— Сережа, зачѣмъ и куда вы ѣдете? И почему это тайна для меня, для всѣхъ насъ? Развѣ вы не другъ всѣмъ намъ? Все равно, я знаю, и знаю что это — ваша погибель! Можетъ быть, я сама виновата и могу что-нибудь поправить?
— Что же тутъ поправлять?
Чибо смотрѣла неподвижно, прямо въ упоръ на Блонскую, будто не видя ее, слѣпая.
— Можетъ быть, васъ удержитъ, если я выйду за васъ замужъ? Что я люблю васъ, вы знаете.
— Нѣтъ, нѣтъ, я ничего не хочу! — отрывисто и грубо, будто боясь уступить, отвѣчалъ тотъ.
— Неужели ничто не можетъ тутъ помочь? неужели это — безповоротно?
— Можетъ быть. Многое случается слишшкомъ поздно.
— Сережа, опомнитесь! Вернемся, вѣдь вы погибнете, не только какъ художникъ, но и вообще!
— Что тутъ говорить? Поздно поправлять, и потомъ я такъ хочу! — вдругъ почти крикнулъ художникъ. Чибо перевела глаза на него.
— Нѣтъ, вы такъ не хотите, — говорила Блонская.
— Сережа, зачем и куда вы едете? И почему это тайна для меня, для всех нас? Разве вы не друг всем нам? Всё равно, я знаю, и знаю что это — ваша погибель! Может быть, я сама виновата и могу что-нибудь поправить?
— Что же тут поправлять?
Чибо смотрела неподвижно, прямо в упор на Блонскую, будто не видя ее, слепая.
— Может быть, вас удержит, если я выйду за вас замуж? Что я люблю вас, вы знаете.
— Нет, нет, я ничего не хочу! — отрывисто и грубо, будто боясь уступить, отвечал тот.
— Неужели ничто не может тут помочь? неужели это — бесповоротно?
— Может быть. Многое случается слишком поздно.
— Сережа, опомнитесь! Вернемся, ведь вы погибнете, не только как художник, но и вообще!
— Что тут говорить? Поздно поправлять, и потом я так хочу! — вдруг почти крикнул художник. Чибо перевела глаза на него.
— Нет, вы так не хотите, — говорила Блонская.
