛИ И.В., Историческая хрестоматия грузинского
языка, т. I, ч.I, Тбилиси, 1970 (на груз. яз.).
278. ИМНАИШВИЛИ И.В., Склонение имен и функции падежей в
древнегрузинском языке, Тбилиси, 1957 (на груз. яз.).
279. КИМЕН, I, Под редакцией проф. К. Кекелидзе, Тбилиси, 1918 (на
груз. яз.).
280. Житие и мученичество Святого Абибоса епископа Некресского,
Наше сокровище, I, Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).
281. КАВТАРАДЗЕ И.И., К истории основных грамматических категорий
глагола в древнегрузинском языке, Тбилиси, 1954 (на груз. яз.).
282. ГИГИНЕИШВИЛИ И.М., ТОПУРИА В.Т., КАВТАРАДЗЕ И.И.,
Грузинская диалектология, I, Тбилиси, 1961 (на груз. яз.).
283. Толковый словарь грузинского языка (в восьми томах), Тбилиси,
1950-1964 (на груз. яз.).
284. Словарь грузинских народных говоров, I, Составил А.А. Глонти,
Тбилиси, 1974 (на груз. яз.).
285. ШАНИДЗЕ А.Г., Основы грамматики грузинского языка, I, Тбилиси,
1973 (на груз. яз.).
286. ШАНИДЗЕ А.Г. Грамматика древнегрузинского языка, Тбилиси,
1976 (на груз. яз.).
287. ШАНИДЗЕ А.Г., Пережитки употребления объектного префикса
третьего лица в грузинском языке, Вопросы структуры и истории
грузинского языка, I, Тбилиси, 1957 (на груз. яз.).
288. ЧИКОБАВА А.С., Древнейшая структура именных основ в
картвельских языках, Тбилиси, 1942 (на груз. яз.).
289. ЧИКОБАВА А.С., К некоторым вопросом процесса формирования
страдательного залога в грузинском языке по данным масдара, ИКЯ,
VIII, Тбилиси, 1956 (на груз. яз.).
290. ЧИКОБАВА А.С., Проблема эргативной конструкции в иберийско-
кавказских языках, I, Тбилиси, 1948 (на груз. яз.). # 158
291. ЧИКОБАВА А.С., Неизвестные доныне варианты глагольной
основы a k w s “имеет» в древнегрузинском языке, Труды ТГУ,
XXX/I В, Тбилиси, 1947 (на груз. яз.).
292. ЧИКОБАВА А.С., Основные тенденции развития синтаксического
механизма простого предложения в грузинском языке, в книге:
Проблема простого предложения в грузинском языке, I, Тбилиси,
1968 (на груз. яз.).
293. ДЗИДЗИГУРИ Ш.В., Диалектологические изыскания, Тбилиси,
1970 (на груз. яз.).
294. ЧАВЧАВАДЗЕ И.Г., Полное собрание сочинений в десяти томах,
том II, Тбилиси, 1950 (на груз. яз.).
295. ЧИНЧАРАУЛИ А.Л., Особенности хевсурского диалекта
грузинского языка, Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).
296. ЧИНЧАРАУЛИ А.Л., Лексикологические разыскания, «Мацне»,
Серия языка и литературы, Тбилиси, 1973, №2 (на груз. яз.).
297. СОССЮР Ф. Курс общей лингвистики, Труды по языкознанию, М.,
1977.

Глава VIII. К ВОПРОСУ СЕМАНТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ

ГЛАГОЛЬНЫХ ФОРМ

298. ДАДИАНИ Ш.Н., Избранные сочинения, том I, Тбилиси, 1958 (на

груз. яз.).
299. ЖОРДАНИА Т.Д., Грузинская грамматика, Тбилиси, 1889.
300. ИОВАНЭ САБАНИСДЗЕ, Мученичество Святого и Блаженного
Мученика из-за Христа Або, Наше сокровище, I, Тбилиси, 1960 (на
груз. яз.).
301. САРДЖВЕЛАДЗЕ З.А., Вопросы истории грузинского
литературного языка, Тбилиси, 1975 (на груз. яз.).
302. Мудрость Балавари, Наше сокровище, I, Тбилиси, 1960 (на груз.
яз.).
303. ПОЧХУА Б.А., Лексикология грузинского языка, Тбилиси, 1974(на
груз. яз.).
304. ШАНИДЗЕ А.Г., Основы грамматики грузинского языка, I, Тбилиси,
1973 (на груз. яз.).
305. ЧИКОБАВА А.С., Общая характеристика грузинского языка, #159
Толковый словарь грузинского языка, I, Тбилиси, 1950 (на груз. яз.).
306. Житие и мученичество Святого Константа Кахи (Грузина), Наше
сокровище, I, Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).
307. АПРЕСЯН Ю.Д., Лексическая семантика, Синонимические
средства языка, М., 1974.
308. ГУССЕРЛЬ Э., Логические исследования, ч. I, Пролегомены к
чистой логике, С.-Петербург, 1909.
309. ДИРР А.М., Глагол в кавказских языках, Эргативная конструкция
предложения, М., 1950.
310. Принципы описания языков мира, М., 1960.
311. СЛЮСАРЕВА Н.А., Проблемы лингвистической семантики, ВЯ,
Москва, 1973, №5.
312. СОССЮР Ф., Курс общей лингвистики, труды по языкознанию, М.,
1977.
313. ЧЕЙФ У.Л., Значение и структура языка, М., 1975.
314. ШМЕЛЕВ Д.Н., Очерки по семасиологии русского языка, М., 1964.
315. MOUNIN G., Clefspour la semantique, paris, 1972.
316. TRIER J., Der deutsche Wortschatzimm Sinnbezirk des verstandes,
Die Geschichte eines sprachlichen Feldes, Heidelberg, 1931.
317. WEISGERBER L., Grundzuge der inhaltbezogenen Grammatik,
Düsseldorf, 1962.

Глава IX. ФОРМАЛЬНЫЕ И СЕМАНТИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ

ЯЗЫКА
318. ЧИКОБАВА А.С., Основные вопросы структуры грамматики, в
книге: Проблема простого предложения в грузинском языке, I,
Тбилиси, 1968 (на груз. яз.).
319. ДЖОРБЕНАДЗЕ Б.А., Вопросы образования и функции глагольной
категории залога в грузинском языке, Тбилиси, 1975 (на груз. яз.).
320. ГЕГЕЛЬ, Энциклопедия философских наук, ч. I, Наука логики,
Тбилиси, 1962 (перевод с немецкого на грузинский язык).
321. БЕНВЕНИСТ Э., Общая лингвистика, М., 1974.
322. БЛУМФИЛД Л., Язык, М., 1968.
323. Древгреческо-русский словарь, составил И.Х. Дворецкий, М.,
1958. #160
324. ЕЛЬМСЛЕВ Л., Пролегомены к теории языка, НЛ, I, М., 1960.
325. КАНТ И., Критика чистого разума, Сочинения в шести томах, том
3, М., 1964.
326. КОДУХОВ В.И., Общее языкознание, М., 1974.
327. РЕФОРМАТСКИЙ А.А., Введение в языкознание, М., 1967.
328. СОЛНЦЕЖ В.М., Язык как системно-структурное образование, М.,
1977.
329. СТЕПАНОВ Ю.С., Основы общего языкознания, М., 1975.
 330. ШУР Г.С., О некоторых общих категориях лингвистики, Вопросы
общего языкознания, М., 1964.
331. ШУР Г.С., О соотношении некоторых философских и
лингвистических категорий, Вопросы лингвистики, 3, Томск, 1973.
332. BERTALANFFY L., General system theory. General systems, v. I, Ann
Arbon, 1956.
333. BERTALANFFY L., Allgemeine Systemtheorie, Deutsche
Universitatszeitung, 1957, Jg.12, №5-6. # 161

B. Jorbenadze

THE GEORGIAN VERB

Summary
I

The present study is based on the principle of determinism, which in it’s turn
implies the establishment of cause-and effect relations in language systems and
structures. Determinism in language can be of two types: genetic and
correlational (reciprocal). The former facilitates the formation of language
structures, and the latter conditions their form.

II

Every phenomenon represents a continuous process. Hence it should be

conceptualized within this process and not abstracted from it. A process
manifests itself in correlations that generate various systems and structures. Each
system (structure) has its own structural principle.

III
 One of the main objects of the present study is to shed light on the
mechanism os formation of verbal stems. Stem is analysed in its dynamics, #162
as a permanently changing datum. It is conceptualized as a segment of a language
form constituting the basic element of any form or system of forms,
simultaneously invested with lexical and grammatical meanings.

IV

Verbal stems in Georgian are formed by means of reduplication, afficxation,

and ablaut (apophony). There are cases of formation of new stems from one basic
stem by recourse to all the three devices just listed, e.g.:
(a) reduplication: laçlaçi ‘ to break; breaking; to scour about’;
(b) affixation: leç-s, leç-av-s ‘ he is breaking / breaks’, da-leç-il-i
‘broken’, etc.;
(c) ablaut (apophony): leç-s ‘breaks’  laç-an-i ‘breaking; the sound of
breaking’, etc.
There are also cases of simultaneous application of different means, e.g.:
(a) reduplication and ablaut: laçaluç-i ‘breaking’;
(b) reduplication and affixation: da-laç-laç-eb-s ‘he is scouring / scours
about’; #163
(c) Ablaut and affixation: leç-s ‘he is breaking / breaks’  laç-un-I
‘breaking’.

When investigating the formal structures of a language it is necessary to

consider, next to their form and distribution, their specific features and functions,
i.e. not only their formal peculiarities but also the functioning of language
elements, their ability to establish various correlations with other elements, to
influence them, or be influenced by them.

VI

Semantic analysis implies the identification of semantic systems and

structures, interpretation of semantic correlations, and analysis of the
compatibility and combinability of meanings within a single structure.
 VII

Meaning can be expressed by different formal devices. Thus, one and the
same grammatical meaning of voice can be expressed:
(a) morphologically: a-šen-eb-s ‘he is building / builds it’ — šen-d-eb-a ‘it
is being built / built’; #164
(b) lexically: a-gd-eb-s ‘he is throwing / throws it’ — vard-eb-a ‘it is
falling’ ;
(c) syntactically: ga-i-tan-a ‘he carried / has carried it in’ — gatanil ikna ‘it
was / has been carried in’.
Thus, existence of a concrete morphological form to denote a certain
meaning is not a necessary condition for language. It can be expressed by other
than morphological means as well.

VIII

Formal and semantic systems and structures have their own principles of
formation, which does not exclude their possible interinfluence; moreover,
interinfluence is appreciable in language. Thus, the formally quite admissible
correlation a-balax-eb-s lit. ‘he is tending / tends it (the cattle) grazing grass’ —
*balax-d-eb-a ‘it is grazing / grazes grass’ is not realized due to semantic
constraint, namely, the above patterns in denominal verbs as a rule denote the
turning from one state to another. When this is the case the correlation is fully
realized. #165 However, this is not the case in the above cited forms: a-balax-eb-
s expresses not the anticipated ‘turns it into grass’ but has a totally different
meaning, specific to only this form, namely that ‘he is tending / tends the cattle
grazing’; the latter meaning proves to be incompatible with the passive voice
form *balax-d-eb-a, though it is compatible with the ‘medial’ voice form balax-
ob-s ‘it is grazing / grazes grass’; thus, semantics caused the change in the
correlation of forms.
The verbs cur-av-s ‘he is swimming / swims’ and çur-av-s ‘he is straining /
strains’ are identical in terms of their formal structure but the difference in their
grammatical meanings (the former is a verb of the ‘medial’ voice. The latter of the
active voice) leads to the formation of totally different formal systems, such as:
a-cur-eb-s ‘is maxing / makes it swim / float’ — cur-d-eb-a ‘is swimming / swims,
floats’ — cur-av-s ‘he swims’, but: çur-av-s ‘he is straining / strains’ — i-çur-eb-
a ‘is being strained’. #166
 ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ -------------------------------------------------------------------------- ---3

Глава I. Предмет лингвистики: вопросы онтологии методологии -------5
Глава II. Постоянное и изменяемое в языке --------------------------------- 23
Глава III. Методологические вопросы формального и семантического
изучения языка --------------------------------------------------- ---------33
Глава IV. Динамика образования основ в грузинском языке ------------50
Глава V. Принципы строения и взаимоотношения глагольных основ в
грузинском языке ---------------------------------------------------------71
Глава VI. Структура формантов в грузинском языке (общий формальный
анализ) -----------------------------------------------------------------------89
Глава VII. Принципы анализа формантов в грузинском языке ------------96
Глава VIII. К вопросу о семантической структуре глагольных форм ----115
Глава IX. Формальные и семантические категории языка ---------------127
ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ------------------------------------------------------------136
СОКРАЩЕНИЯ ---------------------------------------------------------------------------139
ЛИТЕРАТУРА -----------------------------------------------------------------------------140
THE GEORGIAN VERB (summary) ----------------------------------------------------161
 ბესარიონ არკადის ძე ჯორბენაძე

ქართული ზმნა

/რუსულ ენაზე/

თბილისი 1986

Редактор издательства Б.А. микадзе

Корректор Е.С. Сулханишвили

ИБ № 1359

Подписано в печать 16.09.86.

УЭ 01261 Бумага 60 х 84

Усл.печ.л.10,5 Уч. Изд. Л. 7,67 Тираж 2000 Заказ 2950

Цена 1 руб. 60 коп.

Издательство Тбилисского университета.

Тбилиси, 380028, пр. И. Чавчавадзе, 14

თბილისის უნიწერსიტეტის გამომცემლობა,

თბილისი, 380028, ი. ჭავჭავაძის პროსპექტი, 14.

Типография АН ГССР,

Тбилиси, 380060, ул. Кутузова, 19.

საქ. სსრ მ/ა სტამბა

თბილისი, 380060. კუტუზოვის, 19.