АНТИМИЛИТАРИЗМ, в широком смысле — всякое отрицание, в теории или на практике, войны и военной службы. Хотя за всю всемирную историю, по словам одного публициста, "текст исторического повествования давался войною и только примечания к тексту миром", но всё же, подобно войне, стара как мир и идея мира. Начиная с пророка Исаии и до наших дней, идет непрерывный ряд мыслителей и поэтов, содрогающихся перед ужасами войны и мечтающих о том "блаженном" времени, когда "перекуют люди мечи свои на плуги и копья свои на серпы". В большинстве случаев такой философско-литературный А. непосредственного практического значения не имел, хотя весьма содействовал подготовке и разработке тех практических мер, которые ныне кладутся во главу угла для мирного урегулирования международных отношений (см. Вечный мир и Третейский международный суд[ВТ 1]). Но в течение истории идея А. нередко получала и практически-деятельное значение, захватывая широкие общественные слои и народные массы. Такой А. в узком смысле слова проявлялся и проявляется в многообразных формах, исходя из различных оснований. — 1) Впервые в истории Европы практический А. явился в форме религиозной, в связи с христианским учением. Античные народы, со своими национальными религиями и крайним развитием государственности, поглощавшей личность, были в массе совершенно чужды А. В их философских системах на одном из первых мест в ряду добродетелей всегда стояло "мужество", и хотя Платон мечтал о мирном острове Атлантиде, но он, в согласии с другими философами древности, считал, что "война по законам природы царит между государствами". В особенности, для подчинения варваров, этих "врагов грекам по природе", всякая война законна "подобно охоте за дикими зверями", говорил Аристотель. И если историк Вописк, не без влияния более мягкого учения позднейших стоиков, подобно Исаии думал о времени, когда "никто не будет изготовлять оружия, волы будут оставлены при своих повозках, и конь не узнает сражения", — то он всё же связывал это будущее с насильственным распространением римского владычества на весь мир. Христианство, как вселенская религия бесконечного личного совершенствования, как безусловно мирное учение "не от мира сего", поставило вопрос иначе. Христианство первых трех веков относилось в войне и военной службе совершенно отрицательно. В значительной степени такое отрицание вызывалось связью военной службы с господствовавшим еще языческим культом. "Может ли христианин стоять на страже у храма богов, от коих отрекся?" спрашивал Тертуллиан, — но в то же время учители Церкви шли дальше и выводили полное отрицание войны из абсолютных велений Божьего закона. "Мы не поднимаем оружия ни против какого народа, не учимся искусству воевать, так как через Иисуса Христа мы сделались сынами мира", заявлял Ориген (III в.), и так же высказывались в IV в. Лактанций и еп. Люцифер. Это учение не оставалось только в теории: первоначальное одушевление новообращенных и угрозы духовных кар по церковным правилам заставляли проводить их в жизнь. Тертуллиан свидетельствует, что "многие уже покинули военную службу", и среди них было немало таких, кто подобно св. Мартину заявлял: "Я воин Христов, сражаться мне не подобает", и платил мученичеством за это (Максимиан, Винтриций, Ферруций и др.). Если подобные отказы от военной службы не имели массового характера, то исследователи объясняют это системой добровольной вербовки и широкой практикой заместительства, допускавшейся в рекрутской повинности Рима. Но со временем христианство всё более проникало в войска, подчиняя себе тех, кто добровольно посвятил себя военной службе, сжился с нею, — и ригоризму принципа скоро пришлось сделать уступку жизни. Сперва церковная практика допустила оставление на службе тех воинов, которые крестились, состоя уже на службе, запрещая только принятие офицерских должностей, как наиболее тесно связанных с отправлением языческого и императорского культа, и рекомендуя воздержание от убийства врагов. Но осталось в силе запрещение поступать на военную службу после крещения. Еще на Никейском соборе (325 г.) положена была епитимия для тех, кто из порыва христианской ревности "отложат воинские поясы", а потом вновь вернутся на военную службу. IV в. был критическим для этих взглядов. На знаменах римских легионов явился крест, христианская вера стала господствующей и вошла в союз с империей, варвары грозили империи опасностью со всех сторон, — и церковный А. сталь отступать. Учение св. Афанасия Александрийского о том, что "убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно", не было сразу воспринято всеми; современник его, св. Василий Великий, не допускал на 3 года к причащению убивавших на войне врагов, так как "руки их нечисты ", и такая практика держалась до VIII, даже X в., но об отрицании самой военной службы уже речи не было. В 416 г. эдиктом Феодосия II был запрещен доступ в армию, наоборот, нехристианамь. — Средневековая церковь, приспособляясь к условиям жизни, старается удержаться на срединной позиции и, следуя за блаж. Августином (IV—V в.), учить, что "наша воля должна стремиться к миру, война же обусловливается необходимостью", и вырабатывает учение о допустимости "справедливой войны". "Война сама по себе всегда есть измышление диавола, — говорить папа Николай I (IX в.), — и если нет необходимости, то нужно от неё воздерживаться; но, конечно, без всякого сомнения, нужно готовиться к войне даже в великом посту, если только она неизбежна, если дело идет о собственной защите, обороне родины и закона отцов". Сообразно с этим, феодальное право обязывало вассала помогать сюзерену при обороне и освобождало от этой обязанности при "нападении на кого-либо вне его владений". Суровое время легко стирало эти различия, а в отношении язычников и еретиков не проводило и их; запреть войны остался лишь для клира и монашества, но и то целые ордена рыцарей-монахов создались для того, чтобы "всюду преследовать неверных, стирая их с лица земли", священно-служителям запрещалось пролитие только "христианской" крови, а папа Григорий VII провозглашал "Проклят человек, удерживающий меч свой от крови". Религиозный А. мог сохраниться лишь в стороне от господствующей церкви, в сектантстве. Ряд народных движений, охватывавших массы религиозно-этическим возбуждением, выставлял своим лозунгом полный А. Таково было "братство мира", созданное плотником Дюраном во Франции XII в. и привлекшее десятки тысяч адептов; секта катаров ("чистых"), распространившаяся около 1200 г. по Лангедоку, Ломбардии, Испании и немецким странам; грандиозное движение "белых братьев, кающихся", прошедшее в XIIi—XIV в. также по латинским странам и Рейну; лолларды, последователи Виклефа в Англии XIV в. Все эти движения были подавлены жестокими мерами. В эпоху реформации идея А. была выдвинута анабаптизмом, потопившим ее вскоре в крови крестьянской войны и царства Иоанна Лейденского, но она возродилась у мирных менонитов, голландской отрасли баптизма, у остатков его в Чехо-Моравии — в братстве гутеров, в Саксонии у гернгутеров (переселившихся в XVIII в. в Россию и создавших колонию Сарепта), также как у квакеров в Англии XVII в. Упорная приверженность идее А., вызывая преследования, вынуждала этих сектантов на ряд переселений из страны в страну. Преследования менонитов в Нидерландах были ослаблены после борьбы за независимость, в которой менониты и лично, и деньгами принимали участие, но всё же они предпочли переселиться в Пруссию, где им была дарована полная свобода от военной службы. В 1780 г. эта привилегия стала ограничиваться и менониты решили воспользоваться призывом колонистов Екатериною II и переселились в Новороссийские степи, выговорив себе "навсегда свободу от военной повинности". Когда же по уставу 1874 г. воинская повинность была распространена на всех колонистов, менониты собрались выселяться. И хотя устав 1875 г. был дополнен изъятием для них, в силу коего они, освобождаясь от ношения оружия, обязывались служить в особых рабочих командах лесного ведомства, — из менонитских колоний всё же около 2000 чел. переселились в Сев. Америку. — Аналогичным образом странствовали в течение 2-х веков и гутеры из Моравии в Венгрию, оттуда в Валахию, пока не осели в России (в Черниг. губ. кол. Радичев), но и отсюда значительная их часть также переселилась в Америку во избежание подчинения уставу 1874 г. — Среди русского сектантства А. проявился как в крайних толках беспоповщинского старообрядчества, так и в рационалистических сектах. В 1738 г. рекрутская повинность была распространена на раскольников; ряд малопонятных народу войн, утомительная борьба с турками тяжело отзывались на населении, и к концу XVIII в. возродилось старое раскольничье учение об антихристе, которое за век пред тем заставляло их спасаться от мира бегством в леса и самосожжением. Беглый солдат Ефимий основал секту странников или бегунов, которые, считая все власти, и церковные, и государственные, слугами антихриста, разрывали всякие гражданские связи и отношения и уходили в леса. Среди них было едва ли не ⅓ беглых солдат, и они упрекали других раскольников за то, что те, нанимая за себя рекрутов, "подвергают других нечестивому воинскому игу". Часть их, "странноприимцы", живя в миру, не уклонялись сами от военной службы, но укрывали всех беглых. В 30-х гг. XIX в. на Дону возникла секта немоляков, категорически отрицавшая войну и военную службу; основатель её, казак Зимин, снял с себя георгиевский крест, заслуженный во французском походе, и отдал суду. Аналогичные секты возникали в 60—70-х гг., в виде немоляев, неплательщиков лучинковцев на Урале, секачей в Черниг. губ. Иногда А. выливался в крайне оригинальные формы; в 1838 г. правительство обнаружило в Тверской губ. "особую секту", которая, единственно с целью избежания рекрутской повинности, "останавливаеть деторождение после первого сына, тогда как рождение нескольких дочерей не останавливает беременности"; положено было образовать из этих сектантов особый рекрутский участок и брать по числу душ, по жеребью, "включив в участок и соседние православные семьи, в коих деторождение прекратилось после первого сына" (П. С. 3., 1838 г. № 11586). Наибольшее значение по длительности, стойкости и распространенности имело движение двух близких между собою рационалистических сект — духоборцев и молокан. А. среди них проявился особенно ярко в начале XIX в. По донесению сен. Лопухина в 1801 г., "духоборцы защищаться от неприятеля считают за должное, но всякое нападение отвергают, вследствие чего еще в 1-ю турецкую войну под Перекопом находившиеся из них в Вологодском полку бросили оружие". Но из судебных дел и указов первой четверти XIX в. видно, что духоборцы вообще считали, что "идти на службу против неприятеля они не обязаны, потому что праведный не прострет руки своей на беззаконного" и чинили "отбывательство от службы" и в мирное время, "не принимали амуниции, провианту и не хотели отправлять службы". В 20-х гг. из-за этого вопроса произошел раскол среди молокан, от коих отделился Донской толк Саламатина, считавшего, что военную службу нести надо, по слову Соломонову: "Бойся Бога, сыне, и Царя, и ни единому из них не противься"'. Среди же молокан Тамбовского толка еще в 1826 г. было массовое уклонение от рекрутчины, но постепенно они, как и духоборы, смирялись и хотя, считая по-прежнему войну и ношение оружия непозволительным, рекомендовали всячески избегать военной службы, но демонстративного "отбывательства" не практиковали, тем более, что правительство Александра I, вообще терпимо относясь к верованиям сектантов, в вопросе о военной службе на уступки не шло. Указом 1820 г. было постановлено тех из духоборов, которые "при отдаче в рекруты отказываются от присяги и военной службы, потому что сие противно образу их мыслей" — к присяге не принуждать, но и от службы не освобождать. При Николае I духоборам и молоканам б. запрещено даже нанимать за себя заместителей, и их отправляли, во избежание соблазна для православных, в кавказский корпус, в войска, действующие против горцев. Только в 60-х гг. этот запрет заместительства был отменен, а с введением всеобщей воинской повинности административными распоряжениями рекомендовалось назначать сектантов по возможности в нестроевые команды, чтобы не принуждать к ношению оружия. Отдельные случаи уклонения от военной службы за это время бывали, но в общем сектанты службу несли, а в войне 1877—8 гг. принимали деятельное участие, особенно по подвозу припасов к армии. Перевороть в настроении закавказских духоборов произошел в 90-х гг. "Большая партия", "постники", под руководством Веригина, выступили против материалистического направления разбогатевшей общины, требовали нравственного обновления и решительно вернулись к догмату строгого А. Движение это охватило все духоборческие общины Закавказья: духоборы склоняли солдат к отказу, возвращали свои ополченские и запасные билеты, собирали имевшееся у них оружие и жгли на площадях. Движение это вызвало суровые репрессии, расселение духоборов по глухим местам Закавказья, и в 1898 г., после долгих поисков и при помощи поддерживавших их толстовцев и американских квакеров, духоборы в числе около 8000 чел. выселились в Канаду, придерживаясь и там того взгляда, что "от войны и скотобоя — всё зло на земле; от войны оптом, от скотобойни — по рознице". — Исследователи-миссионеры отмечают, что это ново-духоборское движение произошло не без влияния толстовства, и это вполне возможно, так как эта "секта" одна из наиболее строго выдерживающих начало А. "Война и убийство самое невозможное дело для христианина. Военный, убийца и всякий человеконенавистник — сыны дьявола", говорить её катихизис. Но у духоборов, как мы видели, была и своя собственная, достаточно прочная традиция в том же направлении. Появившаяся в 70-х гг. в Тверской губ. незначительная, но интересная секта сютаевцев проникнута тем же духом. — Что же касается того широкого религиозно-социального движения, которое с 60-х гг. охватывает юг России, переходя теперь и в Великороссию, и именуется штундою, то его отношение к А. не вполне ясно. По своему происхождению близкие к началам баптизма, штундисты в теории, несомненно, склонны к А., но практика, по-видимому, не однородна. Встречаются донесения и жалобы на уклонение их от военной службы, а с другой стороны, существуют категорические заявления самих сектантов, что "правительство и в Новом Завете не напрасна носить меч и имеет право употреблять его против врагов отечества, в защиту его подданных". "Считая поэтому своею обязанностью нести военную службу, когда потребует того начальство, они, однако, могут также сердечно соединяться и с теми, кто не разделяет их убеждений о допустимости военной службы". Тем не менее, несмотря на свое широкое развитие, главным образом, в 70—80-х гг., штундизм только в 1894 г. был признан "особо вредною сектою", что говорить за то, что если А. и присущ ему, то преимущественно в скрытом виде. — 2) У многих из перечисленных сект А. опирается не только на религиозно-этическую основу, но и на более или менее развитое анархическое миросозерцание. В своеобразной форме проявилось оно у "странников", в наиболее полной — в учении Л. Н. Толстого. В его упорной, по собственному признанию, 30-летней борьбе "с грехом, вредом и безумием военной службы" — трудно сказать, что стоить на первом плане: религиозно-этические императивы, или стремление к анархическому укладу человеческой жизни. Первые заставляли его даже в разгаре японской войны заявлять: "я не могу, не хочу, не буду ни прямо, ни косвенно, ни распоряжением, ни помощью, ни возбуждением участвовать в войне, так как того требует Бог", Анархическое же всецелое отрицание государства, во всякой его форме, приводило Толстого к отрицанию всяких "ложных, утонченных, научных средств прекращения войны, в роде третейского суда, попыток разоружения и т. п. ". Единственно-верный путь к "естественной, радостной и наиболее нравственной жизни", это — отказ каждого человека от повиновения государству во всех его требованиях, в первую голову — от военной службы. Ту же точку зрения развивают и также проповедуют "пассивное сопротивление" и другие, немногочисленные, правда, сторонники "пассивного анархизма", в роде американца Туккера. — Другой, более распространенный, "анархизм активный", идущий от Бакунина и Кропоткина, имея более или менее те же исходные пункты (за исключением, конечно, религиозно-этических) и близкие идеалы, отличается, в общем, иным характером тактики. Допуская возможность лишь насильственного упразднения государства (с распущением армии), он старается прежде всего "поддержать пробуждение духа возмущения, чувство независимости, дикую смелость", лучше всего — личным примером, "пропагандой действием". При той решительности средств, которая допускается боевым анархизмом, такая мера, как единичное уклонение от военной службы, является настолько скромной и незаметной, что она до некоторой степени стушевывается в теоретических рецептах анархизма, но она отвечает общему строю учения, вполне подходить под общую формулу "пропаганды действием". Если в Зап. Европе вообще, во всех почти государствах (даже в милиционной Швейцарии) имеют спорадически место случаи идейного уклонения от военной службы, то их надо поставить на счет, главным образом, анархических учений. — 3) А. социалистических партий носит иной характер. Не отрицая в будущем общественной принудительной власти, они не отвергают и армии, выставляя в своей программе (еще со времени "Интернационала" Маркса) упразднение лишь постоянного войска и замену его народной милицией. Постепенно перейдя к умеренной тактике, вступив во всех странах на путь парламентской работы, современный социализм (в лице руководящей социал-демократической партии) чужд, и в теории, и на практике отказа от военной службы. Хотя в 60-х гг. на съездах "Интернационала" проводилась мысль, что "достаточно рабочим прекратить производство, чтобы парализовать любое воинственное предприятие правительств", но когда, в 1891—92 гг., на международных конгрессах рабочей социал-демократической партии, голландский анархист Д. Ньювенгуис дважды вносил аналогичное предложение о том, чтобы, в случае возникновения войны, ответить на нее всеобщей стачкой в сторонних государствах и специально "военной стачкой" в заинтересованных, — то оба раза, под влиянием таких партийных авторитетов, как Бебель и Либкнехт, предложение это отвергалось. Последний конгресс 1910 г. в Копенгагене также уклонился от принятия предложения Вальяна и Кейр-Гарди о стачке на время войны во всех отраслях производства, относящихся к военному делу, и высказался за парламентскую борьбу с милитаризмом. Но в то же время социалисты относятся с насмешкой и к стараниям "буржуазных фантазеров" — пасифистов уничтожить войну в пределах существующего строя, так как они, социалисты, убеждены, что война "с железной необходимостью время от времени посещает современное общество", что она "роковое следствие капиталистического строя" и может исчезнуть лишь с его уничтожением. Они допускают (напр., Каутский), что в современных условиях не всякая, даже наступательная, война будет против интересов народа, что "социал-демократия может очутиться в положении, когда она должна будет требовать наступательной войны", — а потому они заботятся лишь о том, чтобы поставить возможность войны в наибольшую зависимость от самого народа. На социалистических конгрессах 1889 г., в Париже, и 1896 г., в Лондоне, выработана программа из 3 пунктов: а) уничтожение постоянного войска, при чём оно подвергается критике даже с чисто-военной точки зрения, как неспособное будто бы противостоять коалиции врагов с превосходными силами и как недостаточно выучивающее гимнастике, маршировке, стрельбе. Между тем, милиция, ставя под ружье всё годное к тому население, обучая каждого гражданина с детства владеть оружием, значительно усиливает национальное сопротивление. Кроме того, если "каждый гражданин будет солдатом, то каждый солдат — гражданином". У каждого будет дома вся амуниция и оружие, — благодаря этому мобилизация возможна в 1 сутки, но с другой стороны станет невозможным употребление армии внутри страны — и в этом, думается, для социализма центр тяжести этого пункта программы; б) решение вопроса об объявлении войны должно быть предоставлено плебисциту (в Германии Эрфуртская программа 1891 г. ограничивается передачей его народному представительству), и в) требуется учреждение международного третейского суда, чтобы показать, что "партия поддерживает всякую серьезную попытку устранить военную опасность, хотя и не сбивается на буржуазную утопию о мире". Из 1-го пункта программы вытекает требование голосовать против всякого бюджета, коим поддерживается существование постоянных армий, что и осуществляется социалистами во всех парламентах, соединяясь с агитационным обличением непорядков в армии. Но иногда в среде социалистов проявлялось и более примирительное течение; напр., на конгрессе германской социал-демократической партии 1897 г. депутат рейхстага Шиппель предложил вотировать за лучшее вооружение армии, ссылаясь на то, что сам Бебель хотел голосовать за темные мундиры, лучше защищающие от вражеских пуль. Конгресс счел эти случаи не аналогичными, так как в одном речь идет о лучшей защите, в другом — о лучшем уничтожении жизней, и постановил по-прежнему: не вотировать ни пфеннига. Но и после того баварская группа Фольмара голосовала за бюджет. — В интересах мира социалистические партии борются против таможенных пошлин, колониальной политики, как носящих в себе возможность войн. От имени французских социалистов Жорес отказался "от всякой мысли о военном реванше против Германии". В свое же время комитет "Интернационала" и немецкие социалисты настойчиво протестовали против войны с Францией, а после Седана рекомендовали предложить ей почетный мир, всячески предостерегая от "грабежа французской территории". В таких выступлениях социалисты не всегда совпадали с господствующими течениями общественного мнения, но когда их упрекали в антипатриотизме, их лидеры, как Бебель и Либкнехт, неоднократно заявляли: "Если кто-нибудь нападет на Германию, если существование её подвергнется опасности, я даю слово, что все мы, молодые и старые, взвалим ружья на плечо и пойдем на врага". То же заявлялось и во Франции. Это не мешает социалистам развивать усиленную энергию "в ежедневной борьбе с милитаризмом". Она исходить, главным образом, из основной идеи социализма о вреде для пролетариата армии, как главного оплота капиталистического строя, и потому сводится к соответственному "воспитанию" молодежи, дабы заставить ее "и на службе остаться верной своим классовым интересам". Что эта пропаганда, не могущая не отражаться на дисциплине войск, имеет не широко антимилитаристический характер, а специфически политико-социальный, видно из того, что она наиболее развита в Бельгии, хотя там при небольшом войске и нейтральности страны вопросы внешней обороны играют малую роль. Пропаганда эта выражается в специальной литературе, митингах и манифестациях в периоды призыва, в организации связи между рабочими союзами и солдатами, посредством совместных празднеств, особых "комитетов жалоб" и т. п. В последнее десятилетие XIX в. среди социализма возродилось течение, не удовлетворяющееся установившимися программою и тактикою социалистических партий и возвращающееся к анархическим тенденциям. Именно, во Франции возникло движение "революционного синдикализма", разочаровавшееся в парламентской деятельности и сведшее свою задачу к игнорированию государства и к непосредственной, энергичной классовой борьбе; оно осложнилось идеей крайнего "антипатриотизма", приводящего к полному А. Эта идея была выдвинута и ревностно стала пропагандироваться социалистом Эрве (Hervé). Его исходные пункты не новы; он развивает общие тезисы социализма о классовом характере государства, какова бы ни была его "политическая этикетка", о солидарности пролетариата всех стран и обрушивается на логическую непоследовательность вождей социализма, которые в международном конгрессе взывают к объединению пролетариата "для непримиримой борьбы классовов", а разойдясь с него, готовы объединиться с враждебным пролетариату классом и "Бебель, с одной стороны, Жорес — с другой, с ружьем в руке пойдут умирать, один за германское, другой — за французское отечество". Эрве, признавая, что народные массы идут на войну не из-за одного страха, а "с сознанием нравственного долга, чуть ли не радостно", пытается доказать, что для народной массы совершенно безразлично, подчиняться ли правительству французской республики или германского императора, и что поэтому никакая война, даже оборонительная, не нужна для пролетариата. "Единственная война, достойная умных, это — социальная революция". Книга Эрве "Leur Patrie" в 1905 г. вызвала большую сенсацию, он нашел приверженцев среди синдикалистов Франции и Италии, принявших программу "прямого действия", т. е. всеобщей стачки, восстания, дезертирства из армии и проч., но со стороны большинства социал-демократии и авторитетнейших её вождей встречен был сильный отпор. "Вторжение вражсеких войск, — по словам Каутского, — означает такое невыразимое несчастье для всей страны, что оно возбуждает всё население к отпору, и никакой класс не может остаться в стороне от этого могучего течения". А "военная стачка", идея которой выражена Эрве, если применена только с одной стороны, открывает границу именно для такого вторжения, т. е. для наихудшей формы войны. Шансов же на то, чтобы она была с обеих сторон да и вообще приняла бы сколько-нибудь массовый характер, — нет. И потому единичные попытки провести ее в жизнь, если и будут героичны, то всё же это "героическая глупость". Партия, выставив своим тактическим оружием военную стачку, "была бы скомпрометирована серьезнейшим образом". И социал-демократическая партия на конгрессе в Штутгардте отвергла антипатриотизм Эрве. — Удастся ли синдикализму, как он думает, обновить социализм революционным духом, или, наоборот, в нём самом усилится раскол, и верх возьмет умеренность, но несомненно, что это движение, как и тесно связанный с ним эрвеизм, сказались сильным обострением антимилитаристического настроения среди социалистов, выразившегося в усилении пропаганды, устройстве "касс солдатской копейки", денежными подарками поддерживающих связь солдата с его рабочим синдикатом, "кассы для непокорныхь", т. е. для поддержания усиливающегося во французской армии дезертирства, и т. д. Такое революцинизирование зап.-европейского социализма произошло не без влияния революционного движения в России. Здесь социализм, имея всегда более революционный характер, смотрел на армию, главным образом, как на объект политической пропаганды, стараясь подрывом дисциплины вырвать это оружие из рук правительства и обратить его против него же. Этим объясняется, почему социалистическая пропаганда в нашей армии шла рука об руку с толстовской, хотя, казалось бы, ни по своим основаниям, ни но выводам, между ними нет ничего общего. 4. А. пасифистов, "друзей мира", "буржуазных миролюбцев", как общественное движение, возник после тяжелых испытаний наполеоновских войн, почти одновременно в Соед. Штатах Сев. Америки и в Англии (1815—16 г.), в виде "обществ друзей мира". Первоначальными их основателями были квакеры, но потом движение перекинулось по всем странам Европы и вне её и стало совершенно вне-конфессиональным и вне-партийным движением против войны в рамках существующего строя, в формах строго легальных. Его основания — мысли и чувства, выработанные многовековой работой гуманитарной философии, поэзии и публицистики о вреде войны с этической и экономической точек зрения; необычайное развитие в XIX в, культурной и экономической солидарности народов, технического прогресса вообще и средств разрушения в частности, обилие войн, сменившихся не менее тягостною эпохою вооруженного мира, — всё это подводило реальные основания под стремления пасифистов к миру. Цель их — полное, уничтожение войны и разоружение, а пока — возможное ограничение войн и вооружений. Путь к тому, — главным образом, установление постоянного и обязательного третейского суда для разрешения международных столкновений; развитие федеративного начала в жизни народов умножением международных уний, конвенций (почты, авторское право и т. д.); расширение начал нейтралитета в отношении отдельных стран (напр., Скандинавских) и местностей (перешейки, проливы), и вообще испытание и развитие всевозможных форм международного права, сближающих народы и удаляющих опасность войны. "Война должна задохнуться в атмосфере права". Способ действия пасифистов — пропаганда идеи мира, объединение сочувствующих в общества, воздействие на подрастающие поколения и на правительства. Общества друзей мира развивались повсеместно до конца, 60-х гг.; движение, приостановленное войною 1870 г., вновь оживилось с 1889 г., когда на всемирной выставке в Париже собрался 1-й международный конгресс друзей мира, которые после того собираются ежегодно. С 1892 г. движение проникло в среду членов различных парламентов, которые также стали собираться на "междупарламентские конференции", имеющие представителей всех парламентских стран. Возникновение в России после 1905 г. первых обществ мира и вступление русских групп членов Г. Думы и Г. Совета в междупарламентский союз международного арбитража было скреплено визитами французских парламентариев в Россию в 1910 г. В 1908 г. всего обществ друзей мира с филиальными отделениями было более 600; рост их, а в особенности членов междупарламентских конференций говорить за возможный рост влияния их идей на парламенты, а через них и на правительства. Фредерик Пасси, Берта Суттнер, В. Стэд — виднейшие деятели пасифизма в наше время. 5) Результатом совокупного действия всех изложенных влияний, а также, конечно, и собственного сознания народно-государственных интересов явился со стороны самих правительств ряд тех практических мер к ограничению и гуманизации войны, которые в совокупности могут быть названы правительственным А-мом. В средние века влияла, главным образом, Церковь, содействуя выработке, как вообще начал международного нрава, так и таких своеобразных институтов, как "Божий мир" — в отношении ряда неприкосновенных для войны лиц, мест, вещей, или "Божье перемирие" в определенные дни (для частных и международных войн). С развитием международного общения и ростом культуры развивалось международное право, в частности — право войны, упрочивались системы союзов, появлялись постоянно нейтральные государства, обеспеченные международной гарантией, применялись всё чаще третейские суды между государствами; в XIX в. начали проводиться в жизнь, хотя и нерешительно, принципы их постоянной организации и обязательности обращения к ним; делались попытки, хотя неудачные, к ограничению вооружений и т. д. — Но если идеи А., захватывая отдельных лиц или целые общественные группы, оказывали в течение истории известное влияние и на постепенное прогрессирование форм международной жизни, — то всё же общий ход её остается неизменным, — война, как и встарь, продолжает "писать историю", и мировая политика нашего времени далека от осуществления идеалов А. Несмотря на пропаганду "братства народов", "вечного мира" и "всеобщего разоружения", — развитие вооруженных сил идет по-прежнему усиленным темпом, введение всеобщей воинской повинности признается насущною потребностью государственной обороны даже в Англии, Сев.-Амер. Соед. Штатах и Китае, до сих пор воздерживавшихся от неё, а обостряющаяся промышленная конкуренция создает новые поводы для возникновения войн — "борьбу за рынки". Стремление к расширению государствами своих территорий, вызываемое экономическими, политическими и социальными причинами, также не угасает (аннексия Австрией Боснии и Герцеговины, Японией — Кореи); конструирование государств на почве объединения рас и национальностей и выделения их в самостоятельные организации продолжается (панмонголизм, пангерманизм, панславизм): цивилизация постепенно выдвигает на сцену истории всё новые народы и расы. Самая война не теряет черт жестокости (систематический измор англичанами в 1900—01 гг. бурских жен и детей в концентрационных лагерях, поведение испанск. ген. Вейлера на Кубе, избиение америк. ген. Смитом на о-ве Самар (Филиппины) всех туземцев старше 10-летнего возраста, резня японцами китайцев в П. Артуре в 1894 г.). Не будучи, так. обр., в силах прекратить войны и парализовать чрезмерные жестокости в их проявлении, идеи А. и пасифизма способны в то же время угашать героическое миросозерцание народов, делавщее их стойкими, крепкими государствен. организмами и обеспечивавшее их самобытность, их политическую и гражданскую свободу и целость их культуры под натиском "варваров". Они угрожают заразить народы равнодушием к своему отечеству и, развинчивая войну, обесценивают целый ряд духовных ценностей, воспитывавших в человечестве непоколебимую преданность идее, готовность гибнуть за нее, приносить себя в жертву за общее дело — "за други своя". Сознание опасности от этого равнодушия начинает постепенно возвращаться к современному обществу, и типичный его представитель, популярный современный политический деятель, бывший президент Сев.-Амер. Соед. Штатов, Т. Рузвельт открыто признал в одной из своих речей, что "нация, боящаяся войны, разлагается и осуждена на погибель и рабство". Борьба с А. должна вестись как путем патриотического воспитания молодежи и выяснения ей идеальных и эстетических сторон войны и военного дела, так и в самой армии, путем организации военных союзов, получивших особенно широкое развитие в Германии, и в беседах с нижними чинами, разъясняющих вопросы о сущности и задачах государства, о значении и необходимости постоян. армии и т. п., кроме того, для подготовки руководителей таких бесед — будущих офицеров, у нас с 1907 г. по 1910 г. в воен. училищах выпускным юнкерам читался особый курс, т. назыв. "особый отдел законоведения", в котором разбирались и критиковались основн. положения современных антигосударств. и антимилит. учений параллельно с изложением здравых политич. понятий. Наконец, к мерам борьбы с А. должны быть, причислены и все те меры, которые ведут к сближению корпуса офиц. с нижними чинами и к укреплению между ними нравств. связи. (Из русск. руководств по этому предмету наиболее известны книги: В. А. Томашевич. Учебн. законовед. Вып. III. Спб., 1908 г. (на прав. рукописи); А. М. Добровольский. Анархизм, социализм, рабоч. и аграрн. вопросы. Спб., 1908 г.; М. М. Бородкин. Современные беседы. Спб., 1907 г., в 4 выпусках — "о социализме, национ. и воен. вопросы", и проф. Э. Н. Берендтс. О государстве, беседы с юнкерами Ник. кав. уч. Спб., 1908. Литературы, обнимающей вопрос об А. в целом, не имеется. Наиболее обработань период первоначального христианства и средневековой церкви в трудах: проф. М. Таубе. История зарождения современного международного права, т. II, 1899 г. и Христианство и организация международного мира, 1902 г.; Bigelmair. Die Beteiligung der Christen am öoffentlichen Leben in vorkonstantinisceher Zeit. Материал о сектантстве разбросан в общих трудах и монографиях о сектантстве, как, напр.: проф. Буткевич. Обзор русских сект и их толков; Юзов. Раскол и сектантство; Клаус, Наши колонии (о менонитах); Тан. Духоборы в Канаде, 1906 г.; Пругавин. Религиозные отщепенцы, 1904 г. и др.; Эльцбахер. Анархизм; Эрве. Социализм и патриотизм, М. 1907 г.; обильная новейшая литература о синдикализме в трудах Лабриолы, Оливетти и др. Об отношении социализма к вопросу дают сведения не только общие труды по его истории, но и специально вопросу посвященные речи и статьи, напр.: Ж. Жорес. Социализм и мир, 1905; Г. Лагардель. Пролетариат и милитаризм во Франции и Бельгии, 1906; К. Каутский. Патриотизм, война и социал-демократия, 1906; В. Либкнехт. Наши цели, 1905; Ш. Нэн. Милитаризм и социал-демократия, 1906; М. Мауренбрехер. Социализм и международные отношения. О пасифизме — Гр. Комаровский. Успехи идеи мира. М. 1898, и др.).
Примечания редакторов Викитеки
- ↑ Указанной статьи нет в данном издании.