— Una tromba!—вскричалъ вдругъ младшій изъ гребцовъ, указывая на черный косой смерчъ, подымавшійся изъ воды къ облакамъ. Вода кругомъ него клокотала, какъ кипятокъ. Гребцы быстро спустили паруса.
— Куда же мы теперь?—спросилъ Дженаро.
— Назадъ! Назадъ!—отвѣтилъ младшій гребецъ.
— Опять вокругъ всего острова?—спросилъ я.
— Укроемся въ скалахъ! Смерчъ уходитъ въ открытое море!
— Но волненье разобьетъ лодку о скалы!—сказалъ старикъ и быстро принялся грести.
— Боже милосердный!—простоналъ я, видя, съ какою быстротою подвигался по водѣ смерчъ.—Онъ или подыметъ и закрутитъ нашу лодку въ воздухѣ, или придавитъ насъ къ отвѣсной скалѣ!—Я схватился за весло старика, Дженаро сталъ помогать молодому; мы гребли изо всѣхъ силъ, но уже слышали за собою свистъ вѣтра и клокотанье воды,—смерчъ какъ будто самъ отталкивалъ насъ отъ себя.
— Санта Лючія, спаси насъ!—вскричали оба гребца, бросили весла и пали на колѣни.
— Да гребите же!—закричалъ Дженаро, но они оба, блѣдные какъ смерть, не сводили глазъ съ неба. Вотъ надъ головами нашими пронесся ураганъ, а слѣва надвинулась на лодку черная стѣна волнъ; насъ высоко подбросило кверху, лодку обдало брызгами и пѣною, воздухъ сгустился до того, что у меня кровь готова была брызнуть изъ глазъ. Затѣмъ все померкло вокругъ, но я еще успѣлъ почувствовать, какъ надъ головой моей сомкнулись волны, понять, что мы всѣ обречены смерти, и послѣ того лишился чувствъ.
Зрѣлище, открывшееся моимъ глазамъ, когда я пришелъ въ себя, подѣйствовало на меня еще сильнѣе, нежели величественная картина изверженія Везувія, такъ же сильно, какъ разлука съ Аннунціатою. Со всѣхъ сторонъ, снизу и сверху меня окружалъ голубой эфиръ. Я шевельнулъ рукою, и вокругъ меня, словно электрическія искры, засверкали милліоны голубыхъ звѣздочекъ. Да, я несся по воздуху! Я, конечно, умеръ и летѣлъ теперь на небо. Но какая-то тяжесть давила мою голову; это были земные грѣхи мои. Они гнели меня внизъ. Надъ головой моей проносилось холодное дуновеніе вѣтра. Машинально вытянулъ я руку, коснулся какого-то твердаго предмета и ухватился за него. Но тутъ мною опять овладѣла смертная слабость; я совсѣмъ не ощущалъ своего тѣла. Конечно, тѣло мое лежитъ на днѣ морскомъ, а я, то-есть, душа моя, возносятся къ небу. «Аннунціата!» простоналъ я, и вѣки мои опять сомкнулись. Это безсознательное состояніе продолжалось, вѣроятно, долго. Но вотъ я вздохнулъ свободнѣе, почувствовалъ себя сильнѣе, и сознаніе мое прояснилось. Я лежалъ на холодной и твердой, какъ камень,
— Una tromba! — вскричал вдруг младший из гребцов, указывая на чёрный косой смерч, подымавшийся из воды к облакам. Вода кругом него клокотала, как кипяток. Гребцы быстро спустили паруса.
— Куда же мы теперь? — спросил Дженаро.
— Назад! Назад! — ответил младший гребец.
— Опять вокруг всего острова? — спросил я.
— Укроемся в скалах! Смерч уходит в открытое море!
— Но волненье разобьёт лодку о скалы! — сказал старик и быстро принялся грести.
— Боже милосердный! — простонал я, видя, с какою быстротою подвигался по воде смерч. — Он или подымет и закрутит нашу лодку в воздухе, или придавит нас к отвесной скале! — Я схватился за весло старика, Дженаро стал помогать молодому; мы гребли изо всех сил, но уже слышали за собою свист ветра и клокотанье воды, — смерч как будто сам отталкивал нас от себя.
— Санта Лючия, спаси нас! — вскричали оба гребца, бросили вёсла и пали на колени.
— Да гребите же! — закричал Дженаро, но они оба, бледные как смерть, не сводили глаз с неба. Вот над головами нашими пронёсся ураган, а слева надвинулась на лодку чёрная стена волн; нас высоко подбросило кверху, лодку обдало брызгами и пеною, воздух сгустился до того, что у меня кровь готова была брызнуть из глаз. Затем всё померкло вокруг, но я ещё успел почувствовать, как над головой моей сомкнулись волны, понять, что мы все обречены смерти, и после того лишился чувств.
Зрелище, открывшееся моим глазам, когда я пришёл в себя, подействовало на меня ещё сильнее, нежели величественная картина извержения Везувия, так же сильно, как разлука с Аннунциатою. Со всех сторон, снизу и сверху меня окружал голубой эфир. Я шевельнул рукою, и вокруг меня, словно электрические искры, засверкали миллионы голубых звёздочек. Да, я нёсся по воздуху! Я, конечно, умер и летел теперь на небо. Но какая-то тяжесть давила мою голову; это были земные грехи мои. Они гнели меня вниз. Над головой моей проносилось холодное дуновение ветра. Машинально вытянул я руку, коснулся какого-то твёрдого предмета и ухватился за него. Но тут мною опять овладела смертная слабость; я совсем не ощущал своего тела. Конечно, тело моё лежит на дне морском, а я, то есть, душа моя, возносятся к небу. «Аннунциата!» простонал я, и веки мои опять сомкнулись. Это бессознательное состояние продолжалось, вероятно, долго. Но вот я вздохнул свободнее, почувствовал себя сильнее, и сознание моё прояснилось. Я лежал на холодной и твёрдой, как камень,
