Voprosy1983 1
Voprosy1983 1
Voprosy1983 1
ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
ВОПРОСЫ
ЯЗЫКОЗНАНИЯ
ЯНВАРЬ —ФЕВРАЛЬ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
МОСКВА—1983
СОДЕРЖАНИЕ
[ ф и л и н Ф. П.| (Москва). О некоторых особенностях лексики восточносла-
вянских языков 3
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
Будагов Р. А. (Москва). В защиту понятия слово 1В
К о т о в Р. Г., М а р ч у к Ю. Н., Н е л ю б и н Л . А. (Москва). Машинный
перевод в начале 80-х годов 31
Лаптева О. А. (Москва). Типа или вроде? 39
МАТЕРИАЛЫ И СООБЩЕНИЯ
А р б а т с к а я Е. Д. (Москва), А р б а т с к и й Д. И. (Ижевск). О лексико-
семантических классах имен прилагательных русского языка 52
М у р ь я н о в М. Ф. (Москва). К проблеме критерия художественности в ста-
рославянском литературном языке *>6
В о л к о в А. А. (Москва). Письмо и звучащая речь 83
Д а ш к е в и ч Я . Р. (Львов). Армяно-кыпчакский язык: этапы истории . . . . Я1
П е с т о в В. С. (Москва). Категории лица, сказуемости и предикативности
в языке кечуа 108
Сарджвеладзе 3 . А. (Тбилиси). У истоков грузинской лингвистиче-
ской мысли 1J 3
П у м п я н с к и й А. Л . (Калинин). О принципе языковой многозначности 122
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Рецензии
Ч е р н о в В. И. (Киров). Васильев Л. М. Семантика русского глагола . . . . 131
Ж у к о в с к а я Л. П., С и м о н о в Р. А. (Москва). Сказания о начале сла-
вянской письменности 133
С м о л и н а К. П. (Москва). Памятники московской деловой письменности
XVIII в - 137
Александрова О. В. (Москва). Mori О. Frases infinitivas preposicionales
en la zona significativa causal. Estudio contrastivo espanol-ingles 140
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Хроникальные заметки 142
РЕДКОЛЛЕГИЯ:
О. С. Ахманова, Ф. М. Березин, Ю. Д. Дешериев, А. И. Домашнее,
Ю. Н. Караулов, Г. А. Климов (отв. секретарь редакции),
В. 3. Панфилов (зам. главного редактора), В. М. Солнцев (зам. главного редактора),
О. II. Трубачев, Ф. П. Филин I (главный редактор), В. Н. Ярцева
А^рес редакции: 121019 Москва, Г-19, ул. Волхонка, 18/2. Институт русского языка,
редакция журнала «Вопросы языкознания». Тел. 203-00-78
Зав. редакцией И. В. Соболева
© Издательство «Наука»,
«Вопросы явыкозвания».
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
1983
ФИЛИН Ф. П.
15
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
№ 1 1983
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
БУДАГОВ Р. А.
16
нии сочинений этого автора, а то и о всей русской литературе прошлого
столетия. Так начинают стираться грани между лингвистикой, с одной сто-
роны, и поэтикой, историей литературы, историей культуры, историей об-
щественной мысли — с другой. Возникает не взаимодействие наук — важ-
ная проблема нашего времени! — а их полное смешение. Между тем, здесь
следует строго различать взаимодействие и смешение 3 .
Сказанное, разумеется, не означает, что системные (целостные) иссле-
дования в самых различных областях знания, ведущиеся в наше время,
оказываются ненужными или ошибочными. Напротив. Они играли и иг-
рают важную роль в науке нашей эпохи 4 . Протесты вызывают не сами по
себе понятия системы и целого, а их интерпретация в некоторых направ-
лениях науки, приводящая к ошибочной дилемме: либо целое, либо части
целого, либо большие единицы языка (предложение и сочетание предло-
жений), либо «малые» единицы (слова, слоги, звуки). В лингвистике по-
добное противопоставление (либо — либо) уводит исследователя в сторо-
ну от конкретного материала естественных языков. Возникают пустые
абстракции, не продвигающие вперед науку о языке 5 .
Вернемся, однако, к вопросу о том, как могло возникнуть, казалось
бы, невероятное представление о «никчёмности слова»? Быть может,
здесь создалось положение, возможное и в других науках, при котором
наши «житейские представления» не совпадают или даже резко расходят-
ся с современными научными данными? Но ведь «житейские представле-
ния» в данном случае опираются на многовековой опыт человеческой прак-
тики. Мы говорим, например, «честное слово», «крылатое слово», «меткое
слово», «ходячие слова», «к слову сказать», «из песни слова не выкинешь»,
«он (она) за словом в карман не полезет», «не дав слова крепись, а дав слово
держись», «слова без дел, что лук без стрел» и сотни других. Неужели и
здесь существительное слово непонятно вне широкого контекста, неужели
и здесь для осмысления слова нужно призывать на помощь «лингвистику
текста»? Разумеется, нет. Контекстом для слова здесь служит многовеко-
вая народная мудрость, выраженная в языке.
Предположим, однако, на минуту, что «современная лингвистика»
опровергает народную мудрость. Ведь когда-то открытие шарообразной
формы Земли опровергло старинное представление о Земле как о плоской
поверхности. Но это великое для своего времени открытие не помешало
людям, как не мешает оно и теперь, ходить прямо, не сгибаясь, несмотря
на шарообразную поверхность Земли. Подобно этому — напомним, «вся-
кое сравнение хромает» (опте simile claudet) — известная относительность
в самостоятельной жизни отдельных слов нисколько не мешает и не мо,жет
мешать людям выражать мысли и чувства прежде всего с помощью отдель-
ных слов, хотя эти последние находятся в системе языка и взаимодейст-
вуют друг с другом.
Попытки «выбросить» слово из науки о языке вызваны еще и тем, что
до сих пор не существует общепризнанного понимания и определения
слова. Но ведь нет и общепризнанного определения предложения, что не
мешает «лингвистике текста» целиком опираться на предложение, на груп-
3
Для примеров п иллюстраций см. главу «В какой мере „лингвистика текста"
является лингвистикой?» в моей книге [5]. В вышедшем недавно сборнике [6] хотя и со-
общается в заглавии не только о «целом», но и о его «компонентах», в самом же сбор-
нике «компоненты» понимаются тоже как «целое», но только менее «длинное». К а ч е -
ственное р а з л и ч и е между «целым» и его «компонентами» не вскрыто и не
показано, а слову как самостоятельной категории языка места не находится. При этом
авторы напрасно, на мой взгляд, ссылаются на В. В. Виноградова, все творчество ко-
торого может быть названо «гимном слову» во всех его аспектах. В. В. Виноградов всег-
да шел не от предложения к слову, а от слова к предложению, а затем и к художест-
венному целому (об этом дальше).
4
По мнению многих исследователей, понятие системы было «ключевым понятием»
уже в XVIII столетии. См. об этом [7].
5
О борьбе с пустыми абстракциями см. [8]. В 1982 г. вопрос об абстракциях и
моделях в математической лингвистике ставится уже совсем иначе, чем он ставился
десять — пятнадцать лет тому назад. Некоторые представители математической линг-
вистики теперь хорошо понимают, что лингвистические модели не должны допускать
«чувствительного искажения лингвистической реальности» (см. об этом 19]).
17
пу предложений, на длинный текст. Но трудности определения слова,
как и любого другого научного понятия, не могут служить основанием
для исключения слова из филологии, которая призвана им заниматься ед-
ва ли не в первую очередь. Споры об определении слова давно велись и ве-
дутся среди лингвистов многих стран, в том числе и среди советских уче-
ных, в особенности на протяжении 50—60-х годов, когда было опублико-
вано немало интересных статей на эту тему.
К сожалению, однако, эти статьи, нередко без серьезных оснований,
терминологически осложнялись стремлением их авторов учесть все осо-
бенности слова (реальные и потенциальные) во всех языках мира. Между
тем определение слова, как и других научных понятий, должно быть, по
возможности, простым, чтобы к общему определению можно было бы
в случае необходимости прибавлять дополнительные признаки, учитывая
особенности несходных языков и разный уровень их исторического разви-
тия.
Слово — это одна из важнейших категорий языка, оформленная грам-
матически, обозначающая явления действительности и психической жизни
человека и обычно одинаково понимаемая коллективом людей, говорящих
на данном языке. К этому надо прибавить, что и «явления действитель-
ности», и «явления психической жизни человека» следует понимать в самом
широком смысле, ибо слово может, разумеется, именовать и явления, в дей-
ствительности вовсе несуществующие. Но подобно тому, как и в жизни
нереальные понятия — категория, производная от понятий реальных, так
и в слове сохраняется аналогичное соотношение. Предложенное определе-
ние фиксирует главные особенности слова. Что же касается значения слова,
то это — содержание слова, в котором центральное место занимает поня-
тие. Сказанное нисколько не мешает слову выражать и передавать не 'толь-
ко наши мысли (понятия), но и наши чувства, сколь бы многообразными
и разнообразными они ни были. Понятие, однако, как правило, оказывает-
ся в центре значения слова (о многозначных словах будет сказано даль-
ше) в .
Я понимаю, конечно, рабочий характер предложенных определений
слова и значения слова. Следует, однако, обратить внимание на граммати-
ческую оформленность слова, сколь бы различной она ни была в языках,
разных по морфологическому строю. Грамматика слова дает возможность
постоянно исследовать сложную проблему взаимодействия значения и
формы почти на всех уровнях языка- «Голый» формализм так же беспло-
ден, как и «голый» семантизм, ставший весьма модным как раз у тех линг-
вистов, которые совсем не так давно слепо верили в научную силу, науч-
ную «точность» формалистического изучения всех категорий языка.
В свете сказанного споры о цельнооформленности или не о цельно-
оформленности слова в разных языках, которые у нас оживленно велись
лет двадцать тому назад, представляются мне хотя и интересными, но
второстепенными по своему теоретическому значению. Разумеется, для
понимания слова, например, в алеутском языке, надо знать, что «алеут-
ский глагол со включенным в него суффиксом воспринимается как имя
с притяжательным суффиксом» [14], а для понимания границ слова во
французском языке существенна возможная субстантивация целого ком-
плекса типа le qu'en dira-t-on «пересуды», которую еще Вандриес считал
одним словом [15]. Все это действительно необходимо знать при изучении
тех или иных языков, но все это (в частности, подвижность границ между
словами), разумеется, не может служить основанием для отказа от общего
понятия о слове, для отказа от определения слова. Независимо от харак-
тера и степени его цельнооформленности слово в любом языке выполняет
свою важнейшую назывную (в широком смысле) и понятийную функцию.
В свое время норвежский лингвист А. Соммерфельт убедительно пока-
зал, что в языке небольшого австралийского племени аранта совсем не
6
По всем этим вопросам см. [10]. Обзор самых разных определений слова дан
в [11-13].
18
существует разделения слов на самостоятельные и служебные, как в со-
временных европейских языках (в языке аранта все слова вполне самостоя-
тельны) [16], но и подобные различия как бы внутри разных слов в раз-
ных языках не дают никаких оснований для отрицания реальности слова.
Следует только всегда помнить и понимать, что типы слов в разных языках
различны в зависимости 1) от общей типологической характеристики тех
или иных языков, 2) от степени их исторического развития.
Возможная нецельнооформленность слова тоже, разумеется, не может
служить основанием для его отрицания. Известно, например, что в ста-
рых русских рукописных памятниках и в печатных изданиях до конца
XV в. либо вовсе не существовало деления текста на отдельные слова,
либо текст делился на целые группы слов, связанных по смыслу. Писцы
ставили «одно слово за другим, без промежутков между ними; только
группы слов, то больше, то меньше, отделялись друг от друга» [17]. Это —
свидетельство истории. Но и в синхронном плане членение иногда ослож-
няется не только между словами, но нередко и внутри, казалось бы, це-
лостных слов. Так, Г. Шухардт утверждал, что такие немецкие образо-
вания, как, например, liebreich «любвеобильный» или в том же значении
liebevoll, слагаются из двух самостоятельных слов: lieb + reich, liebe -\-
voll [18]. Независимо от степени справедливости подобной точки зрения
несомненно одно — возможные осложнения границ как между словами,
так и внутри целостных слов. Вместе с тем не следует преувеличивать
значение подобных осложнений, ни, тем более, на их основе отрицать
существование вполне самостоятельных слов. В свое время Ю. Н. Тыня-
нов очень тонко показал возможность превращения в определенной со-
циальной среде словосочетания «поручики же» в словосочетание «Подпо-
ручик Киже» (Тынянов Ю. Н., «Подпоручик Киже»).
2. В нашей отечественной науке слово до самого последнего времени
всегда рассматривалось как важнейшая категория языка. В 1883 г.,
в частности, Крушевский закончил свой прекрасный «Очерк науки о
о языке» так: «Развиваясь, язык вечно стремится к полному общему и
частному соответствию мира слов миру понятий» [19]. «Мир слов» в связи
с «миром понятий» оказался в центре всего «Очерка». Немного позднее
об этом же писал Срезневский: «Каждое слово есть представитель поня-
тия, бывшего в народе: что было выражено словом, то было и в жизни...
Каждое слово для историка есть свидетель, памятник, факт жизни народа,
тем более важный, чем важнее понятие, им выраженное. Дополняя одно
другим, они все вместе представляют систему понятий народа, передают
быль о жизни народа — тем полнее, чем обширнее и разнообразнее их
собрание» [20]. Написанные почти сто лет тому назад, эти строки звучат
удивительно современно: вдумчивый и серьезный исследователь прекрас-
но понимал и значение отдельных слов («каждое слово...»), и системы слов
(«все вместе...») для науки о языке.
В советскую эпоху подобные мысли дальше развивали в своих публи-
кациях такие ученые, так Л. В. Щерба, Л. П. Якубинский, В. В. Вино-
градов, И. И. Мещанинов, Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, В. И. Абаев,
А. И. Смирницкий, Ф. П. Филин, О. С. Ахманова, В. 3. Панфилов, О. Н.
Трубачев и некоторые другие. При этом Мещанинов, например, справед-
ливо считал, что слово — это предмет изучения не только в лексикологии
и семасиологии, но и в грамматике (21], а Щерба утверждал, что «каждое
мало-мальски сложное слово (в семантическом отношении.— Б. Р.)
в сущности должно быть предметом научной монографии...» [22]. И всё
это вполне актуально и в наши дни, если не забывать об осмыслении языка
как «действительного практического сознания».
Стремление связать слова с понятиями и реалиями всегда было
характерно для материалистической мысли еще задолго до возникновения
марксизма. Эту тенденцию отмечают, в частности, историки античности:
ученые той эпохи стремились «...посредством анализа слов прийти к по-
знанию реального мира» [23]. Гораздо позднее знаменитому шведскому
ботанику и медику Карлу Линнею принадлежит изречение: Nomina si
nescis, perit et cognitio rerum «Если ты не знаешь имен, то ты не имеешь
19
представления и о вещах» ". При всей наивности старых представлений
о прямой связи между «вещами и именами (словами)», в подобных пред-
ставлениях уже обнаруживалось желание как-то сблизить язык с дейст-
вительностью, как-то проникнуть в «сущность вещей». И недаром те линг-
висты нашего века, которые отрицают какую бы то ни было связь между
языком и реальностью, вместе с тем отрицают и взаимодействие между
словами и понятиями [25] 8 .
Разумеется, связь между словами и понятиями сложна и ее нельзя
упрощать. Вместе с тем очевидно, что наши знания так или иначе, прямо
или косвенно взаимодействуют со словами. Мир современной техники
нельзя осмыслить без мира современной лексики, современной термино-
логии. Речь идет, разумеется, не о физической связи между словами и
понятиями, как думали когда-то, а о связи исторической, о связи в про-
цессе исторического развития каждого языка.
Уже было справедливо замечено: «Чем более отвлеченным и общим
является понятие, тем меньшую роль играют сопровождающие его конкрет-
ные чувственные образы и тем большее значение приобретает для него
чувственная форма слова... По мере возрастания обобщенности понятий
связь между понятием и словом становится все более тесной, а для аб-
страктных понятий, непосредственно не связанных ни с какими наглядными
образами вещей, слова оказываются единственной формой существования
понятий...» [27] (ср. [28]). Несколько иначе об этом же писал и американ-
ский лингвист Э. Сепир, хотя и отдавший дань скептицизму и релятивизму,
но умевший глубоко анализировать языковые факты: «Наш ум требует
точки опоры. Если он не может опереться на отдельные словообразующие
элементы, он тем самым решительнее стремится охватить все слово в целом»
[29]. В этом отношении большой интерес представляет история термино-
логии, где «стремление опереться на слово» выражено еще рельефнее,
еще очевиднее.
Хорошо известно, что термины — это те же слова, хотя и в особой
функции. Изгоняя из лингвистики слова, изгоняют тем самым и термины.
Но термины, как и система терминов, неразрывно связаны со знаниями,
с различными науками, с их непрерывным развитием. «Ликвидируя»
слова, наука о языке тем самым оказывается в стороне от всех других наук,
которые не могут развиваться ни без слов вообще, ни без терминов.
Между тем историки науки давно установили многообразные связи
и взаимоотношения между уровнем развития отдельных наук и уровнем
развития соответствующего языка. «Из чертежей Леонардо да Винчи
по механике,— пишет Л. Ольшки,— из указаний Бенедетти можно за-
ключить, что... предшественникам Галилея было знакомо понятие момен-
та силы (курсив мой.— Б. Р.). Но это понятие получило ценность лишь
с того времени, когда Галилей дал ему точный термин, как доказывает
и тот факт, что егоТвраги — перипатетики ни при каких условиях не
9
желали "понять и принять этого выражения» [30] . Автор приводит и дру-
гие многочисленные аналогичные примеры, свидетельствующие о роли
терминологии и, шире, о роли слов и словосочетаний в процессе развития
различных наук в эпоху Возрождения. Как образно говорил позднее
один из персонажей «Назидательных новелл» Сервантеса (1613 г.), в науку
нельзя проникнуть иначе, как только через дверь языка [33]. То же сле-
дует сказать ; и"о науке нашей эпохи. Достаточно вспомнить сотни новых
слов и новых словосочетаний, проникших в русский язык в связи с раз-
витием'одних только космических исследований 1 0 . Аналогичный процесс
наблюдается и в других науках, подтверждая марксистский тезис о связи
между развитием языка и развитием культуры (в самом широком смысле).
7
Об истории этого интересного афоризма см. [241.
s
В английском оригинале книги здесь говорится об отсутствии всякой связи ме-
жду такими категориями, как form-classes and lexicon, т. е. между грамматикой и лек-
си^ эй. По мнению автора, эти понятия вообще не соотносительны [26].
9
В этом же плане смотри старую, но капитальную монографию [31], а из новых
работ [32].
10
Документированные примеры и иллюстрации см. [34], а для более ранних эпох—
мою публикацию [35].
20
Вместе с тем нельзя забывать, что язык и мышление, язык и наука —
это силы, постоянно и глубоко взаимодействующие, но отнюдь не тожде-
ственные. Поэтому надо признать несостоятельными заявления многих
современных позитивистов, будто бы любая наука — это не что иное, как
только «хорошо организованный язык» [36] п . Между тем каждая наука
определяется прежде всего разработкой соответствующих проблем, вхо-
дящих в ее компетенцию, теорией, мировоззрением ученых. И хотя язык
не остается пассивным в подобном сложном процессе (ресурсы языка
способствуют фиксации тех или иных достижений науки), отождествле-
ние «специального языка» и науки недопустимо и приводит к отождест-
влению языка и мышления, к искажению природы языка.
Сказанное нисколько не противоречит тому, что история любой науки
неразрывно связана с историей слов и терминов, с историей соответству-
ющих наименований, а нередко и с изменением подобных наименований.
И нельзя не сожалеть, что этот интересный и важный вопрос остается все
еще недостаточно изученным. Один из исследователей заметил, что когда
в 1770 г. во Франции появилось слово соке «кокс», то вместе с ним в этой
стране началась эпоха капитализма: КОКС заменил в индустрии дерево
и тем способствовал «рождению современной промышленности» [38].
Разумеется, здесь сама «вещь» (кокс) заменила другую «вещь» (дерево),
а не одно слово — другое. Вопрос не сводится к такому, несколько упро-
щенному установлению прямого взаимодействия между отдельными слова-
ми и целыми экономическими эпохами, хотя сама проблема «слов и реа-
лий», слов в истории общества еще ждет своих новых исследователей. Эта
проблема сближает язык и общество не путем деклараций, а путем ана-
лиза фактического и очень важного, интересного материала.
3. Но вернемся к «ниспровергателям» слова. Двумя главными аргу-
ментами (после общефилософских предпосылок) в их теории являются —
многозначность огромного большинства слов и их зависимость от кон-
текста. Рассуждения обычно строятся так: слова многозначны, «следова-
тельно», они неопределенны, не имеют значений вне данного контекста,
границы между словами ясно не очерчены, «следовательно», слова не
нужны вообще (см. об этом [3]).
Уже Соссюр стал сомневаться в реальности отдельного слова, хотя его
позиция в этом отношении была двойственной, колеблющейся. С одной
стороны, он как будто бы понимал значение слова как «конкретной едини-
цы языка», а с другой — утверждал, что «конкретную единицу следует
искать не в слове», ввиду, как ему представлялось, известной неопреде-
ленности самого слова [39]. Эту двойственность позиции Соссюра можно
объяснить тем, что как серьезный исследователь конкретного материала
индоевропейских языков он не мог не понимать роли слова в процессе
развития этих языков, а как «чистый» теоретик, находившийся под влия-
нием односторонне понятой теории относительности, он сам интересо-
вался только языковыми отношениями, а не языковыми субстанциями.
Еще более решительно об этом же писал Ельмслев, устраняя, как ему
казалось, колебания Соссюра. Лингвист, по убеждению датского ученого,
может и должен исследовать лишь отношения внутри системы языка.
^Конкретные единицы языка теоретика интересовать не могут: они отно-
сятся к эмпирическому материалу [40]. Эти же мысли повторяет в наши
дни и глава генеративной грамматики EL Хомский [41] 1 2 .
Все подобные рассуждения отнюдь не так безобидны, как это может
показаться с первого взгляда. Если слова — это только миф и нереаль-
ность, то как же тогда оформляются и выражаются наши понятия, как
составляются толковые словари национальных языков, как происходит
11
Споры пэ этому вопросу ведутся на протяжении многих лет, в частности, в спе-
циальном журнале [37].
12
Хорошо обоснованные критические суждения зарубежных ученых о построениях
Хомского собраны в интересной публикации [42]. А вот что сообщает директор Центра
прикладных исследований США Р. Тройке: «Следует отметить, что трансформационные
лингвисты, которых общественное мнение обычно связывает с компьютерами, практи-
чески не имеют никакого отношения к машинному переводу» [43].
21
взаимодействие между лексикой и грамматикой, включая и взаимодей-
ствие между отдетьными словами и грамматикой, как совершается номи-
нация? Таких как можно задавать много. И это всегда понимали серьез-
пые ученые.
Уже в 1931 г. выдающийся французский лингвист А. Мейе, рецензи-
руя монографию И. Трира и отдавая должное ее автору, собравшему
большой материал, отмечал основной недостаток его работы: нельзя, по
мнению Мейе, исследовать группы слов, минуя историю отдельных слов,
образующих подобные группы. Каждое слово,— пояснял рецензент,—
взаимодействуя с другими словами в процессе функционирования и раз-
вития языка, вместе с тем сохраняет и свою самостоятельность, тем более,
когда речь идет не о служебных словах, а о словах вполне независимых
[44]. И хотя сам А. Мейе не делал из этого безусловно верного наблюдения
никаких общетеоретических выводов, они явно напрашиваются, в особен-
ности в наше время: как мы уже знаем, целое не может бытовать в языке
независимо от элементов (частей), формирующих подобное целое.
Но современные ниспровергатели слова, забывая прошлое своей науки,
продолжают отрицать слово, ссылаясь на его мнимую несамостоятельность:
слово,— утверждают они,— возможно только в данном контексте. И здесь
они не оригинальны. Уже Б. Кроче утверждал, что слово не может иметь
одно и то же значение дважды: слово живет только в одном контексте,
в другом — оно уже оказывается другим словом. Употребленное в раз-
ных контекстах слово дом становится другим словом [451 13- Но если
итальянский ученый подобное различие стремился обосновать прежде
всего эстетически (эстетическая неповторимость слова), то примерно в то
же время немецкий филолог К. Фосслер защищал сходное положение
«лингвистически»: по его убеждению, контекст всякий раз делает слово
другим [46]. В отличие от своих предшественников, современные хулители
слова обосновывают отрицание слова не одной причиной, как мы уже
знаем, а совокупностью ряда причин: 1) относительностью «всего сущего»
2) культом целого или системы, 3) иногда возникающими формальными
трудностями определения границ слова и т. д. При этом все эти причины
признаются равными, хотя теоретически они во многом различны.
Между тем В. В. Виноградов был безусловно прав, когда писал: «Вне
зависимости от данного его употребления, слово присутствует в сознании
со всеми своими значениями, со скрытыми и возможными, готовыми по
первому поводу всплыть на поверхность» [47, с. 14] 1 4 . Здесь следует
особо выделить — «вне зависимости от данного его употребления», т. е.
от данного контекста, и «со всеми значениями», причем не только реально
существующими, но и со «скрытыми и возможными». И это, разумеется,
совершенно верно. Произнося такие слова, как хлеб или дом, радость
или горе, ни один человек, для которого русский язык является родным,
не потребует особого контекста для их понимания. Совсем другой вопрос
в том, что в определенных, о с о б ы х с л у ч а я х , контекст может
придать подобным словам дополнительное, даже неожиданное значение
(«скрытые и возможные» силы слова). Но все это, разумеется, не может
изменить основных значений слов, понятных каждому. В противном слу-
чае язык не смог бы быть средством общения.
Эти, казалось бы, бесспорные и очевидные положения теперь стали
у нас по меньшей мере неточно излагаться, даже в официальных академи-
ческих изданиях. Так, например, в новой публикации русской академиче-
ской грамматики справедливо отмечается, что слово является «одной
из основных единиц языка». Но тут же разъясняется, что слово «сущест-
вует в языке как система словоформ: так, слово стол существует как
система двенадцати словоформ: стол, стола, столу, стол, столом, столе,
столы, столов, столам,, столы, столами, столах» [48]. В подобном тол-
ковании ощущается влияние релятивистической концепции слова, так
как 1) ничего не говорится о том, что слово стол бытует, прежде Bcerof
13
Итальянский оригинал этой работы был опубликован еще в 1902 г.
14
Обращаю внимание на подзаголовок книги — о слове, а не предложении: в под-
ходе к предложению недопустимо забывать о слове.
22
как самостоятельное слово, 2) «исходная форма слова» разъясняется толь-
ко морфологически, как элемент парадигмы, а не как вполне самостоятель-
ное именование определенного предмета. Получается так, что слово стол
существует в языке лишь в системе двенадцати словоформ. Между тем
оно существует и вне этой системы. Возможная ссылка на то, что грамма-
тика занимается лишь отношениями, а не значениями, на мой взгляд,
неверна, так как грамматика должна заниматься отношениями в их взаи-
модействии со значениями. В противном случае грамматика становится
формалистической, и, как мне представляется, по меньшей мере неинте-
ресной.
По сравнению с ранее приведенным толкованием В.В.Виноградова
здесь, на мой взгляд, наблюдается шаг назад в отдельных вопросах теории
грамматики, в осмыслении слова. Сказанным я не хочу бросить тень на
академическую грамматику русского языка в целом. Это — большой и
нужный труд целого коллектива известных ученых. Создать академиче-
скую грамматику любого языка, располагающего многовековой культу-
рой, задача весьма нелегкая, как о том свидетельствуют и академические
грамматики других европейских языков, постоянно перерабатываемые.
Думаю, однако, что некоторые теоретические положения нового толко-
вания грамматических форм, здесь предложенные, оказываются иногда
спорными, а иногда и недостаточно ясно изложенными. Все это свиде-
тельствует о том, что р о л ь самостоятельного значе-
н и я с л о в а в я з ы к е , в частности и в особенности в грамматике,
люжет быть различно истолкована с разных теоретических позиций.
Один из руководителей академической грамматики не так давно со-
вершенно справедливо писал: «Перед нами — два взаимодействующих
фактора: значение слова и его сочетаемость. Как бы ни было тесно и по-
стоянно взаимодействие этих двух факторов, в работе по теоретической
семантике они обязательно должны быть разграничены: изучение и раз-
граничение значений слова не может подменяться изучением его сочета-
емости» [49]. Я думаю, что автор этих справедливых суждений согласится
с тем, что аналогичное разграничение необходимо проводить не только
в теоретической семантике, но и в теоретической грамматике: граммати-
ческое значение и грамматическая сочетаемость — это п р и н ц и п и -
а л ь н о р а з н ы е к а т е г о р и и , которые недопустимо смешивать,
хотя они постоянно взаимодействуют в процессе функционирования
языка 1 5 .
4. Но как же все-таки следует понимать зависимость значения слова
от контекста? Некоторые новейшие исследования показывают, что язык
и мышление человека отличаются от «предъязыка» животных как раз тем,
что мышление человека способно отвлекаться от контекста, тогда как
«предъязык» животных всегда ситуативен. По данным Н. Тих, которая
много лет изучала «предъязык» обезьян, он у них целиком ситуативен,
целиком зависит от данного, и только данного контекста. Автор справед-
ливо видит в этом одно из главных отличий «предъязыка высокоразвитых
животных от|языка человека, способного к широким обобщениям [51] 1 б .
Как мы уже знаем, у противников самого понятия слова одним из ос-
новных аргументов выступает многозначность большинства слов естест-
венных языков. А многозначность будто бы предопределяет полную зави-
симость слова от контекста. Действительно, многозначность слова глубоко
и принципиально отличает естественные языки от искусственных кодовых
построений, где строго действует принцип: одно слово — одно значение,
одно значение — одно слово [54]. Подобный принцип удобен и необходим
для машины, в частности, в процессе автоматического перевода с одного
г
> К сэжчт»нию, сам* Н. Ю. Щвзцэва з недавней своей статье подобных необходи-
мые олзгрчн 1чешш н* цоэзэдит: ззэ «условия существования слова» здесь неправомер-
но сводятся к его несвободным значениям [50].
16
Из старых: рабэт НА эту тему отдачу [52]. Что ;ке касается известных разысканий
Л. Моргаза, выполненных еще в прошлом веке, то пх результаты, как теперь установ-
лено [53], были учтены Ф. Энгельсом при написании его книги «Происхождение семьи,
частной собственности и государства».
23
языка на другой, но этот же принцип, если бы он оказался в основе на-
циональных языков человечества, привел бы к их оскудению, лишил бы
их огромных выразительных (в самом широком смысле) возможностей.
К сожалению, это не все понимают, в том числе и некоторые лингвисты.
Между тем подобное о т л и ч и е естественных языков от кодовых по-
строений имеет глубокие основания и приобретает важнейшее знчение
для осмысления процесса развития языка в связи с развитием мышления
человека.
Как справедливо отмечал в свое время один из создателей семасиоло-
гии М. Бреаль, полисемия слова — это признак приобретенной цивили-
зации [55]. Достаточно раскрыть хороший толковый словарь русского
или английского, японского или китайского языков, чтобы убедиться,
насколько органична, насколько внутренне обусловлена полисемия:
она предопределена природой самого языка, способного к постоянным
обобщениям. То, что на русском языке можно, например, сказать не
только «глубокая впадина», но и «глубокая мысль», не только «ясный
день» но и «ясный взгляд», не только «золотое кольцо», но и «золотое
сердце» (такие примеры можно приводить бесконечно), свидетельствует
о внутренне неисчерпаемых ресурсах любого развитого языка. Если
лишить слово подобной способности к обобщениям, оно не только сейчас
же потускнеет, но и лишится своей главной особенности — способности
обозначать и частное, и общее, и конкретное, и абстрактное, и буквальное,
и переносное, и т. д. Об этом приходится говорить, так как ложный прин-
цип — многозначность слова будто бы не позволяет ему быть реальной
единицей языка — постоянно выдвигается всеми противниками слова 1 7 .
Но может быть, многозначность действительно приковывает слово
к контексту, делает слово нереальным вне определенного окружения,
как утверждают «отрицатели» слова? В этом вопросе необходимо разо-
браться. Он многим представляется сложным.
Дело в том, что даже такие выдающиеся отечественные филологи, как
А. А. Потебня, а позднее Л. В. Щерба, нередко задумывались над вопро-
сом о том, как следует устанавливать г р а н и ц ы м н о г о з н а ч -
н ы х с л о в , где кончается полисемия и начинается омонимия 1 8 . И все
же в своих конкретных филологических разысканиях эти ученые не толь-
ко всегда считались с полисемией, но и опирались на нее. Достаточно на-
помнить, что Потебня свою основную многотомную монографию «Из
записок по русской грамматике» начинает с анализа многозначности сло-
ва, а Щерба в составленном им вместе с М . И. Матусевич большом «Рус-
ско-французском словаре» пишет: «всякое слово так многозначно, так
диалектично...» [58]. Он тут же ссылается на свою же классификацию
многочисленных значений союза и и глагола играть — классификацию,
предложенную им для Академического словаря русского языка тридца-
тых годов.
Но как же теоретически разобраться в парадоксе многозначности?
С одной стороны, слово едино и самостоятельно, а с другой — оно как бы
«распадается» на множество отдельных значений. Дело, однако, в том,
что никакого парадокса здесь собственно и нет. Когда человек, достаточно
владеющий данным языком, говорит, например, «золотое сердце», то
переносное значение прилагательного золотой воспринимается на фоне
его же буквального значения («золотое кольцо»), нисколько не нарушая
единства самого слова — единства, свойственного природе слова. Разуме-
ется, поэт и прозаик могут пойти дальше в стремлении усилить подобные
переносные (в широком смысле) фоны слова. Но это уже другой вопрос, отно-
сящийся к индивидуальному осмыслению слова. В. В. Виноградов был,
безусловно, прав, когда в ранее уже приведенных строках обращал вни-
мание на то, что слово «присутствует в сознании со всеми своими значе-
ниями» [47, с. 14] одновременно. Парадокс оказывается, таким образом,
мнимым парадоксом.
17
См. об этом главу «Закон многозначности слова» в моей книге [56, с. 236—244].
18
По этому поводу смотри яркий очерк Д . Н. Овсянико-Куликовского [57].
24
Между тем многие лингвисты и у нас, и за рубежом продолжают ут-
верждать, будто бы слово вне контекста вообще не существует, и при этом
ссылаются на полисемию слова. Даже «номинативное значение слова,—
читаем мы в одной из статей,— всегда обусловлено контекстом... За ис-
ключением случаев однозначности... слова имеют только несвободное,
связанное значение...» [59]. Здесь характерно стремление подчеркнуть
«только несвободное, связанное значение» и перенести подобную «несво-
боду» Е на номинативную форму слова. Принцип относительности значе-
ния доводится до абсурда.
Еще в конце двадцатых годов С. Карцевский убедительно обосновал
принцип, который он же назвал «асимметрическим дуализмом языкового
знака». Согласно этому принципу, «обозначающее всегда стремится иметь
различные функции, подобно тому, как и обозначаемое стремится быть
выраженным не одним, а многими способами. Хотя оба эти стремления
асимметричны, они образуют в языке подвижное равновесие» [601. Если
бы язык был «устроен» иначе, он превратился бы в плоскую структуру,
непригодную для передачи всего многообразия мыслей и чувств человека.
Реальная же структура любого современного развитого языка сохраняет
«подвижное равновесие», несмотря на наличие двух, казалось бы, проти-
воречивых «стремлений», отмеченных автором.
Вместе с тем нельзя отрицать и того, что в отдельных, редких и исклю-
чительных, случаях полисемия все же может заставить задуматься над
смыслом; того или иного, обычно сложного, текста.
Исследователи философии И. Канта уже обратили внимание, что зна-
менитый тезис кенигсбергского мыслителя — «мне пришлось поднять
знание, чтобы освободить место вере», сформулированный им в предисло-
вии ко второму изданию «Критики чистого разума», может быть истолко-
ван двояко, так как немецкий глагол aufheben, употребленный здесь Кан-
том, полисемантичен и способен передавать, в частности, два, в какой-то
степени противоположных значения — «поднимать» и «отменять» [61].
В зависимости от этого тезис Канта можно толковать и так, будто фило-
соф хотел лишь «поднять» выше знание, чтобы освободить место вере,
и так, будто он же хотел «отменить» знание, чтобы целиком уступить
место вере. В этом исключительном случае полисемия aufheben нуждает-
ся уже не в контексте предложения, а в контексте философии Канта (идео-
логическая, а не лингвистическая проблема): великий мыслитель стре-
мится лишь совместить знания и религию. Поэтому и глагол aufheben
имеет здесь значение «поднять», а не «отменить». Об аналогичных случа-
ях другой замечательный ученый — Гегель — любил говорить, что рас-
судку доставляет радость сама возможность разобраться в таких проти-
воречиях языка, которые обусловлены его многообразными связями
с мышлением.
Языком надо уметь пользоваться. Одно дело, когда мы восторгаемся
погодой или ругаем ее в ситуации непогоды, и совсем другое, когда возни-
кают большие и непростые проблемы нашего сознания и нашей науки,
требующие языкового выражения.
Как ни интересны отдельные случаи, они, разумеется, не могут отме-
нить о б щ и х закономерностей развития слов.
Некоторую зависимость слова от контекста никто не собирается отрицать,
но подобная зависимость нисколько не мешает слову: 1) сохранять свою
самостоятельность и вне контекста, 2) в каждую историческую эпоху
существования языка иметь о с н о в н о е з н а ч е н и е , на фоне и
на основе которого воспринимаются все остальные его значения, рожда-
ются оттенки новых значений.
У ниспровергателей слова как самостоятельной категории языка на-
ходится еще один аргумент: слова,— говорят они,— находятся в системе
языка лишь только в бинарной оппозиции. Чтобы понять значение дня,
надо иметь представление о ночи, правый предполагает левый, труд —
отдых и т. д. В свое время теория бинарных оппозиций, первоначально
разработанная в области фонологии, помогла кое-что понять и в лексико-
логии. Но бинарность, даже там, где она действительно наблюдается в лек-
25
сике, не может опровергнуть с а м о с т о я т е л ь н о с т и отдель-
ных слов, образующих подобную бинарность. В свое время
В. Я. Пропп, много сделавший для изучения системных отношений в раз-
личных видах искусства, совершенно справедливо писал в более поздней
своей работе: «Противопоставление комического трагическому... не вскры-
вает сущности комизма и его специфики... Мы будем определять сущность
комизма без всякой оглядки на трагическое..., пытаясь понять и опреде-
лить комическое как таковое» [62] 1 9 . Mutatis mutandis (с соответствующи-
ми поправками), то же следует сказать п о бинарностн в лексике.
«Легкая работа» может противостоять «тяжелой работе», но «легкая
музыка» уже не противостоит «тяжелой музыке», а противостоит «класси-
ческой музыке» или «серьезной музыке», или «камерной музыке» или «сим-
фонической музыке» и т. д. Само многообразие подобных оппозиций в лек-
сике свидетельствует о бедности и поверхностности теории бинарных
оппозиций в лексике. Не говорю уже о том, что такие устойчивые словосо-
четания, как, например, смотреть свысока или легок на помине, не распо-
лагают противоположными по смыслу словосочетаниями. Аналогичная
картина и в других языках. Даже в фонологии, где бинарность в отличие
от лексики имеет важное значение, она постоянно нарушается. Если
четыре носовых гласных звука литературного французского языка срав-
нительно легко укладываются в два бинарных ряда, то пять носовых глас-
ных португальского языка (норма лиссабонского произношения) подоб-
ную бинарность разрушают.
Итак, и учение о бинарности в лексике не может опровергнуть положе-
ния об известной с а м о с т о я т е л ь н о с т и к а ж д о г о слова
в языке, не может взять под сомнение общую важнейшую роль слова
в языке и речи.
Наконец, еще один аргумент у противников слова. Речь идет о теории
разного «разбиения» значений, казалось бы, одних и тех же слов в разных
языках, о теории, известной под названием «теории Сепира — Уорфа».
Начну прямо с примера, который уже успел стать тривиальным во многих
учебниках. В английском, немецком и французском языках имеется по
два слова для обозначения руки и по два слова для обозначения ноги,
тогда как в некоторых других языках, в том числе и в русском, в каждом
случае — по одному слову. Предлагается такая схема:
англ. hand/arm англ. foot/leg
нем. hand/arm нем. fuss/bein
франц. main/bras франц. pied/jambe
русск. рука русск. нога
Собирая подобные примеры, исследователи на их основе часто делают
неправомерный вывод о полной относительности «разбиения» значений
казалось бы одних и тех же слов в разных языках. Отсюда — один шаг
и до признания относительности самого слова, об условности и неясности
его функций. Между тем здесь речь должна идти совсем о другом. Чле-
нить неодинаково в разных языках, например, понятие «верхней и ниж-
ней части руки») «верхней и нижней части ноги» вполне естественно. Рус-
ский язык не испытывает никакого неудобства от того, что он не распола-
гает точно таким же членением данных понятий, как это делает, например,
англичанин с помощью hand/arm или foot/leg. Английскому членению
hand/arm может соответствовать в русском членение кисть руки!рука.
Хотя здесь и нет тождественного совпадения с английским hand/arm, но
кто сказал, что между разными языками должно наблюдаться тождество
в выражении тех или иных понятий? Если бы здесь существовало тождест-
во, тогда, выучив один язык, мы бы понимали и лексику другого языка
(расхождения сходились бы только к звучанию). Но языки справедливо
называют разными, даже если речь идет о близкородственных языках.
В лексике подобное различие обнаруживается не в том, что в одних со-
временных языках имеются слова для обозначения руки и ноги, а в дру-
19
О важности асимметрии не только в искусстве, но, в определенных случаях,
и в логике см. глубокие суждения Гегеля [63].
26
гих — таких слов будто бы нет, а в том с в о е о б р а з и и , которое от-
личает способ их выражения в одном языке сравнительно со способом их
выражения в другом или других языках. Даже в генетически родственных
словах (ср, например, англ. hand и нем. Hand) обнаруживается различие
в их современном употреблении. Теория относительности «разбиения»
значений слов, сходных по своей номинативной функции, никак не может
служить основанием для теории относительности всех слое вообще, для
того, чтобы сомневаться в объективности их существования.
И недаром теорию Сепира — Уорфа в наше время критикуют многие
ученые, хотя и с разных теоретических позиций [например, 64—65].
Наконец, еще один аргумент, ставший в самое последнее время очень
модным у ниспровергателей слова. Слово объявляется лишь и только но-
минативной единицей языка и противопоставляется коммуникативным
функциям предложения, в котором имеется предикат, прямо выраженный
или подразумеваемый. Получается так, будто бы слово в коммуникатив-
ной функции, то есть в важнейшей функции языка, вовсе не участвует 2 0 .
Отсюда и пренебрежительное отношение к слову. Я глубоко убежден
в ошибочности подобных рассуждений.
Нельзя противопоставлять родовое понятие (коммуникация) видовому
понятию (номинация). Это неправомерно и с позиции формальной логики.
Коммуникация включает в себя и номинацию.
Называя дом — домом, а жизнь — жизнью, люди могут тем самым не
только называть предметы и понятия, но и сообщать что-то другим людям
об этих предметах и понятиях. Я уже не говорю здесь о номинативных
предложениях, коммуникативную функцию которых уже давно и хорошо
показал, в частности, шведский лингвист А. Ломбард в специальной мо-
нографии [67]. Любой язык — это, прежде всего, коммуникативная систе-
ма, служащая для выражения наших мыслей и чувств. Поэтому и номи-
нация, обычно передаваемая с помощью слова или словосочетания, слу-
жит все той же коммуникации. Номинация не может стоять в стороне от
коммуникации, хотя первая и сохраняет свое своеобразие. Поэтому и этот
аргумент у противников слова (номинация у них оказывается вне всякой
коммуникации) нужно признать необоснованным.
5. Важнейшая роль слова, очевидная в общенародном языке, стано-
вится еще очевиднее в стиле художественной литературы. Этот вопрос,
сам по себе весьма интересный, изучен сравнительно мало. В последующих
строках попытаюсь показать на двух-трех примерах роль слова в языке
поэзии.
В свое время я уже стремился обосновать специфику «стиля художест-
венной литературы» в нашу эпоху, критикуя тех исследователей, которые
отрицают подобную специфику и видят в стиле художественной литера-
туры лишь механическое объединение всех стилей языка (немного «раз-
говорности», немного «книжности», немного «научности», немного «арго-
21
тивности» и т. д.) . Между тем, если иметь в виду больших писателей —
прозаиков и поэтов,— то их стиль представляет собой не конгломерат
разных стилей, а к а ч е с т в е н н о о с о б о е образование
{«стиль художественной литературы»), индивидуально неповторимое
у великих художников слова. «Разговорность» или «книжность» стиля
большого мастера служат другой цели, чем, казалось бы, та же «разговор-
ность» или та же «книжность» делового документа. Такова сущность
функционального подхода к стилю художественной литературы, к стилю
больших писателей нашей эпохи.
«Всякое стихотворение,— писал Александр Блок,— покрывало, рас-
тянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из-за
них существует стихотворение» [68] 2 2 . Здесь необходимо отметить само-
20
См. об этом соответствующие материалы в интересной монографии И. П. Рас-
попова [66].
21
С я. главу «В защиту понятия ,,стиль художественной литературы"» в моей кни-
ге 156, с. 204-214].
22
Ср. свидетельство одного из современников Блока: «Блок очень точно и отчет-
ливо произносил окончания слов, при этом разделял слова небольшими паузами» [69].
27
стоятельность отдельных слов в, казалось бы, целостном стихотворение.
Но в том-то и дело, что у великого мастера целое не противостоит отдель-
ному, а взаимодействует с ним. Больше того. «Из-за них», из-за отдельных
слов, существует и целое. Отдельные слова не только не теряются в целом,
но даже «светятся как звезды».
Вопрос, разумеется, не сводится только к построениям типа «Ночь.
Улица. Фонарь. Аптека», а ко всем созданиям поэта. Не случайно он сам
говорит о «всяком стихотворении». В одном из его шедевров, в поэме
«Двенадцать», отдельные слова тоже «светятся как звезды» («Ветер, ветер—
На всем божьем свете!»). Л. И. Тимофеев уже давно совершенно справед-
ливо заметил: «В тенденции слово в стихе всегда имеет интонационную
самостоятельность» [70]. Подобная интонационная самостоятельность
отдельных слов нисколько не мешает им взаимодействовать друг с другом
в текстах больших мастеров.
В последние годы в некоторых направлениях лингвистики и поэтики
наметилась тенденция толковать ключевое или опорное слово в стихе как
явление чисто звуковое. Ссылаются при этом на стихотворение, например,
О. Мандельштама под заглавием «Воронеж» с последующей рифмовкой
«Воронеж, проворонишь, вернешь, ворон, нож»2 3 . Но подобное толкование
«ключевого или опорного слова» в стихе следует признать поверхностным.
У больших поэтов случаи подобной рифмовки могут иметь либо подсобное
значение, подчиненное идейному и эмоциональному замыслу произведе-
ния, либо выполнять шуточную, ироническую функцию. Когда А. Блок
писал о словах, светящихся как звезды, он был весьма далек от уровня
«Воронежа». Сказанное, разумеется, не означает, что звуковая организа-
ция стиха несущественна. Она существенна для всякого истинного поэта.
Но у подобного поэта она же подчиняется более значительной цели.
Хорошо известна функция отдельного слова и у Владимира Маяковско-
го. Напомнию:
«Приду в четыре»,— сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.
23
См. комментарии Вяч. Вс. Иванова к книге Л. С. Выготского [71]. Совсем иная
постановка вопроса в монографии Б. П. Гончарова [72].
24
Отлучить имена существительные и прилагательные от коммуникации — это
значит отлучить 80% из 100% слов, встречающихся в «среднем потоке речи». Таковы
статистические данные Гиро для французского языка [73].
25
«Слово в поэзии — это уже художественное произведение» [74]. О роли отдель-
ных слов у поэтов разных стран см. [75—77].
28
тие, но и способствует его формированию, ибо слово не только синхронная,
но и историческая категория языка, тесно связанная с его общим разви-
тием, 4) слово — и лексико-семантическая, и грамматическая категория
языка одновременно, так как в огромном большинстве языков слово грам-
матически оформлено (сколь бы ни был различен характер подобного
оформления), 5) слова и их значения хотя и взаимодействуют с различными
контекстами, но отнюдь не сводятся к ним, сохраняют свою самостоятель-
ность (большую или меньшую), 6) полисемия слов не разрушает их внут-
реннего единства и внутренней целостности, 7) слова выполняют не только
номинативную функцию, но и участвуют в общем процессе языковой
коммуникации.
Вольтер в свое время говорил, что богословы порождают атеистов.
Перефразируя проникновенную мысль великого писателя, можно сказать,
что хулители слова порождают его ревностных и убежденных защитников.
ЛИТЕРАТУРА
1. Звегинцев В. А. Предисл. к кн.: Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвисти-
ку. М., 1978, с. 7.
2. Звегинцев В. А. Язык и знание.— ВФ, 1982, № 1, с. 77.
3. Будагов Р. А. К критике релятивистических теорий слова.— В кн.: Вопросы тео-
рии языка в современной зарубежной лингвистике. М., 1961.
4. Филин Ф. П. Очерки по теории языкознания. М., 1982, особ. с. 218—263.
5. Будагов Р. А. Филология и культура. М., 1980, с. 77—86.
6. Русский язык. Текст как целое и компоненты целого, М., 1982.
7. Arrive M. et Chevalier J. La grammaire. Lectures, Paris, 1970, p. 66.
8. Попов И. С. История логики нового времени, М., 1960.
9. ЛесохинМ. М., Лукъяненков К. Ф., Пиотровский Р. Г. Введение в математическую
лингвистику. Минск, 1982, с. 247.
10. Будагов Р. А. Введение в науку о языке. 2-е изд. М., 1965, с. 12 и 359.
11. Морфологическая структура слова в языках различных типов. М.— Л., 1963Т
с. 6—33.
12. Schulte-Herbrilggen H. El languaje у la vision del mundo. Santiago, 1963, p. 12—16.
13. Forsgran K. Wortdefinition und Feldstruktur. Goteborg, 1977, S. 50—55.
14. Вдовин-И. С. История изучения палеоазиатских языков. М., 1954, с. 129.
15. Вандриес Ж. Язык. М., 1937, с. 129.
16. Sommerfelt A, La langue et la societe. Oslo, 1938, p. 115.
17. Соболевский А. И. Славяно-русская палеография. 2-е изд. СПб., 1908, с. 61.
18. Hugo Schuchardt-Brevier. Ein Vademecum der allgemeinen Sprachwissenschaft.
Zusammengestellt und eingeleitet von Spitzer L. Halle, 1928, S. 198.
19. Крушевский Н. Очерк науки о языке. Казань, 1883, с. 149.
20. Срезневский И. И. Мысли об истории русского языка. СПб., 1887, с. 103.
21. Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. М.— Л., 1945, с. 3.
22. Щерба Л. В. Избранные работы по языкознанию и фонетике. Л., 1958, с. 72.
23. История лингвистических учений. Древний лир. Л., 1980, с. 111.
24. Ullmann S. Language and style. Oxford, 1964, p. 208—209.
25. Блумфилд Л. Язык. М., 1968, с. 293.
26. Bloomfield L. Language. New Jork, 1933, p. 271.
27. Резников Л. О. Понятие и слово. Л., 1958, с. 18—19.
28. Панфилов В. 3. Философские проблемы языкознания. М., 1977, с. 45—59.
29. Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. М., 1934, с. 103.
30. Олъшки Л. История научной литературы на новых языках. Т. 2. М.— Л., 1934,
с. 48.
31. Eucken R. Geschichte der philosophischen Terminologie. Leipzig, 1876, S. 270—280.
32. Finoochiaro A. Galileo and the art of reasoning. London, 1980. p. 25—50.
33. Сервантес M. Назидательные новеллы. Т. 2. M.— Л., 1935, с. 259 п ел.
34. Брагина А. А. Неологизмы в русском языке. М., 1973.
35. Будагов Р. А. История слов в истории общества. М., 1971.
36. Ischreyt П. Studien zum Verhaltnis von Sprache und Technik. Diisseldorf, 1965 r
Ь. У.
37. Sprache im technischen Zeitalter. Stuttgart, 1970—1980.
38. Matore G. La methode en lexicologie. Paris, 1953, p. 66.
39. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977, с. 138.
40. Hjelmslev L. Prolegomena to a theory of language. Baltimore, 1953, p. 5.
41. Хомский Н. Язык и мышление. М., 1972, с. 17.
42. Трансформационно-генеративная грамматика в свете современной научной кри-
тики: Реферативный сборник. М., 1980. (предисл. Ахмановой О. С ) .
43. Troike R. The future of M P . — American Journal of computational linguistics, 1976,
v. 13, № 6, p. 48.
44. Meillet A.— BSLP, 1931, № 3, p. 143—144.— R e c : Trier J. Der deutsche Wort-
schatz im Sinnbezirk des Verstandes. Heidelberg, 1931.
29
45. Кроне Б. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика. М., 1920
с. 165.
46. Vossler К. Sprache als Schopfung und Entwicklung. Heidelberg, 1905, S. 5.
47. Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1947, с. 14.
48. Русская грамматика. Т. I. M., 1980, с. 454.
49. Шведова Н. Ю. Несколько замечании по поводу статьи Ю. Д . Апресяна «Синони-
мия и синонимы».— ВЯ, 1970, № 3, с. 41.
50. Шведова Н. Ю, Типы контекстов, конструирующих многоаспектное описание сло-
ва.— В кн.: Русский язык. Текст как целое и компоненты текста. М., 1982, с. 143.
51. Тих Я . Предыстория общества. Л., 1970, с. 266.
52. Бюхер К. Работа и ритм. М., 1923, с. 230—270.
53. Suret-Canale / . Morgan et Anthropologie moderne.— La pensee, 1973 r № 1 7 1 , p. 75—
85.
54. Ершов А. П. Методологические предпосылки продуктивного диалога с ЭВМ на есте-
ственном языке.— ВФ, 1981, № 8, с. 110.
55. Breal M. Essai de semantique. Paris, 1913, p . 144.
56. Будагов Р. А. Человек и его язык. 2-е изд. М., 1976.
57. Овсянико-Куликовский Д. Н. А. А. Потебня как языковед-мыслитель. Киев, 1893,
с. 16—17.
58. Щерба Л. В. и Матусевич М. И. Русско-французский словарь. 9-е изд. М., 1969,
с. 6.
59. Амосова Н. Н. Слово и контекст.— Уч. зап. ЛГУ, 1958, № 243. с. 9—10.
60. Karcevskn S. Du dualisme asymetrique du signe linguistique.— TCLP, 1929, I, p. 88.
61. ГулыгаА. Кант. М., 1981, с. 129 и с. 205.
62. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. М., 1976, с. 8.
63. Гегель. Сочинения. Т. XII. М., 1938, с. 138—142.
64. Gipper H, Gibt es ein sprachliches Relativprinzip? Untersuchimgen zur Sapir-Worf
Hypothese. Frankfurt, 1972.
65. Ddrbeck H. Neuere Untersuchungen zur Sapir-Whorf Hypothese.— Linguistics. An
international Review, 1975, № 145, p. 5—45.
66. Распопов И, П. Спорные вопросы синтаксиса. Ростов-на-Дону, 1981, особ. с. 85—
98.
67. Lombard A. Les constructions nominales dans le fran^ais moderne. Paris, 1930.
68. Записные книжки Ал. Блока. Л., 1930, с. 63.
69. Павлович Н. Воспоминание об Александре Блоке.— Блоковскии сборник. Тарту,
1964, с. 453.
70. Тимофеев Л. И. Очерки теории и истории русского стиха. М., 1958, с. 50.
71. Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1968, с. 514.
72. Гончаров Б. П. Звуковая организация стиха и проблемы рифмы. М., 1973, с. 9—
30.
73. Guiraud P. Les caracteres statisques du vocabulaire. Paris. 1954, p. 36.
74. Марченко А. Заметки о поэтике А. Вознесенского.— ВЛ, 1978, № 9, с. 94.
75. Cahen J. Le vocabulaire de Racine. Paris, 1946.
76. Lain M. La palabra en Unamuno. Caracas, 1964.
77. Kayser W. Das sprachliche Kunstwerk. Eine Einfuhrung in die Literaturwissenschaft.
13. Aufl. Berlin, 1968.
30
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
1983
1
Более чем 2500 американских и канадских фирм переводят каждая по 1 млн. слов
в год. 500 крупнейших корпораций США в настоящее время «вручную» переводят при-
мерно 1,2 млрд. слов в год. Опытный переводчик переводит со скоростью 1200—1500 слов
в час, в зависимости от знакомства с тематикой. Рост расходов на перевод в со-
четании с весьма туманными перспективами роста производительности труда человека-
переводчика способствует повышению интереса к машинному переводу. В 1979 г. тек-
стильная промышленность ФРГ израсходовала 29 млн. марок на научно-исследова-
тельские работы по машинному переводу.
31
Во-вторых, часть лингвистов считает, что проблема МП уже решена,
и лингвистам — да еще теоретикам — ею заниматься не следует.
Ни в одной из действующих сейчас систем МП не воплотились идеи
направления «машинный перевод без перевода, без машин, без алгорит-
мов», а именно идеи полной независимости анализа от синтеза, многова-
риантности на всех уровнях, анализа через синтез и п р . 2 Не осуществлен
так называемый семантический МП, МП с энциклопедической информа-
цией, проекты которого так и не были доведены до программной реализа-
ции. Оказались теоретически и практически невыполнимыми задачи по
составлению гигантских толково-комбинаторных словарей, которые были
бы наполнены разнообразной, не содержащей противоречий, полностью
согласованной детальной информацией. Нет ни одного практического
позитивного подтверждения принципам «поколений» МП, отличающихся
друг от друга именно независимостью анализа и синтеза, многовариант-
ностью на всех уровнях, степенью эксплицитного использования формали-
зованной семантики 3 . На наш взгляд, это означает практическую несо-
стоятельность направления в моделировании перевода «текст—смысл—
текст» и фактически утвердившийся в построении промышленных систем
МП примат нового направления: «текст—текст».
Рассмотрим некоторые научные предпосылки, которые можно считать
основаниями создавшегося положения.
Развитие МП, выразившееся в построении систем, способных обраба-
тывать большие массивы разнообразных текстов естественного языка,
а не специально подобранные фразы с лексическим составом в несколько
сот слов, показало в первую очередь, что представление речевых меха-
низмов в виде исчислений чрезвычайно неэкономно и что практически
невозможно использование построенных на таких исчислениях алгорит-
мов. Одно дело — иметь лингвистическую модель неоднозначности и
показывать ее принципиальное действие на специально подобранном массиве
многозначных слов (нет необходимости доказывать, что типы многознач-
ности и способы их разрешения настолько разнообразны, что можно всегда
найти подтверждение практически любым соображениям на эту тему),
другое дело — применять такую модель для практического разрешения
многозначности на естественном массиве текстов, не подобранных спе-
циально.
Было обнаружено, что сопоставление результатов работы системы МП,
построенной по исчисляющему принципу, с результатами перевода или
толкования отрезков текста человеком дает возможность заключить, что
общая для всех носителей языка повседневная задача осмысления речи
не ориентирована специально на обнаружение в ней неоднозначных эле-
ментов и решается ими не по строго исчисляющей программе, а как задача
распознавания образов [2]. Осмысление речи, по-видимому, является
составной частью процесса перевода, хотя процесс перевода, конечно,
к осмыслению не сводится: за ним должны последовать и действия по под-
бору переводного эквивалента. Процесс осмысления можно представлять
себе по-разному. Например, это может быть выбор из устойчивых доми-
нантных образов отдельных языковых объектов и текстовых ситуаций,
прогнозирование развертывания текста в связи с такими образами, сли-
чение очередного воспринимаемого отрезка с эталоном, прогнозируемым
значением предыдущей части текста. Разрешение неоднозначности явля-
2
Независимость анализа от синтеза означает, что анализ ведется без учета требо-
ваний синтеза — перевода на конкретный язык. Результаты такого анализа, как пред-
полагалось, были бы пригодны для перевода на любой язык без дополнительного обра-
щения к исходному тексту или к отдельным этапам анализа. Многовариантность или
множественность анализа (и перевода) — получение множества вариантов анализа на
всех уровнях и, соответственно, перевода исходного предложения. Выбор правильного
варианта должен осуществляться путем дополнительных и весьма сложных алгорит-
мических процедур. Анализ через синтез предполагает последовательное обращение
в процессе синтеза к отдельным этапам анализа с целью применения его стратегии и по-
лучения требуемых для синтеза результатов.
3
Критика направления «машинный перевод без перевода, без машин, без алгорит-
мов» содержится в статье [1].
32
ется частью процессов смыслового восприятия. Эксперименты показали,
что в обычных условиях, когда разрешение неоднозначности не выделяется
в качестве самостоятельной задачи, оно осуществляется как неосознанный
компонент общего процесса смыслового восприятия. Этот компонент
предполагает априорное выдвижение гипотез, контекстуально или ситуа-
тивно обусловленных, связанных с субъективными вероятностными оцен-
ками, детерминированными речевым опытом реципиента.
Трактовка контекстуального выявления значения текстовых единиц
как задачи распознавания сложной системы взаимосвязанных образов
предполагает лингвистическое описание в виде набора эталонов: а) отдель-
ных формальных и смысловых единиц различной степени сложности,
б) определенных текстовых и смысловых ситуаций (согласование, отсылка,
эллипсис, связность и пр.). Эталоны фиксируют существенные признаки
соответствующих объектов, возможные варианты их реализации, вероят-
ностные характеристики и предсказуемостный потенциал каждого ва-
рианта.
В разрешении неоднозначности~языковых элементов, трактуемой как
часть процесса восприятия, осмысления языкового сообщения, участвуют
все анализаторы одновременно без четкого априорного разделения их по
уровням. Подтверждение этому предположению можно найти в совре-
менных концепциях понимания. Так, П. Реймолд исходит из предполо-
жения, что понимание происходит по предложениям (clause), которые
аналогичны синтагмам. В процессе понимания синтаксический и семанти-
ческий анализаторы действуют одновременно. В результате создается
семантическое представление трех типов: предварительное, промежуточ-
ное и окончательное. Ни на одном из этапов нет перебора вариантов [3].
Итак, можно отметить, что перевод как процесс, базирующийся на
предварительном осмыслении того, что нужно перевести, имеет в основе
структуру языкового понимания, а последнее характеризуется тем, что
неоднозначности, возникающие в процессе понимания, снимаются одно-
временным целенаправленным действием имеющихся в механизмах речи
анализаторов. В связи с этим представление языковых данных в виде
исчислений влечет за собой огромный перебор вариантов, что не только
делает невозможным моделирование этого процесса даже на сверхсовре-
менных ЭВМ, но и не имеет аналогов в том, как соответствующую задачу
решает человек. Исчисление, лежащее в основе идеи о многовариантности
на всех уровнях, не дает возможности создать удовлетворительно дейст-
вующую рабочую модель распознавания 4 .
Второй момент, который ясно выделяется в процессе современного
развития, следующий. Процесс решения интеллектуальной задачи тре-
бует особого взаимоотношения материала задачи и алгоритма решения.
Раз навсегда заданное отделение материала задачи от алгоритма ее реше-
ния, как правило, не может гарантировать определенный успех. Это об-
стоятельство было замечено в эвристическом программировании, в част-
ности, в ситуационном управлении. Предоставим слово специалистам.
«На данном этапе анализа есть все основания полагать, что разобщение
материала задачи и операций по ее преобразованию является одной из
причин наблюдающейся в ряде случаев неэффективности машинных про-
грамм по сравнению с мыслительной деятельностью человека» [5]. Заметим,
что машинному переводу в этом отношении крайне не везло. Именно
в отношении него высказывались суждения такого содержания, что дело-
де лингвистов только дать описание языка в достаточно формальном виде,
а алгоритм перевода сделают математики без помощи лингвистов. Никто
никогда не высказывал таких смелых предположений в других областях
4
Можно отметить, что исследователи, занимающиеся искусственным интеллектом,
пришли практически к такому же выводу. «Искусственный интеллект» в настоящее время
сводится к конструированию автоматических систем, способных по командам, пода-
ваемым на естественном языке, выполнять некоторые простейшие действия. Для рас-
познавания высказываний на естественном языке чаще всего применяется грамматика,
в основе которой лежат не «глубинные», а так называемые «аннотированные поверхно-
стные» структуры [см. 4]. Естественно, что при этом резко сокращается число порож-
даемых (распознаваемых) вариантов структур.
2 Вопросы языкознания, Kt 1 33
(например, в преподавании иностранных языков это выглядело бы так:
«дайте математикам описание языка, и они научат людей любому языку!»).
Приведенная точка зрения, т. е. соображение о том, что материал
задачи и алгоритм по его преобразованию должны существовать вместе,
не означает защиты того принципа, что лингвистическое описание и ал-
горитм работы с ним для целей собственно машинного перевода должны
быть слиты воедино. Как показала практика построения ранних систем
машинного перевода, при этом затрудняются пополнение и корректировка
словарей и схем системы по результатам дальнейшей обработки текстов.
Поэтому здесь должен быть соблюден принцип некоторого оптимального
разделения: независимость описания от алгоритма не должна осущест-
вляться буквально и во всех случаях (всякую полезную идею можно
довести до абсурда), она должна лишь точно отражать алгоритмические-
системные — потребности комплекса программ для решения данной
задачи. Наверное, можно предложить разные модели, осуществляющие
оптимальное разделение описания и алгоритма. В частности, такому под-
ходу удовлетворяет двухкомпонентная модель перевода на базе двуязыч-
ных переводных соответствий — модель перевода по переводным соответ-
ствиям, разработанная одним из авторов настоящей статьи и осуществлен-
ная в виде действующей системы МП с английского языка на русский —
АМПАР [6; ср. также 7].
Представляется целесообразной постановка вопроса, согласно которой
между общими моделями языковой деятельности человека, затрагиваю-
щими процессы перехода от смысла к его выражению на языке и обратно,
и совокупностью фактов, образующих «поверхностный» слой языка,
должны лежать некоторые рабочие модели или класс таких моделей,
точно соответствующих данной прикладной задаче, например, МП, кон-
кретной разновидности информационного поиска и пр. Правильным
представляется называть такие модели «воспроизводящими инженерно-
лингвистическими моделями», как это делает Р. Г. Пиотровский [8].
Важнейшей чертой таких моделей является то, что они обладают устой-
чивой обратной связью, которая дает возможность по результатамУработы
корректировать, пополнять и развивать модель на новом материале.
Только таким путем и возможно решение задач такой высокой сложности,
какой характеризуется, например, МП. В рамках исследований группы
«Статистика речи» получен обширный фактический материал, объективно
характеризующий разнообразные уровни строя языка с точки зрения
функционирования в дву- и многоязычной коммуникации. Эти данные,
носящие статистический и достаточно формализованный характер, могут
с успехом быть использованы и используются в конструировании инже-
нерно-лингвистических моделей, а также практически пригодных и при-
меняемых алгоримов и систем смыслового кодирования, пословно-пообо-
ротного МП и пр.
Когда мы от общих соображений переходим к задаче собственно
межъязыкового перевода, то становится очевидным, что механизмы, ко-
торыми пользуется человек-переводчик, изучены совершенно недостаточ-
но. По какому пути идет человек-переводчик: «текст-смысл-текст» или
«текст-текст»? Ответ на этот вопрос не очевиден. Практически все теоре-
тики «человеческого» перевода соглашаются с тем, что переводчик не
строит в уме «глубинной структуры», прежде чем приступает к поиску
«поверхностного» выражения заданного содержания в выходном языке.
Над этим вопросом задумывались теоретики перевода и тогда, когда «ма-
шинизация» перевода только ставилась на повестку дня. В [9] указанная
проблема разрешается делением перевода на собственно перевод (на
уровне языковых средств) и интерпретацию, при которой переводчик,
поняв ситуацию, отвлекается от языковых средств ее описания и дает
собственное ее описание на выходном языке без оглядки на собственно
переводные соответствия. Далее указывается, что в реальном процессе
перевода перевод и интерпретация взаимосвязаны. Для разных типов
перевода соотношение этих двух видов преобразований тоже различно:
в художественном переводе преобладает интерпретация, в техническом —
собственно перевод. При всем том, что эта типология безусловно отражала
важнейшие стороны переводческой деятельности человека, она была
только намечена, дальнейшего развития как таковая не получила: соот-
ветствующие исследования стали вестись в направлении «перевод без
перевода».
Вообще говоря, не обязательно для построения системы машинного
перевода исходить из того, как перевод делается человеком. Самолет не
является моделью полета птицы, принцип колеса не соответствует тому,
как передвигается человек, человек считает в десятичной системе, а машина
в двоичной и пр. Однако важно то, что в машинном переводе каждая опе-
рация алгоритма соответствует действиям человека. В случае автомати-
ческого перевода (АП), однако, существенно то, что среди элементарных
операций, с помощью которых моделирующая система реализует требуе-
мый процесс (операции поиска отдельных элементов информации, их запи-
си, сравнения имеющихся записей, их изменения и т. д.), нет таких, ко-
торые не имели бы функционального аналога среди операций, выполня-
емых человеком в ходе переводческой деятельности. Отсюда естественно
сделать вывод, что и организация этих операций в системах АП должна
быть принципиально аналогична организации процесса перевода челове-
ком текстов с одного языка на другой. Если при этом иметь в виду, что
человек, как правило, стремится организовать свою деятельность так,
чтобы использовать находящиеся в его распоряжении инструменты и
средства максимально эффективно и экономично, можно ожидать, что
адекватность и оптимальность работы систем, моделирующих эту деятель-
ность на основе функционально сходных средств, будет тем выше, чем
больше внутренняя структура их функционирования будет приближена
к структуре рассматриваемого процесса [10].
Путь «текст-смысл-текст» применительно к МП естественно ставит
два основных условия своего осуществления: получение полной смысловой
записи переводимого предложения (и текста в целом) и исключение че-
ловека из этого процесса. Действительно, если машину научить извлекать
смысл, то все «переводческие» трудности в виде подбора стилистических
зквивалентов, поиска реалий, несовпадающих грамматических конструк-
ций и т. п. становятся ненужным этапом. При этом на выходном языке
появляется возможность построить полностью идиоматичное высказы-
вание, не связанное каким-либо существенным образом с поверхностным
уровнем, с его «непринципиальными» трудностями. Редактор такому пере-
воду не нужен. Однако практическое состояние дел с построением систем
машинного перевода на этом пути показывает, что реально создать такую
систему невозможно в каком-либо реально обозримом будущем. Модели-
руя «тотальное» владение языком и пользование им человеком для всех
задач общения, этот путь игнорирует специфику перевода, что дает о себе
знать. Итог развития лингвистических исследований в рамках «идеаль-
ного МП» показывает, что ненаправленные на конкретные задачи теоре-
тические исследования не принесли пользы ни теории, ни практике МП.
Они, может быть, и дали что-либо для общего языкознания, но скорее
всего они продемонстрировали лишь беспредельную сложность языка и
закономерностей его использования. Тем самым они еще раз показали, что
теория должна строиться с определенной целью, для решения четко осоз-
нанной проблемы, а не вообще.
Проблема МП, в свою очередь, за последнее время и у нас, и за рубе-
жом получила конкретную постановку: МП на современном этапе и в бли-
жайшем будущем нецелесообразно и невозможно делать, исключая
человека-редактора. Творческую часть переводческого процесса ЭВМ
сможет взять на себя лишь при условии, что будет создан робот, пол-
ностью воспроизводящий интеллектуальные способности человека к твор-
честву (возможность построения такого автомата является предметом
теоретических дискуссий). МП сегодняшнего дня и ближайшего буду-
щего — это массовый МП научно-технических текстов и документации
с пост-, интер- или предредактированием (или одновременно включающий
все эти операции). Это вовсе не значит, что лингвистическая теория
2"' 35
в МП не применима. До сегодняшнего дня нет четких теоретических основ
оптимизации, наиболее выгодного алгоритмического упорядочения тех
«поверхностных», простых, массовых и доступных сведений о языке,
которые необходимы для осуществления этого грубого и массового МП,
хотя двадцать лет назад многие теоретики МП утверждали, что «95-про-
центный МП» сделать просто. Далее, необходимо повышение качества
машинного продукта, от чего существенно зависит экономия и эффектив-
ность МП как информационной технологии. Однако уже тогда, как и
сейчас, было хорошо известно, что повышение качества МП даже в незна-
чительной степени по сравнению с результатами работы «простых» систем
требует гигантских усилий. Пути наиболее оптимального направления
этих усилий до сих пор не определены. Вовсе не очевидно, что для повы-
шения качества перевода нужно эксплицировать синтаксическую и се-
мантическую структуру. Стремление добиться этого приводит нас к вы-
явлению все новых и более сложных видов неоднозначности языковых еди-
ниц и конструкций. Достаточно сказать, что эксплицитное определение
«правильной» смысловой структуры высказывания представляет собой
сложнейшую задачу хотя бы потому, что авторы сплошь и рядом допус-
кают именно семантические неправильности, ошибки, что искусство пра-
вильно выразить мысль вообще есть удел сравнительно небольшого
количества авторов. Идя по этому пути, мы должны добиваться того,
чтобы перевод был лучше оригинала. Но это противоречит самой идее
перевода.
Извлечение максимума информации из текста — вот основное направ-
ление МП. Экстралингвистическую информацию следует использовать
в минимальной степени, т. к. ее создание и представление, как показали
опыт и работы по искусственному интеллекту,— это огромная проблема.
Именно невозможность отобрать и преобразовать большие объемы такой
информации является одним из основных препятствий в переходе от эк-
спериментальных систем искусственного интеллекта к практическим. Эта
в такой же мере относится и к МП, который является задачей практиче-
ской.
Вообще говоря, с точки зрения абстрактной теории между подходами
к МП с разной степенью использования «смысла» нет особого противоречия.
В любой общей модели языковой деятельности человека, универсальной
в своей постановке, оперирование смыслом безусловно отражает важный
аспект владения языком. Однако эти процессы не поддаются эксплицит-
ному выделению и моделированию, т. к. мышление неразрывно связано
с языком. Модели на пути «текст — текст» учитывают это обстоятельство.
Они ориентируются на то, с чем мы реально можем работать. Поэтому
без них не может быть построено реальной системы МП. В отличие от уни-
версальности первого пути, за которую приходится расплачиваться прак-
тической громоздкостью и непригодностью, модели «текст-текст» точно
описывают именно переводческую языковую деятельность человека.
В моделировании перевода важно отразить постепенность обнаруже-
ния машиной свойств языковой структуры. Перевод не есть процесс,
в котором существует одна задача с раз навсегда заданными исходными
данными. По мере осуществления перевода происходит уточнение единиц
перевода, разрешается совокупность задач, из которых и состоит перевод
как процесс. Многие из этих задач получают решение тогда, когда решены
некоторые предыдущие задачи: результаты их решения образуют входные
данные следующей задачи. Все релевантные для перевода свойства язы-
ковой структуры обнаруживаются движением от простых данных, выяв-
ляемых без связи или с минимальной связью с другими, до самых сложных,
определяемых взаимодействием скрытых от наблюдения уровней.
Лингвистические особенности моделирования для целей построения
систем МП на современном этапе можно было бы описать следующим обра-
зом.
1) Перевод как процесс межъязыкового преобразования не есть перевод
на смысловой язык. Это не реферирование и не индексирование. Перевод
есть процесс достижения эквивалентности на уровне языковых средств
36
выражения, и эта специфика перевода не может быть снята путем ухода
на некий «универсальный смысловой уровень». Последний может исполь-
воваться лишь как средство для разрешения неоднозначностей, не разре-
шаемых на других уровнях. Должны быть созданы специальные модели
языковой деятельности, ориентированные на собственно перевод.
2) В основе моделей перевода должны лежать положения, оптимизи-
рующие нахождение переводных соответствий для данной языковой пары.
Если переводные соответствия занимают наиболее удобную позицию по
отношению к слову, то их следует ориентировать именно на эти единицы.
В центре моделирования естественно поставить понятие единицы перево-
да — или переводного соответствия — и соответствующую типологию со-
ответствий.
3) Приобретают особое значение сопоставительные методы, разрабо-
танные в рамках контрастивной лингвистики для установления типологии
переводных соответствий. Языковые универсалии малочисленны, пока
еще недостаточно четко и полно выявлены и не могут служить основой ти-
пологии переводных соответствий, тем более такой, которая могла бы
быть поставлена в центр моделирования перевода для ЭВМ. Обобщения
• реальные универсалии поверхностного переводного плана могут возник-
нуть после обобщения типологических исследований в целях перевода для
конкретных языковых пар. От простых переводных соответствий ко все
более сложным, от близких по структуре и строю языков ко все более раз-
личным на типологической шкале, которую также предстоит еще создать,—
таков, видимо, будет путь такого изучения.
4) Должна быть разработана методика выявления соответствий в кон-
кретной модели. Набор эталонов, подобный тем, которыми, возможно,
пользуется синхронный переводчик, должен быть упорядочен оптималь-
ным для задачи образом. С самого начала очевидно, что этот набор не мо-
жет быть исчерпывающим и полным. Поэтому возможность его пополне-
ния должна быть предусмотрена структурой модели. Соответствия должны
образовывать потенциально открытую систему.
5) Нет сомнений в том, что целый ряд переводческих трудностей не мо-
жет быть разрешен без экстр а лингвистических сведений, вне языковой
семантики. Однако моделирование для МП должно базироваться в первую
очередь на семантике языковой, выраженной в тексте, причем такими сред-
ствами, которые можно эксплицировать. Выявление и использование такой
семантики должно предшествовать созданию тезаурусов, рассчитанных на
привлечение экстр а лингвистической семантики.
6) Особое значение имеет контекст. Только в нем машина может по-
лучить информацию, необходимую для перевода. Выявление контекстной
обусловленности релевантных для перевода признаков и единиц необхо-
димо для построения соответствующих алгоритмов. Должны быть опи-
саны разные типы контекстов и разные типы зависимостей от контекстов
тех или иных лексических или грамматических значений. Поскольку ог-
ромная масса контекстных зависимостей проявляется на лексическом
уровне, особое значение приобретает конструирование специальных сло-
варей, например, контекстологических словарей, используемых для раз-
решения многозначности многозначных слов [11].
7) Для моделирования МП нужна не только «трансляционная» лек-
сика, т. е. лексика через призму переводных соответствий, но и «трансля-
ционная» грамматика, т.е. совокупность грамматических правил, упоря-
доченная в соответствии с последовательностью выявления признаков,
нужных для постепенного нахождения переводных соответствий.
8) Большое значение для построения действующих систем МП про-
должают иметь частотные данные о языке и речи. Несмотря на то, что уров-
ни высокого порядка (синтаксический и семантический) плохо описы-
ваются со статистической точки зрения — точнее, нужна обстоятельная
содержательная интерпретация статистическим данным этого уровня —
лексика, морфология, словосочетания в их описаниях для МП существен-
но базируются на статистических данных. Стратегия количественного
и качественного перехода от максимально четко выраженных речевых
37
и языковых зависимостей ко все более тонким их взаимоотношениям в тек-
стах и использования этого для построения практических систем является
чрезвычайно важной.
Названное выше не исчерпывает того, что нужно для более эффектив-
ного, чем сейчас, моделирования переводческой деятельности в целях
МП. Теория МП с точки зрения наиболее эффективного нахождения пере-
водных соответствий еще должна быть разработана. Она должна соче-
таться с теорией человеческого перевода в том отношении, что нужна,
быть может, единая типология различных видов перевода. В настоящее
время нет определенности относительно того, чем технический перевод
отличается от перевода газетных или юридических текстов и отличается ли
вообще, какие параметры входят как наиболее важные в один из видов
перевода и отсутствуют в другом. Здесь пока не ясны даже самые общие ха-
рактеристики. Необходимы специальные исследования в этой области,
тогда переводоведение станет действительно лингвистической наукой,
одной из областей которой будет современный МП, который, безусловно,
ближе к лингвистике и теории переводов, чем к весьма общим положе-
ниям, сформировавшимся в исследованиях по искусственному интеллекту.
МП был и остается реальной научно-технической задачей, решение ко-
торой в основном зависит от лингвистики. Нет ничего более неверного,
чем считать МП решенной задачей и потому обращать усилия на новые
модные направления.
В МП есть все уровни исследования — от теории до сугубо прагмати-
ческих решений, связанных с программным моделированием отдельных
этапов." И от лингвистов зависит, насколько успешно будет развиваться
МП в нашей стране. Пути его совершенствования беспредельны.
ЛИТЕРАТУРА
1. Котов Р. Г. Лингвистика п современное состояние машинного перевода в стра-
не?.— ВЯ, 1976, .Ns 5.
2. ЛеЧлина Б. М. К моделированию механизма контекстуального выявления значения
pj 1звых единиц.—• В кн.: Прздставление знаний и моделирование процессов по-
н шаняя. Новосибирск, 1930, с. 24.
3. Rsimold P. Psycholinguistic model of sentence comprehension.— American journal
of computational linguistics, 1975, Microfiche 27.
4. Marcus M. P. A theory of syntactic recognition for natural languages. Cambridge
(Mass.) — London, 1980.
5. Пушкан В. Н. Принципы математического моделирования познания и пути по-
строения систем искусственного интеллекта.— Вопросы кибернетики. Моделиро-
вание познания и мышления. М., 1980, с. 17.
6. Млрчуп Ю. Н. О мэдэлнрэвашш перевода.— Вопросы информационной теории
п практики, 1980, № 43.
7. Марчук Ю. Я . Сгшгактико-земантичеекии анализ в системе машинного перево-
да АМЛАР.— В к з . : Мзжтуяарэдный форум по информации и документации,
19S0, т. 5, ЛГ« 2, с. 14—15.
8. Пиотровский Р. Г. Инжзнэряая лингвистика и теория языка. Л., 1979.
9. Ревзин, И. II., Розенцегйз В. Ю. Основы общего и машинного перевода. М., 1964.
10. Шаляпина 3. М. Автоматический перевод или моделирование переводческой дея-
тельности чзлэвзка.— Международный фэрум по информации и документации,
1930, т. 8, № 2.
И . Мърчук Ю. Я. Контекстологический словарь для машинного перевода многознач-
ных слов с английского языка на русский. Ч . I — I I . М., 1976.
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
№ 1 1983
ЛАПТЕВА О. А.
2
Нзэцзя'шуо пэмэтцъ в коллзкциэнировании материала оказала автору Е. Ф. Ша-
пиро. Автор сердечно благодарен покойному писателю G. Л. Львову, который специ-
ально для этой статьи сделал ряд записей и передал их автору для использования.
Н. Ю. Шведова прочла статью в рукописи и высказала автору свои соображения, за что
автор искренне ей признателен.
42
Рассмотрим сначала, как ведет себя в устно-литературной речи типа
в пределах узаконенных письменно-литературной нормой конструкций.
В составе конструкций «типа -f- род. над. без предлога» форма род.
падежа, а также и независимая форма имени обычно бывает представлена
не специальным (производственно-профессиональным) словом, хотя это
и возможно, но словом, относящимся к конкретно-бытовой лексике. В ре-
зультате, как и в иронической прозе, происходит столкновение стилисти-
ческого плана — книжный характер конструкции еще полностью не утра-
тил своей маркированности, и с точки зрения хорошего литературного
вкуса такие построения воспринимаются в лучшем случае как небреж-
ные, а в худшем — как просторечные, однако большинство говорящих
не ощущает стилистического слома, иначе нельзя объяснить их чрезвы-
чайно широкого распространения. Ср.: Кофта типа распашон-
к и и з т о н к о й ш е р с т и ; К а к а я - т о м у з ы к а т и п а д у х о в о г о о р к е-
с т р а; п р и в я з а н н о с т ь т и п а в л ю б л е н н о с т и , Эта и г о л к а т и-
п а с л о н а ; О недин такой попался, т и п а н а ш и х б и ч е й ; О н
о ч е н ь н е п о с р е д с т в е н н ы й , д о б р о д у ш н ы й , что-то т и п а м а л е н ь к о г о
п р и н и а в н е месть; у н и хш и р о к и й диапазон: т и п а т р е х д е й -
с т в и й ( о л е к а р с т в е н н ы х т р а в а х ) ; Г о с т е в а я к о м н а т а даже т и п а
апартамента. С именем собственным в форме род. падежа: хочу
работать в цирке артистом т и п а В о л ь ф а М е с с и н г а (из
п и с ь м а ) ; В с е о с т а л ь н о е — это п е р е п е ч а т к и а м е р и к а н с к и х комиксов т и-
п а М и к к и М а у с а ; Э т о у в а ж а е м ы й у ч е н ы й т и п а Е р м о л а е-
е а и т а к далее; С а м ы е л у ч ш и е у ч е н ы е , т и п а К е л д ы ш а , т и п а
К а п и ц ы ; П о п а д а ю т молодые кафедры н у т и п а тем Д о н е ц к а
вот таких городов. Необычность последнего примера создается за счет
наименования, по принципу своему близкого к метонимии. В шутливой
р е ч и : Разные девочки и мальчика типа Ф е д и в такой поход не ходят;
Там семейство типа Ивановых работало. П р и имени собственном
часто происходит опущение существительного в форме род. падежа после
типа: Я был на выставке. Это типа Глазунова; Она мне да-
вала книги читать типа Катаева «Время — еперед». С р . т а к ж е :
Мы записываем народные анекдоты типа о шуте Балакиреве.
Эллиптическое опущение возможно и при имени нарицательном: — Ты
можешь пойти в любую библиотеку,— Ага, в любую, т и п а т в о е г о
папы. Из коллективно адресованной речи: Это сложная форма, кото-
р у ю мы должны с в а м и у в и д е т ь , т и п а восьмерок, например (на
с е м и н а р е ) ; Он должен всегда о к а з а т ь определенную помощь т и п а к о н -
с у л ь т а ц и и (на семинаре); Пусть кто-нибудь н а м расскажет о при-
м е т е хорошо и з в е с т н о й , т и п а черной к о ш к и и л и пустого
ведра (ведущий телепередачи «Веселые ребята»); Самый трудный пере-
сказ — это краткий, это типа аннотации в книге (на
родит, собрании).
Во всех этих случаях типа выступает в значении приблизительного
уподобления и вполне синонимично вроде. Другое его значение, свойствен-
ное специальной речи,— отношение рода и вида — здесь не встречается.
Вот пример, ярко иллюстрирующий значение приблизительного уподоб-
ления: —Это салфетка? — Это типа салфетки. Ударение,
сделанное говорящим на типа, подчеркивает это значение. При наличии
прилагательного активизируется значение квалификации предмета по его
признаку. Употребление в конструкции лексических пар, которые сами
по себе могут представлять родо-видовые отношения, могло бы способ-
ствовать возобладанию в конструкции именно этого значения, однако
сами условия протекания разговорной речи и ее характер решают вопрос
в пользу единого значения — приблизительного уподобления, которому
уступают место значения видовой и признаковой квалификации предмета.
С р . : Тут было м н о г о м я с н ы х в с я к и х консервов т и п а б е ф а.В шутливой
речи: Здесь водятся гигантские м ы ш и т и п а д и н о з а в р о в . Встре-
чаются случаи, когда говорящий проясняет значение конструкции после-
дующим пояснением: купила горшок типа ч у г у н а, в форме чугуна.
Особенно охотно обращаются к обороту «типа -{- род.» в тех случаях,
43
когда надо назвать нечто, для чего не существует или чему трудно найти
о п р е д е л е н н о е н а з в а н и е , с р . : с ним какие-то странные вещи т и п а п р и -
падков. Управляющее слово, носящее в подобного типа примерах про-
номинализованный характер, довольно свободно элиминируется в речи
как лишенное информативной нагрузки, а иногда добавляется в конце:
Она болела ну типа паралича болезнь у нее была. Примеры с от-
сутствием управляющего существительного:— Что брать! — Типа
кедов; Ну это будет мне потом где-то, в одном местечке, типа
сноски дать, кто откуда;— Какие историки! — Типа вас;— Буд-
да — это кто! — Это типа бога. Характерно, что глагол-сказуе-
мое при отсутствии управляющего существительного имеет форму ср.
рода (в прошедшем времени), обладающую максимальной неопределен-
ностью при идентификации рода субъекта и сближающую этим своим
свойством конструкцию с безличной, хотя это сближение лишь смысло-
вое, поскольку двусоставность конструкции налицо: Это только что
покосили. В ч е р а здесь было т и п а б у е р а к а .
Отсутствие управляющего существительного в данной конструкции —
весьма распространенное явление во всех разновидностях современной
устной литературной речи — и в обиходно-бытовой, и в речи коллектив-
ной адресации. Это отход от нормированного облика оборота, расшире-
ние, а может быть, и нарушение, литературной нормы. Ср.: У них четыре
преподавателя защитились и собрались у нас типа складчин ы;
У меня было что-то такое не очень понятное горло болело типа фа-
рингита;— Нет тут никакой тряпки? — А вот перед вами типа
ще то ч к и;— Это продавались ну я не знаю.— Типа лимонов
как нам за столом давали?; Они нам там читали типа лекции;—
А эти конфеты не очень вкусные, потому что внутри не шоколад, а тип а
крема;— Ты ведешь весь труд? — Весь труд и там еще есть нагрузки,
которые оплачиваются.— Продленка?— Ну, там, понимаешь, типа
заучества в продленной группе; Есть смысл провести цикл лекций
и сделать типа семинарских занятий (на ученом совете);
Ей предлагали на почту и еще ей предлагали типа уборщицы
в поликлинику;— У меня что-то с ногой случилось.— А что с ногой? —
Ну, типа седалищного нерва.
Значение приблизительности номинации в этих примерах можно было
бы определить как «нечто вроде» или «что-то вроде» (во втором случае сте-
пень приблизительности сильнее). Это или другое неопределенное место-
имение могут эксплицитно присутствовать в конструкции, занимая пози-
цию неназванного существительного. С р . : — Если что-нибудь прольется,
будут пятна.— А что может пролиться?— Что-нибудь типа о д е-
к о л о н а; И когда я с него спрашиваю что-нибудь типа доклада,
он говорит, что ему некогда писать, у него тренировки; его рубашка и еще
что-то типа белья висело на стуле; у меня еще что-то с ногой ти-
па радикулита; какая-то там типа приемной и вот
она сидит (в этом случае обращает на себя внимание согласование неопре-
деленного местоимения с управляемым существительным). Вместо управ-
ляющего существительного может быть представлено и указательное ме-
с т о и м е н и е : она может еще что-нибудь придумать т и п а того к т о не
был (т. е. спрашивать на экзамене тех, кто не был на консультации). Из
случаев с местоимениями, которые синонимичны случаям с отсутствием
управляющего существительного, нерегламентированными нормой можно
считать лишь те, где употреблено неопределенное местоимение-прилага-
тельное. Когда такие обороты попадают в регламентированную речь,
существительное восстанавливается, ср.: какой-то несчастный типа
нашего Димочки (телефильм «Впереди — цель»).
Значение «вроде» приближается к «около», если после типа следует
форма числительного, причем не обязательно в род. падеже: ошибок было
о г р о м н о е количество т и п а ш е с т ь с о т ч т о - т о о ш и б о к там
нашлось (падежной форме числительного способствует употребление его
в разговорной конструкции наложения); У меня есть такая йога, там
что-то т и п а триста упражнений описано; У нее з а р п л а т а
44
типа сто двадцать рублей; Нас вся деревня знала: типа
та же собралось человек, наверное, двадцать; Хорошо бы ку-
пить кофе на всех, чтобы там типа два-три раза пить (с от-
тенком у с т у п и т е л ь н о г о з н а ч е н и я ) ; Все это пьется в определенных дозах,
типа там три р а з а в день.
Близок к этому случай не с числительными, но с существительными
перечислительной семантики, причем тоже не в форме род. падежа: —
А когда идет пароход? — Может в какие-то дни типа в понедель-
ник и в среду.
Есть и еще одна интересная разновидность рассматриваемой конструк-
ции. Внешняя ее форма здесь полностью соблюдена, однако семантические
отношения членов смещены — форма род. падежа вмещает в себя и соб-
ственное значение, и значение предшествующего существительного, ср.:
Раздавался свист типа реактивного самолета; пение
типа соловья; брезент типа палатки. Это п р о и с х о д и т и з -
за обычного для разговорной речи нежелания повторять одно и то же
слово дважды, если такой повтор функционально не нагружен. Значение
оборота можно определить так: «как у». Любопытно, что и в этом случае,
как и в случае с неопределенными местоимениями, само это как у может
эксплицироваться в конструкции, ср.: Это приспособление типа К у-
л и б и н а как у народных умельцев.
Следующий шаг развития значения конструкции — замещение пози-
ции род. падежа одной атрибутивной формой без субстантива, ср.: Сейчас
по Москве ходит инфекция типа моей; эти сапоги типа моих;
У нее много таких штучек типа моих; Он сказал: я хочу красивень-
кую сумочку. И показал типа к а к о й . Типа м о е й в цветочек;
У меня такие котлеты типа капустных; мясо типа ав-
стрийского; Что-то еще есть у них типа театрально-
го;— Видишь, какие руки? — Какие? — Типа ц ы п о ч н ы х; Там та-
кие палочки типа железных я тебе говорила; — Мам, у тебя нет
баночки типа такой? (показывает). И еще знаешь типа ка-
кой?— Типа какой? — Типа кругленькой м а ле нь-
к о й; а вообще металлические подкассетники — это, конечно, хорошо, но
п.олъко когда они не на таких фрикционных, надо когда они на жестких
фрикционных, вот, а когда они на этих на каких-нибудь типа фетро-
вых или что-нибудь, в этом роде — это барахло, они греются страш-
но 3 ; Такой вот товарищ типа этого собирает их (тележки на вок-
зале). Из официальной речи: Маневры проводились на местности типа
ближневосточной (телепрограмма «Время»); ну уж не совсем дика-
ри там были типа африканских (на лекции); какой-нибудь ба-
нальный пример типа всем нам известного. Из прессы: «Наши
подсчеты показывают: очередей не будет, если организовать по одной кон-
сультации типа нашей на три-четыре района» (ЛГ, 1980, 23 янв.); «И ря-
дом: „запонки типа индийских, цена 11 руб. 24 коп." — взятка от одного
доброхота» (ЛГ, 1980, 12 нояб., здесь это цитата из записи частного лица).
Надо сказать, что в приведенную очень продуктивную схему уклады-
ваются не все случаи употребления изолированного атрибутива. Есть и та-
кие, где предшествующий атрибутиву субстантив в речи не получает вы-
р а ж е н и я , с р . : У меня что-то с ногой. Типа седалищного; У вас он
типа закусочного, а у меня просто так, и л и п р е д с т а в л е н м е с т о -
и м е н и е м , с р . : Что-то еще есть у них типа театрального. Вот
пример, где простая перестановка типа и атрибута по примеру рассмат-
риваемой здесь продуктивной схемы уподобила ей совсем другую, узако-
ненную нормой трехчленную атрибутивную конструкцию, ср.: Воттакое
платье заказала полная дама типа м о е г о (т. е. вроде меня, следует
уточняющий жест). Пример с перестройкой речи на ходу: У меня есть
мишка олимпийский типа твоей как обезьяна такой. П р и м е р с и з -
менением падежной формы атрибутива под влиянием падежной формы
субстантива: возьмите какую-нибудь тряпку т и п а л ь н я н у ю .
3
Пример взят из статьи Н, Н. Розанова [5].
45
Пример с изменением формы числа: Можно сказать, что это новелла.
Типа таких, какие печатаются в «Неделе». Соотносительность ат~
рибутива в рассматриваемой конструкции с местоименным коррелятом
такой или какой усугубляет компаративный характер ее значения. Отме-
тим еще возможность замещения позиции управляемого родительного ука-
зательным местоимением: Я видела массу сфотографированных сочинений
типа того по роману Горького «Мать». Из прессы: «Не потому ли,
несмотря на все призывы и некоторые практические меры т и п а тех,
о которых шла речь выше, производство на собственном дворе колхоз-
ника продолжает сокращаться?» (ЛГ, 1980, 17 дек). Единичный пример
замещения позиции родительного придаточным: Он задал вопрос вот mti-
па ч то... ¥ - Щ
Близость нормативной трехчленной конструкции с атрибутивом и рас-
смотренной конструкции с атрибутивом в позиции постпозитивного роди-
тельного иногда приводит к их смешению в речи, в том числе и телевизион-
ной, где наряду с узаконенным Выберите мне, пожалуйства, полочку
этого типа звучит и На двенадцатую ночь приходил праздник, ве-
селье, карнавал, типа этого. Конечно, это происходит и н а л е к -
ц и я х : рассуждения типа такого что сейчас наша методика...;
в случаях произношения типа вот такого как вождь...
Мы подробно осветили во втором разделе этой статьи возможные мо-
дификации нормативной конструкции «субстантив + типа + зависи-
мая форма род. падежа» в живой устной речи. Не все они нормативны,
но все восходят к нормативной письменно-литературной конструкции,
хотя порой отдалились от нее чрезвычайно и изменились почти до неузна-
ваемости. Это, так сказать, пример врастания канцеляризма в живую
речь. Примеры показывают, что типа получает более широкое и менее
конкретное значение, чем вроде, а это позволяет ему различным образом
(с большей или меньшей степенью выраженности значения приблизитель-
ности: уподобления) конкретизироваться в контексте.
Таким образом, форма типа повторила историю развития отыменных
предлогов, выражающих компаративные отношения, грамматикализуя
в определенных условиях свое исходное лексическое значение. Отрыв
типа от исходной формы и лексическая автономность его в приведенных
случаях заходит так далеко, что для языкового сознания облик слова
в виде типа теряется (нам пришлось слышать пояснение говорящего:
«это надо писать типо»). Крайняя степень этого процесса — статус ча-
стицы, к которому стремится типа. Правда, этот процесс происходит пре-
имущественно в устных сферах литературного языка и почти минует ху-
дожественную литературу, попадая лишь в те сферы письменно-литера-
турной речи, где сильно ироническое, подражательное (фельетонное)
начало. Усиленная конкуренция типа с вроде в устных сферах литератур-
ного общения, сопровождающаяся охарактеризованными процессами его
экспансии, ведет к тому, что вроде, просуществовав всего около ста лет
и не укоренившись прочно и окончательно в устном употреблении, посте-
пенно уходит из него.
III. Еще более резкое преобразование в сфере устного литературного
общения претерпела конструкция с формой именительного-квалифика-
тора (имени собственного) после типа. В качестве прямого заимствования
из книжной речи она может входить в устную и воспринимается в ней как
канцеляризм (ср.: Это вафли типа «Лесная б ы л ъ»; — Что за
фильм «Спасите Конкорд»? — Типа «Э кипа ж», только француз-
ский — разговор в ЦДЛ; Ну что-то вроде типа скажем там «Дере в-
н я» Пушкина или в лекторской речи при вводе примера: например,
в каком-нибудь случае типа «плетка»;— Что это за слово? — Это
там типа «заболеть» — здесь возможен и инфинитив, и любая
Другая примыкающая форма), однако более интересны случаи изменения
значения конструкции при соблюдении ее каркаса, в котором тем не ме-
нее имя собственное имеет тенденцию заменяться нарицательным. Соб-
ственно говоря, и с именем собственным может наблюдаться выражение
не квалификационного, а уподобительного (сравнительного) значения,
46
ср.: входит тетенька с маленькой собачкой т и п а Ф и н и к (кличка
собаки); Р ы н к и б ы л и т и п а К и ев и Д е р и б а с огромные. С и м е н е м
же нарицательным уподобительное значение возникает в конструкции
как типовое, ср.: Кто нашел тетрадь (типа дневник) в кожаной
обложке, просьба вернуть в к, 12 (объявл.); Она, как сказать, порядочная
дрянь. Или как прежде говорили — женщина типа вамп (разговор
в ЦДЛ); Это шапка типа люкс, Она мне достала какое-то средство
типа какой- то порошок) Мой муж это вообще, он привез чего-
то там типа две рубашечки; У меня много таких вещей т и-
па туфли у меня... В общественно адресованной речи:часть из них мо-
гут направляться по строго направленным каналам, ну вот типа про-
водник или кабельные линии связи (доклад н а симпо-
з и у м е ) ; Они используют старые народные инструменты типа кости
(на семинаре).
Бывает и введение посредством типа высказывания-цитаты, ср. в уст-
ной речи: — Если вы думаете, что я вам буду рассказывать анекдот
типа «я вам п и с а л», то вы ошибаетесь; в художественной мемуар-
ной прозе: «Начитались газетной болтовни типа: нужна или не нужна
современному крестьянину русская печь» (В. Золотухин, Дребезги).
Как видно из примеров, степень приблизительности уподобления мо-
жет быть различной. Значение «вроде» здесь прослеживается, но не вполне
отчетливо из-за ослабления грамматических свойств предлога. Переходя
из конструкции с именем-квалификатором (в кавычках) в конструкцию
с именем нарицательным, типа теряет способность к управлению и соп-
ровождается формой им. падежа. Грамматическая характеристика его
меняется, это не наречие (хотя оно может приближаться к как), не пред-
лог (хотя значение «вроде» не исчезает вовсе) и не частица (ее функции
здесь не прослеживаются), она очень диффузна и тем самым емка. Эта
грамматическая неопределенность делает словечко типа удобным для ис-
пользования в качестве модного, но не слишком строго закрепленного в
определенных функциях, значениях, позициях и окружениях сред-
ства.
В чутко реагирующем на живые языковые процессы фельетонном жан-
ро нам встретился один случай, когда на подобной конструкции с типа
(разумеется, в характерологической функции) держится речевая окрас-
ка: «Может, он думал, на ярмарке работают аттракционы типа карусель,
гигантские шаги, комната смеха, измерение силы» (Крокодил, 1979, № 5).
Это — пока предел разговорности при отражении типа газетной речью,
ограниченной необходимой дозой нормативности печатного слова.
Возможности сочетания типа с формой им. падежа существительного
очень способствует тенденция к экспансии им. падежа в область косвенных,
широко и многопланово представленная в современной устно-разговорной
литературной речи. Именно эта тенденция рождает к жизни такие слу-
ч а и , к а к : жили типа п а л а т к а; и там на каждом кружочке лежал
кусочек колбасы и приправы ну типа перец там огурец; и потом
там на две недели после операции отправляют ...ну ...типа санато-
рий. ( П о в т о р я е т : ) На две недели после операции отправляют типа
санаторий (без паузы). Последний пример показывает, что момент
обдумывания, поиска подходящего наименования не отражается на самой
конструкции. Ср. еще: Младший у них ничего — в мать. А старший не
то что совсем в отца, а типа д е б и л; Он не роз букетик ей дарит,
а типа веник; сидят на лекции всякие типа факультет
повышения квалификации;—А вы тут почему? — Типа
надкостница (в поликлинике); Ну и меня двинул какой-то типа
«X л е б» (о машине);— А что за вечер? — Типа посиделки. Вна-
чале] кино. Потом ужин.\Итанцы. В телеречи («Контрольная для взрос-
лых») : Я помню у меня была такая типа пальма не пальма.
Вот пример переходного типа, где при перечислении сильноуправляемых
объектов (а в этом положении в устно-разговорной речи часто появляется
форма им. падежа) употреблены рядом формы род. и им. падежей (хотя
последняя может быть истолкована тоже как форма вин. падежа, если не
47
с
читать ее относящейся к конструкции с типа): и еще что-нибудь может
быть подкупим т и п а х л е б а , м о л о к о .
Экспансия им. падежа при типа в разговорной речи простирается столь
далеко, что захватывает даже формы имен собственных — фамилий, имен,
названий стран, городов. Ср.: Это надо в командировку ехать типа
Клин, К а лини «...;— Какой-то из Австралии! — Из Австралии
типа Данила Тихонов (вспоминают ф а м и л и ю т а н ц о в щ и к а ) ;
Я часто улыбаюсь т и п а К р и к у н а м (фамилия).
Особенно заметна утрата связи типа с исходным тип при именитель-
ном, его автономность, самостоятельность, хотя и малая определенность
в лексическом и грамматическом отношении, когда оно не только проникает
в состав подлежащего, как это сейчас было показано, но и вклинивается
между согласованным определением и подлежащим, ср.: и вообще таль
все-таки какой-то типа буек торчит. К а к в и д и м , з д е с ь типа д о с т и -
гает степени почти полной плеонастичности.
Исчезновение управляющего существительпого перед типа возможно
в обеих конструкциях— и с родительным после типа (примеры приводи-
лись выше), и с именительным после него. Особенно заметна автономность
типа в составе подлежащего, что, как мы видели, широко представлено
с именительным после типа, но возможно и с родительным, ср.: Они в то
время н еи м е л и н и к а к о й ц е н и . Э т о б и л а т и п а м а к у л а т у р ы (об-
ращает на себя внимание согласование глагольной формы с существитель-
ным, а н е с местоимением); У него было т и п а и н с у л ь т а ,а п о т о м
случилось т и п а и н ф а р к т а ; У нее т и п а г р и п п а . Н а л и ч и е
определенного лексико-синтаксического контекста в однотипных предло-
жениях говорит об устойчивости таких построений, даже их клиширо-
в а н н о с т и . С р . е щ е : Приходишь в хозяйственный магазин, там типа
двух ц в е т о в, ну два цвета есть (о к р а с и т е л е ) ; У меня есть какой-то
мешок из-под масла типа.
Видимо, на этой же основе возникают случаи, когда типа вклини-
вается перед именной частью сказуемого, и рождаются сочетания типа
с именительным падежом не только существительного, но и прилагатель-
ного, ср.: — Яблоки снаружи хорошие, а внутри... — Что! — А внутри
типа гнилые.
Исчезновение управляющего существительного ведет к разрушению
обеих конструкций, что, в свою очередь, усиливает самостоятельность
изолированного типа в функции частицы с диффузным значением, которая
может сочетаться практически с любым следующим за ной словом. Таким
образом, разрушается не только первая часть конструкции (наличие уп-
равляющего существительного), но и вторая (наличие формы род. или
им. падежа). Выход типа из конструкции завершает процесс его полного
отрыва от исходного тип.
типа + тв. предикативный: Он что-то был типа там бухгал-
тер ом.
типа + тв. адвербиальный: — Что такое «ладом»? — Я считаю,
что типа там «естественным о б р а з о м».
типа -f тв. предложный: Там какие-то сидят типа за свадеб-
ным столом; Он говорит пойду с Таней. Я думала это типа
с другими детьми; Ну, я пойду, может быть, мне дадут какую-
нибудь комнату типа за выездом (ср. атрибутивный характер
п р е д л о ж н о - п а д е ж н о г о с о ч е т а н и я : о н из а к у с ы в а ю т т и п а п е р е д
обедом).
типа + п р е д л о ж н ы й : Ее всю перекосило типа на нервной
почве; Где-то типа во дворе; Поселили нас плохо, типа в коров-
н и к а х жили; нас сформировали типа в группы, посадили т и-
п а в т е п л у ш к и . Вышли мы типа на маленькой стан-
ции (ср. соседство типа с формами разных падежей); Вот вас пошлют...
Интересно, сколько вы проработаете типа в Клементьеве,
в колхозе; Кто-то мне рассказывал про черного мальчика типа
Алеши И в а н о в а . Потом оказалось, что он типа н а к ар -
т о ш к е там (ср. тоже сгущение типа в одном примере); Они подушками
48
подрались. Но это типа в паузах (во время спортсоревнований в ла-
гере).
типа + вин. предложный: Тогда вам надо где-нибудь так типа
в понедельник зайти; В этом году это все собрались хорошо сде-
лать, типа на постоянную основу (поставить показ кино-
фильмов в общежитии).
типа -J- род. предложный: там дети типа от родите-
л е й- а л к о г о л и к о в;— Она совсем не ходит! — Немножко ходит.
Типа там до туалета может пройтись.
типа -\- дат.: Открытое письмо к своим типа односель-
чанам (ср. вклинивание типа между прилагательным и существитель-
н ы м ) ; Легко дать точное определение бытовому предмету, а т и п а
и с к у с с т в у труднее.
Обратим в этих примерах внимание на нередкое сопровождение типа
частицей там.
Интересна запись связного текста с обилием типа. Приводим ее с не-
к о т о р ы м и с о к р а щ е н и я м и : З а к а з получилиХ Ти па дл я в е т е р а -
нов. Р ы б а к р а с н а я . Т и п а г о р б у ш а . Малосол. Вафли
и ч а й .Н е т , н еиндийский. Т и п а в н а г р у з к у .
В некоторых из приведенных случаев управляющее слово еще сохра-
няется, но падеж следующего за типа слова определяется не им, а или
этим управляющим словом, или (даже чаще!) глаголом. Тем самым murca
полностью выключается из системы склонения — не только как слово-
форма, но и как управляющее слово.
И, наконец, полное завершение автономизации типа демонстри-
руется возможностью полного отсутствия именного окружения — в этих
случаях типа сопровождается глаголом или целой глагольной фразой.
С глаголом: Лицо покрывается красными пятнами,, потом они начи-
нают ти па шелушиться; Тебе надо постричься типа подре-
зать чуть-чуть; Тебе надо что-то сделать со своей головой, т и-
п а п о с т р и ч ъ с я \ ( с р . о д н о т и п н о с т ь к о н т е к с т о в ) ; пока его т и п а
не обжариваете, а как бы кипит в масле; Ну, вы пока поде-
лайте что-нибудь типа умывайтесь.
С придаточным предложением: Он мне сказал, что типа on ко
м н е з а й д е т ; Я е й вообще-то говорила т и п а т о г о ч т о в о т
я х о ч у п о г у л я т ь ; Э т им е ш к и соединены между собой н у т и п а
к а к ф и к с и р у ю т с я с а р д е л ь к и с о е д и н я ю т с я (док.
ф и л ь м « К о г д а и с ч е з а ю т б а р ь е р ы » ) ; Я не умею р и с о в а т ь , н у т и п а т а м
к а к д е т и н а ч и н а ю т р и с о в а т ь л и ц о с глаз; Они о т
нее б а л д е л и т и п а к а к м ы в о т о т н е г о ; Д а в а й т е у б е р е м со сто-
л а т и п а ч т ое с т ь н е б у д у т ; О н ужасный т р у с и х а
т и п а е с л и е г ов т е м н о й к о м н а т е о с т а в и т ь .
G глаголом и относящимися к нему словами: и он все свалил на несча-
стных женщин т и п а заставил давать п о к а з а н и я
следователю. Пошли мы погуляли т и п а пообедали в ре-
сторане; З а в т р а дадим Ольге к у ч у поручений т и п а к у п и т ь
9 н н о е количество хлеба; Цезарь решил ну т и п а к а к
должен отправиться, что л и ; Лучше иметь резерв време-
н и , С , знаешь, т и п а спустила шина; Белый эмалевый фон
и т и п а карандашных л и н и й несколько нарисо-
ваны.
Здесь можно вспомнить, что приглагольное употребление было свой-
ственно и вроде, приобретавшему в этом случае союзный характер, но оно,
как отмечает Е. Т. Черкасова, вскоре угасло. Приглагольное же типа
признаков союза не обнаруживает.
Другие единичные возможности сочетаемости типа: Что такое мала-
х о л ь н ы й ? Это т и п а ш а л ъ н о й; У кого е с т ь т и п а ч е г о п о -
е с т ь ? ; т а к а я называлась дорога ледяная возили т и п а в о л о к о м
по н е й .
В заключение охарактеризуем сочетаемость типа с разного рода место-
•и©иными, наречными, союзными сдовамж, разными частицами. Это на-
блюдается очень часто. Нам уже приходилось отмечать сочетание типа
там. Отметим некоторые другие.
Типа как (реже — как типа). После сочетания может следовать и су-
ществительное в им. или косвенных падежах, и сравнительный оборот,
и глагольная группа. Значение оборота соответствует общелитературному
«такой, как», т. е. на первый план в значении типа выступает сема сравне-
ния (или уподобления на основе сравнения). Типа в этом сочетании не об-
наруживает определенной категориальной принадлежности. Ср.: — Ой,
шкатулочки] Типа как я купила, только я за пять рублей купила;
Такие большие булочки типа как лепешка; Не такие, а типа
как из-под обуви; Нет там ни кружавчиков, ни оборочек. А вышивка.
Типа как вот там кофты были; Это пальто как типа куртка;
Она безумно худющая, типа как Сережка; У меня была белая шубка
типа как у Кати; Это типа как раньше [шыры, жыры] было
( н а л е к ц и и ) ; Он был типа к а к не то кореец, не то китаец какой-то;
А еще вы знаете в какую мы игру играли? А вот типа как вы, в девят-
ку; Он на меня посмотрел типа к а к «я, мол, знаю».
Типа который (какой): А если перед нами случай типа там ко-
торый я уже упоминал...; Нельзя картофельные котлеты выдавать за
хорошие типа которые мы ели; Ему задают вопросы типа...
какие типа можно считать каверзными?
Типа когда: Это не губной звук, т. к. есть какой-нибудь случай типа
когда ну «урожай».
Типа того (что): Всякие подойдут и будут мне мораль типа того
что читать; Она мне сказала, что ты там кричала типа того
там, что я тебя ненавижу.
Типа что-то: У одной было типа ч т о - т о с мозгом; Сейчас
они должны там типа что-то Толстой (о т о м , ч т о п р о х о д я т
в школе).
Типа так (типа вот так): — Распространяют по рублю.— Как ло-
терейный билет.— Да, типа вот так вот; Что-нибудь типа
т а к вы думаете.
Можно заметить, что правую сочетаемость названных групп опреде-
ляет второй их член. Категориальная принадлежность типа выражена
нечетко, значение приблизительного уподобления прослеживается.
Очень продуктивно сочетание типа с местоименным актуализатором
такой. Диапазон возникающих при этом конструкций весьма широк — от
общелитературных построений с согласованными с типа местоимением
при отсутствии последующего существительного (ср.: Такая металличе-
ская, как Инка заказывала, такого типа, стоит тридцать руб-
лей; — Какие там сапоги? Вот такого тип а?), где значение обо-
рота в общем синонимично отдельно употребленному местоимению, в связи
с чем типа можно считать плеоназмом, до собственно разговорных. Они
могут иметь разное строение, ср.: Меня мама просила привезти скатерть
у нас старая такая типабархат плюшевая (плюше-
вая может рассматриваться и к а к добавленный в конце высказывания ат-
рибутив к слову скатерть, и как атрибутив в составе конструкции с типа,
а такая диффузность грамматической природы частей высказывания ха-
рактерна для разговорного синтаксиса); Это не мячик, а такой ти-
па шарика; — Какой костюмчик? — Т и п а такой г о л у-
б е н ъ к и йс помпошками; ему нужна т а к а я типа краснень-
кая н а ш а (о полке). Как видим, указательное местоимение может рас-
полагаться как перед типа, так и после него. Ср. еще: — У тебя нет т а-
к о й заплаты типа от матраца? Как видно из примеров,
правое окружение сочетания подчиняется общим законам сочетаний
с типа.
Конечно, отнюдь не все из приведенных наблюдений соответствуют нор-
мам правильного литературного рече- и словоупотребления. Типа порой
оказывается лишним в устном употреблении. Его появление в речи под-
держивается не столько коммуникативными задачами сообщения, необхо-
димостью выразить определенный смысл, сколько далеко не во всем оправ-
50
данной языковой модой. Культурно-речевой аспект рассматриваемого яв-
ления не прост. Экспансия нашего осколка, пополняющего ряды частиц
исконно русского происхождения (а тип — заимствование), не может
вызвать одобрения с точки зрения задач языкового строительства и уп-
равления процессом языкового развития. С другой стороны, эта экспансия
обязана своим возникновением и активизацией определенной бреши в си-
стеме лексических средств служебного характера со значением уподобле-
ния, приблизительного уподобления, идентификации, квалификации через
сравнение: специально закрепленного средства точной, «научной» квали-
фикации предмета, его характеристики через родо-видовую принадлеж-
ность или сравнительное уподобление до недавнего времени в составе не-
знаменательной лексики в разговорной и устно-литературной речи не бы-
ло. Эта брешь закрылась наукообразным словечком типа, которое обрело
лексическую самостоятельность, получило обширный круг функций, изме-
нило свою грамматическую природу и проявило способность выступать во
многих и разнообразных контекстных окружениях.
И надо сказать, что его узус в этих непомерно расширившихся окруже-
ниях противоречит литературной норме. Такие уже вполне агглютинатив-
ные стыки, которые появляются у словечка типа, не свойственны русской
грамматике, они противоречат сочетаемости частей речи в русском языке.
Налицо явное расхождение узуса и нормы. Характерно, что в речи стар-
шего поколения русской интеллигенции типа встречается не расшири-
тельно, а только в составе конструкций, узаконенных письменно-литера-
турной нормой. Правда, такое употребление исконно письменных кон-
струкций (кроме трехчленной с атрибутивным членом) в устной речи носит
оттенок излишней книжности, поскольку слишком явственным остается их
специальное происхождение, хотя возрастание степени их общелитератур-
ности несомненно. Если расширительное употребление типа в речи стар-
шего поколения русской интеллигенции и происходит, то лишь за счет
привлечения в конструкции с ним конкретной лексики, но не за счет из-
менения самих конструкций. Все многочисленные изменения конструкций
и почти безграничное расширение функций и сочетаемости типа (см.
III раздел этой статьи) свойственны речи среднего и молодого поколений
и даже детей (которые, конечно же, не могут непосредственно заимство-
вать образцы употребления типа из специальной речи). Эти изменения
сродни просторечию, т. е. выходят за пределы действия литературной нор-
мы и являются данью языковой моде. Вот почему ни в художественной,
ни в публицистической (и даже фельетонной) речи они не отражаются.
Характерно, что расширительное употребление типа ведет к его грам-
матическому и лексическому опустошению и в результате — паразити-
ческому бытованию в речи. Возникает своеобразный парадокс, языковое
противоречие — стремящееся к строгости смысла и «научности» выраже-
ние типа оказывается семантически весьма неопределенным, его сочетае-
мостные и грамматические свойства также не проясняются, а, напротив,
расплываются*в безграничном произволе узуса. Во многих случаях типа
может быть изъято из конструкции легко, без ущерба для ее смысла и с
пользой для синтаксиса. Это относится в особенности к тем случаям, когда
в конструкции присутствуют слова семантического ряда вроде, синонимич-
ные типа, которое таким образом, создает тавтологию. Это говорит о том,
что само по себе оно не в состоянии выразить все те значения, на которые
претендует.
ЛИТЕРАТУРА
1. Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и литературы
60-х гг. Под ред. Котеловой Н. 3. М., 1971.
2. Филин Ф. Я . О структуре современного русского литературного языка,— ВЯ,
1973, № 2, с. 10 и ел.
3. Черкасова Е. Т. Переход полнозначных слов в предлоги. М., 1967, с. 94—96.
4. Черкасова Е. Т. Изменения в составе предлогов.— В кн.: Очерки по исторической
грамматике русского литературного языка XIX века. Глагол, наречие, предлоги
и союзы в русском литературном языке XIX века. М., 1964, с. 254.
5. Розанова Н. Я . О некоторых интонационных особенностях разговорной речи.—
В кн.: Вопросы стилистики. Вын. 12. Саратов, 1977, с. 117—118.
51
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
1983
МАТЕРИАЛЫ И СООБЩЕНИЯ
О ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИХ КЛАССАХ
ИМЕН ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ РУССКОГО ЯЗЫКА
54
пример, в современных научных грамматиках утверждается, что притяжа-
тельные прилагательные (в узком и широком смысле) являются лишь
одной из разновидностей относительных прилагательных [1, с. 279;
2, с. 341; с. 307]. Между тем по своему содержанию качественные прила-
гательные коренным образом отличаются от предметно-качественных.
Если последние содержат в себе ту или иную степень предметности, в из-
вестной мере занимают промежуточное положение между предметностью
и качественностью, то собственно качественные прилагательные фактиче-
ски свободны от предметного значения и служат для обобщения собствен-
но качественного значения. Поэтому, несмотря на наличие яркой субстан-
тивной, а также глагольной, наречной и прочей мотивации, качественные
прилагательные обозначают в конце концов не сами предметы или про-
цессы, обстоятельства, а статические качества, «вытекающие из самой
природы предмета» (В. В. Виноградов). Например, в основе прилага-
тельного хирургический (нож, кабинет) заложено указание на
отношение к хирургу или к хирургии, но это отношение здесь является
лишь способом выражения (обобщения) особого качественного значения —
функции предмета (ножа, кабинета и др.). Слово рассыпчатый
(пирог) также содержит указание на отношение к процессу рассыпания,
тем не менее оно служит прежде всего для выражения особого качества —
структуры пирога или другого изделия. Аналогично прилагательное
вечерний (звон) через отношение к вечеру обозначает реальное ка-
чество — вечернее время звона и т. д. Мотивация качественных прилага-
тельных утрачивает свое самостоятельное предметное значение и отходит
на задний план, а на передний план выдвигается конкретное качество,
свойство конкретных предметов, явлений. «...В относительных прилага-
тельных, поскольку они именно прилагательные, вскрывается оттенок
качественности,— подчеркивал А. М. Пешковский,— а оттенок отноше-
ния оказывается вторичным» [6, с. 82]. И это качественное значение
прилагательных формируется прежде всего на основе их взаимодействия
с поясняемым словом. Об этом свидетельствует тот факт, что прилагатель-
ные с одной и той же мотивирующей основой получают разные значения,
если они относятся к разным по значению поясняемым существительным.
Например, прилагательное горный в сочетании со словами озеро, дорога
и под. получает локальное значение «расположенный в горах», ср. гор-
ное озеро, горная дорога и др. В сочетании же с существительными
типа лыжи, артиллерия и под. эти слова приобретают функциональное
значение «предназначенный для использования в горах». Ср. горные
л ы ж и , горная артиллерия и д р . С р .также п а л у б н о е судно
(структура) и п а л у б н ы е пассажиры (местоположение), а с б е с т о -
вый рудник ( н а з н а ч е н и е ) и асбестовая ткань ( м а т е р и а л ) , пер-
гаментная рукопись ( с т р у к т у р а ) и пергаментное лицо
(состояние, цвет) и др. С другой стороны, нельзя не заметить, что разно-
мотивированные прилагательные получают одно и то же лексическое
значение, если они относятся к одному и тому же существительному и
обозначают один и тот же конструктивный признак. Например, занима-
тельный и увлекательный рассказ, гулкий и раскатистый звук, застенчи-
вый и стеснительный мальчики др. Мотивирующая основа, как видно,
не только не мешает выражению реальных качеств, но и помогает это
сделать более ярко, выразительно. Она является как бы предметной
призмой для обобщения различных качеств предмета.
Традиционное положение о чисто относительном значении качествен-
ных прилагательных возникает обычно вследствие отрыва этих слов от
поясняемых ими слов и преувеличения роли мотивации. «Относительные
прилагательные глазной, ветровой, автомобильный, световой, производ-
ственный и т. п. при выделении из словосочетаний с существительными
выражают общее и совершенно абстрактное „отношение к чему-либо4'»,—
утверждает В, М. Павлов [7; ср. 8, с. 5]. Это положение верно в том смыс-
ле, что даже при полном отвлечении от реальных свойств, качеств, обо-
значаемых мотивированными прилагательными, в последних сохраняется
связь с производящей основой, отношение к ней. Однако следует иметь
55
в виду, что, во-первых, мотивация и лексическое значение прилагатель-
ных, как и других частей речи, обычно не тождественны, во-вторых, на-
значение рассматриваемых прилагательных заключается в том, чтобы
выявлять, обобщать те качества, которые отражаются в значении пояс-
няемых ими слов — конкретных существительных. «В прилагательных
изображаются признаки, заключенные в природе предметов» [6, с. 84].
Поэтому указание только на мотивирующую основу еще не раскрывает
их реального лексического значения. Это может быть достигнуто лишь
путем выявления тех конкретных признаков предмета, которые названы
мотивированными прилагательными. Л. В. Щерба писал: «...Без суще-
ствительного, явного или подразумеваемого, нет прилагательного» [9].
Игнорирование реального качественного значения прилагательных не-
избежно ведет к отрицанию качественного и субстанционального лекси-
ческого значения слова, к замене его чистымп отношениями, оно оказы-
вается также в явном противоречии с фактом многозначности мотиви-
рованных прилагательных.
Лексическое значение качественных прилагательных отличается от
значения предметных прилагательных не только отсутствием компонента
предметности, но самим характером и способом выражения качества.
У предметных прилагательных это значение диффузно, нерасчлененно,
предельно синтетично, его в известной мере можно определить как «такой,
который присущ данному предмету, лицу» без какой бы то ни было кон-
кретизации: медвежий «такой, как у медведя», собачий «такой, как у со-
баки» и под. Лексическое значение качественных прилагательных, на-
против, всегда аналитично. Эти слова имеют цель расчленить синтетиче-
ское значение предметности, выявить его составляющие свойства и ка-
чества. Правда, значительное количество современных прилагательных
обнаруживает элементы синтетизма, включает в значение два, три приз-
нака. Например, функциональные прилагательные нередко фиксируют
в своем значении не только назначение, но и структуру, строение: фут-
больный (поле, мяч, костюм), пассажирский (самолет), а в-
томобилъное (шоссе), телевизионные (антенны), спор-
тивный (зал), дверная (ручка) и др. Локальные прилагательные
в свою очередь нередко содержат в себе указание не только на местополо-
жение, но и на происхождение, вкус и др., например, московские
булочки, тульские пряники, сибирские пельмени, чеш-
ское пиво, молдавское вино, крымские яблоки и д р . З н а ч е -
н и е с о с т о я н и я с о ч е т а е т с я с о з н а ч е н и е м с л е д с т в и я ; тревожный крикг
грустный день, опасное заболевание и др. В рамках одного зна-
чения нередко объединяются одновременно предметные и качественные
компоненты. Например, такие прилагательные, как сосновый (лес)г
березовая (роща), учительский (съезд), комсомоль-
ское (собрание), пионерский (отряд) и под., обозначают одно-
временно и действующий субъект, и структуру, состав того или иного
единства. Прилагательные в составе словосочетаний Ломоносовские чте-
ния, Горъковская конференция, Пушкинский вечер и под. обозначают од-
новременно лицо, в честь которого проводится то или иное мероприятие
(предметное значение), и цель этого мероприятия (качественное значение).
Однако подавляющее большинство современных мотивированных каче-
ственных прилагательных имеет предельно аналитическое значение,
обобщает обычно один какой-либо признак или качество. Назначение
этих прилагательных в том и состоит, чтобы обобщить, выделить все те
познанные человеком элементарные качества, свойства, которые состав-
ляют качественное содержание окружающего мира. Формирование и
развитие собственно качественных прилагательных — это результат ог-
ромных успехов многовековой аналитической деятельности мышления
человека.
При описании значения качественных прилагательных иногда указы-
вается два-три общих семантических разряда. При этом говорится, что
прилагательное в сочетании с существительным каждый раз выражает
нечто новое, неповторимое и всякие попытки обобщить этж индивидуалъ-
яые оттенки практически бесперспективны (Е. А. Земская, Н. А. Янко-
Триницкая). Однако трудности здесь явно преувеличены. Во-первых,
прилагательные, как и всякие другие слова, обобщают, поэтому в их зна-
чении, кроме индивидуального, частного, имеются также и общие универ-
сальные компоненты. Более того, эти категориальные компоненты состав-
ляют основное содержание их лексического значения. Во-вторых, выяв-
ление универсальных семантических компонентов, разрядов как раз и
представляет центральную проблему семантического анализа прила-
гательных.
Анализ внутреннего содержания прилагательных и поясняемых ими
^существительных показывает, что в основе лексического значения качест-
венных прилагательных лежит весьма ограниченное количество первичных
статистических свойств, в которых тем не менее обобщается все познан-
ное человеком качественное своеобразие окружающего мира: 1) функция
(назначение), использование предметов, веществ: учебный (комби-
н а т ) , раздаточный (материал), служебный (вход), т о-
•в а р ны й (вагон), оперный (театр), обеденный (прибор),
прохладительный ( н а п и т о к ) , у с п о к о ит е льны е (кап-
ли) и др.; 2) структура предмета, состав вещества, материала: сводча-
тый (потолок), пирамидальный (тополь), коленчатый
(вал), волокнистая (древесина), кожаный (диван), крюч-
коватый (нос), женоподобный (юноша), клюквенный
(сок), сернистый (источник) и др.; 3) место распространения, обита-
ния, пространственное положение предмета: лесной (зверь), степ-
ное (животное), подводное (растение), по л я р н ы й (житель),
пограничный (пункт), африканская (деревня) и др.; 4) ге-
незис (происхождение), способ образования, получения, образ действия:
экономное (расходование), ножевая (рана), потомствен-
ный (рабочий), хирургическое (вмешательство), бездефект-
ное (производство), комбайновая (уборка урожая), пись-
менное (сообщение), жульнический (прием) и д р . ; 5) в р е м я
с у щ е с т в о в а н и я и л и и с ч е з н о в е н и я : реформенный (период), утрен-
ний (мороз), еженедельный (сбор), обеденный (перерыв), го-
довой (отпуск) и др.; 6) статическое состояние (физическое, соци-
а л ь н о е ) : безветренный (день), экономическое (положе-
н и е ) , социальное (условие), безлошадное (хозяйство), иму-
щественное (положение) и др.; 7) цель действия или деятельности,
причина или следствие явления: просветительская (деятель-
ность), ж ертвенный (подвиг), смертельная (рана), зло-
вещая (примета) и др.; 8) цвет (окраска), вес, запах, вкус и др.:
табачный (цвет), литровый (сосуд), килограммовая
(гиря) и др. Говоря словами М. Горького, эти слова придают «почти физи-
ческую ощутимость тому, что изображается». В сочетании с существитель-
ными они раскрывают реальный диапазон широкого и нередко неопре-
деленного в употреблении термина «качество».
Весьма важно отметить, что общее качественное значение прилага-
тельных и их универсальные семантические разряды (признаки) обоб-
щаются словообразовательными аффиксами. Так, функциональное значе-
ние (признак) прилагательных обобщается суффиксами: -ев (-ов), -очн,
-ебн, -альн(-илън), -тельн(-ителън) и др.: сторожевой (катер), сушильный
(шкаф), успокоительный (прием) и др. Структуральное значение обоб-
щается суффиксами -am, -чат, -ан (-ян): усатый, коленчатый, створча-
тый, серебряный и др. Приставки по-, за-, под-, над-, при-, между- в соче-
тании с суффиксами -н,-енн обобщают локальное значение: пограничный,
заоблачный, прибрежный, подветренный, надпочвенный и др., а пристав-
ки до-, по-, после-, перед-, меж-, между- в сочетании с суффиксами -ов,
-онн, -енн обобщают временное значение: дореволюционный, дореформен-
ный, пожизненный, послеродовой, межсессионный и др. Это означает, что
в основе словообразовательных значений лежат универсальные (наибо-
лее массовидные) семантические признаки, т. е. лексические значения при-
лагательных одновременно являются словообразовательными и наоборот.
57
Для описания лексического значения как качественных, так и других
мотивированных прилагательных обычно рекомендуется общая, единая
формула «относящийся к такому-то предмету». Однако, как отмечают
Я. К. Грот [10], А. П. Евгеньева [11], А. М. Бабкин [12] и другие лексико-
графы, эта универсальная формула не раскрывает реального значения
качественных прилагательных, ограничиваясь туманной отсылкой. По-
этому в толковых словарях русского языка к качественным прилагатель-
ным применяются типовые семантические определения, которые непосред-
ственно раскрывают и обобщают указанные выше семантические разря-
ды, категории. Структуральное значение прилагательных обобщается
определениями типа «содержащий или имеющий в своем составе то-то и
то-то», «сделанный, приготовленный из того-то», «состоящий из того-то».
Например, свинцовый «сделанный из свинца», эфироносный «содержащий
в себе эфир». Функциональное значение прилагательных обобщается
определениями, построенными по схеме «предназначенный или служащий
для чего-нибудь», «используемый или пригодный для чего-либо». Напри-
мер, торговый «предназначенный или используемый для торговли», проезд-
ной «пригодный для проезда». Локальное значение прилагательных выра-
жается типовыми словарными определениями, составленными по схеме
«находящийся, расположенный там-то»: пограничный «расположенный
в непосредственной близости от границы», околоземный «находящийся
вблизи Земли» и т. д. Такими же прямыми, реальными, а не формально-
отсылочными определениями раскрывается смысл временных, генетиче-
ских, цветовых и других качественных прилагательных. Первую часть
этих определений образуют не нулевые связки, а причастия, которые
непосредственно выражают общие категориальные значения — функцию,
структуру, место и др., обобщаемые словообразовательными аффиксами.
В силу этого типовые словарные определения к качественным прилага-
тельным одновременно обобщают и словообразовательные значения аф-
фиксов. Последующая часть определения конкретизирует это общее ка-
чественное значение применительно к каждому конкретному слову.
В толковых словарях русского языка к некоторым качественным при-
лагательным в соответствии с так называемой «относительностью» их лек-
сического значения применяется подчас общая недифференцированная
формула «относящийся к такому-то предмету». Однако лексикографы все
чаще отказываются от этой оторванной от реального смысла формулы и
переходят к типовым содержательным толкованиям. Весьма показатель-
на в этом смысле позиция авторов 17-томного «Словаря современного
русского литературного языка». В предисловии к этому словарю указы-
вается, что относительные (качественные) прилагательные вообще не
требуют определения, поскольку их значение якобы полностью исчерпы-
вается указанием на мотивирующую основу или слово [13]. Между тем
именно в этом словаре дается наиболее содержательное раскрытие каче-
ственного значения этих прилагательных, которое отнюдь не сводится
к значению мотивирующей основы. Теоретическое положение об относи-
тельности лексического значения качественных прилагательных оказы-
вается в явном противоречии с лексикографической практикой. Одна из
актуальных задач современной семасиологии и лексикографии заключает-
ся в том, чтобы полнее раскрыть значения качественных прилагательных,
закрепивших в языке многовековые итоги познания качественного свое-
образия окружающего мира.
Таким образом, качественные прилагательные отнюдь не составляют
единого семантического класса с предметно-качественными (в том числе
притяжательными) прилагательными. Они отличаются от последних как
по содержанию, так и по аффиксальному оформлению. Это, несомненно,
особая лексико-семантическая категория слов, смыслом существования
которой является выявление и обобщение системы элементарных качеств
и свойств. В частности, речь идет о выражении однородного качества —
наиболее типичного значения прилагательных как части речи. В тексте
художественной литературы качественные прилагательные составляют
в среднем 20—30% других прилагательных, в общественно-политической
58
и научной литературе это количество возрастает до 50—60%. При этом
качественные прилагательные в современном русском языке являются
наиболее продуктивной семантической категорией. Из 730 прилагатель-
ных, зафиксированных в [14], более 700 (97%) являются собственно ка-
чественными. Более продуктивными из них являются функциональные и
структуральные прилагательные типа водомерное устройство,
адресовалъная машина, антибиотический препарат,
газораздаточная станция, водозащитная зона, бен-
зомоторная пила, бесстыковая магистраль, асбоце-
ментные изделия, ацетатное волокно, каркасно-па-
н е льны е конструкции, лавсановая ткань и д р . З н а ч и т е л ь н у ю
продуктивность обнаруживают локальные прилагательные типа око-
лоземный, орбитальный, внегалактический,
межконтинентальный, венерианский, пуэрто-
риканский, камбоджийский и др. Достаточно продуктив-
ны также генетические прилагательные типа безотвальная обработка
почвы, бескондукторное обслуживание, бездефектное
изготовление деталей, видеотелеграфная связь, аэрови-
зуальное наблюдение, аутогенная тренировка и др. Коли-
чество собственно качественных прилагательных в общем фонде адъек-
тивных слов постепенно увеличивается.
Наиболее многочисленную группу в современном русском языке
образуют к а ч е с т в е н н о - г р а д у а л ь н ы е прилагательные. Они
выражают неоднородность обозначаемого ими качественного признака
предмета. Несмотря на длительную традицию выделения этих прилага-
тельных под термином «качественных», они до сих пор не получили до-
статочно четкого и однозначного истолкования. Во многих исследованиях
качественно-неоднородные прилагательные отождествляются в той или
иной мере с качественно-однородными. Так, в «Русской грамматике»
(1980) они определяются как слова, которые «обозначают свойство, при-
сущее самому предмету или открываемое в нем, часто — такое, которое
может характеризоваться разной степенью интенсивности» [2, с. 541].
Аналогичное весьма широкое определение качественно-неоднородных
прилагательных как слов, которые «обозначают свойства и качества пред-
метов, непосредственно воспринимаемые органами чувств», находим
в Грамматике АН СССР 1954 г. [1, с. 279]. Такое определение было дано
еще А. X. Востоковым [15]. С другой стороны, качественно-неоднород-
ные, или градуальные, прилагательные ограничиваются весьма узкой
группой немотивированных, т. е. не содержащих в себе отношения к дру-
гим словам, прилагательных [8, с. 4]. Эта концепция, восходящая еще
к Ф. И. Буслаеву [16], принята за основу в современных терминологи-
ческих словарях О. С. Ахмановой [17], Д. Э. Розенталя и М. А. Телен-
ковой [18]. Легко показать, что ни та, ни другая трактовки не раскры-
вают специфики лексического значения анализируемых слов. Большин-
ство качественных прилагательных обозначает свойства предмета, которые
непосредственно воспринимаются органами чувств, но они не являются
тем не менее качественно-градуальными. С другой стороны, многие каче-
ственно-градуальные прилагательные, например, интересный, кудря-
вый, задиристый, заботливый и мн. др., являются мотивированными, т. е.
выражают свое значение через отношение.
Как и собственно качественные, качественно-градуальные прилага-
тельные обобщают и раскрывают качественное разнообразие окружающе-
го мира. Они обозначают те же разновидности качества, которые лежат
в основе лексического значения качественно-однородных прилагательных.
В этом проявляется не только сходство в значении анализируемых семан-
тических разрядов, но и универсальность указанных конструктивных
признаков и разрядов. Отличаются же они наличием дополнительных
семантических оттенков.
Во-первых, качественно-градуальные прилагательные, в отличие от
качественных, содержат в своем значении указания на неоднородность
качества, т. е. включают в свое содержание ряд различных оттенков того
59
или иного качества, являются, иначе говоря, качественно-неоднородны-
ми. Например, прилагательное холодный обозначает признак, качество,
которое содержит в себе ряд оттенков холодности: не очень холодный
(холодноватый), очень холодный (холоднущий), самый холодный (холод-
нейший) и др. Прилагательное красный также выражает целую серию
цветовых оттенков красного цвета: «красноватый, светло-красный, темно-
красный, пунцовый, бордовый, свекольный, вишневый, терракотовый»
и др. В частном словоупотреблении каждое из таких прилагательных
указывает на какое-либо конкретное проявление признака или его сте-
пени, например, холодная рука, но холодная зима, красные щеки, но крас-
ное знамя и под. Однако в общем (словарном) значении каждое из таких
слов обобщает все конкретные оттенки и в целом обозначает единый приз-
нак или качество в его разновидностях. Холодный вообще — это, соглас-
но семнадцатитомному «Словарю современного русского литературного
языка»,— «имеющий низкую или относительно низкую температуру»,
ср. холодный климат', красный вообще — это «имеющий окраску одного
из основных цветов радуги, цвета крови и его ближайших оттенков»,
ср. любить красный цвет; молодой вообще — «находящийся в возрасте
от отрочества до зрелости (противоп. старый)1», ср, молодое поколение.
Такие образования, как холодненький, холоднущий, холоднейший и под.,
выражают фактически те оттенки градуального качества, которые содер-
жатся в общем значении качественно-градуальных прилагательных.
Во-вторых, качественно-градуальные прилагательные обозначают
также различную степень интенсивности качества, т. е. заключают в себе
также и количественный аспект значения, выражают разную степень
проявления признака, его неоднородности. Например, те же слова холод-
ный, красный, молодой одновременно с указанием на качественную неод-
нородность обозначают разную степень их интенсивности: «более или
менее холодный, более или менее красный, более или менее молодой»
и др. И дело здесь отнюдь не в том, что такие прилагательные обозначаюг
качество, которое «может проявляться в разной степени интенсивности»
[5, с. 37],, а в том, что в своем общем словарном значении они в с е г д а
обозначают неоднородность качества и различную степень его проявления.
И эта особенность значения непосредственно обнаруживается в способ-
ности таких прилагательных присоединять к себе количественные наре-
чия типа очень, весьма, почти, совершенно и под. Таким образом, качест-
венно-градуальные прилагательные раскрывают новую сторону качест-
ва, свойства — его неоднородность, градуальность. Это специфическое
значение может сообщаться особым аффиксом. Некоторые из этих аффик-
сов, например, -енн, -онн, -альн, -озн, -йен, -л, являются одновременно
и суффиксами качественных прилагательных. Здесь мы встречаемся
с аффиксальной многозначностью, ср. промышленный, хозяйственный,
оборонительный и др., но восторженный, доверительный, презрительный,
кощунственный и др. Однако в русском языке имеется целый ряд суффик-
сов, например, -ив, -лив, -ав, -ляв, -ист, -ичн, -к и др., которые служат
только для обобщения специфического качественно-неоднородного или
градуального значения: уступчивый, счастливый, сухощавый, травяни-
стый, шаткий и др. Качественная неоднородность и различная степень
ее интенсивности в рамках различных семантических разрядов проявляет-
ся отнюдь не одинаково. Одни из качественных признаков преимущест-
венно однородны, неградуальны, другие же, напротив, являются обычно
разнородными и градуальными. Между тем или иным общим качеством
и его неоднородностью, или градуальностью, имеется, стало быть, как
это показано на прилагаемой схеме, определенная зависимость (область
градуальности заштрихована). Оценочные прилагательные типа краси-
вый, замечательный, превосходный, изумительный, божественный и под.
являются обычно градуальными и качественно неоднородными: «Голос
у меня тогда был божественный, без хвастовства скажу, настоящее меццо-
сопрано» (Л. Гинзбург, Разбилось лишь сердце мое). Они обычно содер-
жат в себе более высокую степень градуальности, чем другие качественно-
градуальные прилагательные. Реальный смысл каждого такого прила-
60
гательного раскрывается обычно совокупностью более конкретных при-
лагательных. Например, слово чудесный (человек) может одновременно
означать и «веселый», и «талантливый», и «честный, порядочный», и др.
Прилагательное отличный (материал) аналогично может означать одно-
временно и «прочный», и «красочный», и «звуконепроницаемый» и др.
Каждое из перечисленных слов в свою очередь является разнородным и
градуальным. Преимущественно неоднородными и градуальными по зна-
чению являются прилагательные, обозначающие качества, внутренне
присущие самому предмету: вес, цвет, запах, вкус, состояние, размер:
легкий, душный, теплый, синий, мерзлый, заботливый, узкий, длинный,
болезненный, бедственный и др. Достаточно широка (хотя и значительно
ЛИТЕРАТУРА
3 Вопросы языкознания, Кг 1 65
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
№ 1 1983
МУРЬЯНОВ М. Ф.
3
Разночтения (из Минеи № 118 — только лексические): 1 сод-Ьвакть с* ГИМ 3 про-
св-Ьти ГПБ 4 велкии ссоуд ЦГАДА 5 Мефюдиик ГПБ 6 и право- ГПБ православныхъ
съетавъ ЦГАДА 7 ликовствовавше ЦГАДА 8 ц^лбъ ЦГАДА 9 Хрьста ГПБ 10 отъ ГПБ.
69
переплетены неправильно, за л. 75 нужно читать 92-й), но в структуре
службы ее место — в конце утрени, где она выполняет функцию славянка,
8o£oc.6ux6v x&v ouvcov:
Звъзда въсия благочъстии
отъ запада сълньца сииющаго великыи въ свлтительхъ
3 мракъ бо отъгънавъ зъловЪрьныихъ
почилъ теть въ истиньн-Ьмь въстоцЪ
правьдьнааго сълньца
6 Христа бога нашего
и тамо съ бесплътьныими въдварлга СА ЛИКЫ
и оу престола простои троица
9 гако пръподобьнъ гако моученикъ ико свдтигель гако патриархъ
Д'ЪиНИЮМЬ И ВИД'БНИюМЬ
намъ просить вЪрою творАЩиимъ
4
12 свАщеноую «го память велию милость .
70
принимаем первую \ из рукописей, как написанную без аббревиатур.
В расстановке колонов обе рукописи существенно разнятся, причем вто-
рая ближе придерживается греческого оригинала, который берется нами
за основу при членении славянского текста на стихи. В нумерации строф
(тропарей) римская цифра обозначает песнь канона, арабская — номер
тропаря внутри песни.
1,1 Св-Ьтьлостию иблистага
TU>V аретшу, доброд'Ьтелии
3 аэ^ vupiepioc TTpoetatv гако женихъ изиде
ex 7гаата^о<; T-fj<; aapxc^ и щьртога прошьдъ
£t^ vUp!Cpa>va aftov ^eoD въ нев'Ьститель СВАТЫИ божий
6 съ ангелы 6 обило
vuv eu<ppaLVop£vo^. веселА era .
6
Разночтения Соф: 1 Св-Ьтълости облистаи 7 СА. Греческое разночтение: 1
4
71
I, 2 'Ev UL=£6OOIC UOCCTCDV Въ исходнщаихъ водъныихъ
доуховьныихъ
насажэнъ прозлблъ юсн
Bof^aT(ov то aarsppov, повелении твьрдою
доброцв^тьноую странамъ красьноую
благочьстич сладость
^ Y & ««i,^*. моудре Мзфодию 7 .
72
скому Бог мыслился принимающим от России грандиозную жертву все-
сожжения 1812 года:
Он в дым Москвы себя облек.
Мефодий мучеником в точном смысле этого слова не был, жертвенник—
внутри него самого, его душа. Она — сакральный центр храма, каким яв-
ляется человек в целом. Разница с жертвенником синагоги есть, и немалая.
По Иоанну Златоусту, «тот жертвенник — бездушный, а этот — оду-
шевленный (ЕХЕГ^О [xsv Y<xp acf^ov то #oa'a-3TT}pEov, тоОто SE I^uyov). Там
все, положенное на жертвеннике, делается добычею огня, обращается
в пепел, разрешается в золу и пыль, и дым рассеивается в воздухе; здесь
нет ничего такого, и плоды здесь другие» [25]. Фотий нашел для жертвен-
ного пламени уникальное уподобление — у него Мефодий сожжен tu>v
[/coXwTtwv tco rcopi «огнем кровоподтеков». Действительно, Мефодий во вре-
мя гонений на иконопочитателей был приговорен к бичеванию и запорот
до полусмерти. Вместе с тем это аллюзия не пророчество: ™ ршХашс
оштои 7j[xetc td&7j[/£v «кровоподтеком его мы исцелились» (Ис 53, 5), в
Новом завете примененное к Христу (I Пет 2, 24) и читаемое в паримии
страстной пятницы.
Переводчик не с п р а в и л с я со с л о в о с о ч е т а н и е м ~&v [JCOXILTCWV -CO» пир!.
С
III, 1 О \6^ос, 3<p&ovo<;, сосре, Слово нескоудьно моудре
аХ^71то<; Ы 6 pto^, нескоудьно же житше
3 6 iSpa><; 5е, трюусЬсоср, потъ же трьблажене
TU)V afcovCOV 000 C8TCT0V ПОДВИГЕ ТВОИХЪ ЧЬСТЬНЫИХЪ
ap)(L£p£a ФеоБ евдтителга божий
6 ly^pioi as, помаза ТА
9
XOG{JLOV a ^ a ^ o v T a . мира оевлщающа .
11
2 обистоупающа 7 оче.
12
4 Hiero 5 еретичьскыи 6 си] си 7 вЪрьныхъ же съгражлють <
13
1 сн] СА.
74
Светильник души Мефодия выводит блуждающих на путь прямой, по»
нятие о правом как антитезе левого в оригинале отсутствует.
Эпитет оЬ^ратос — не редкость в гимнографии, но в применении
к свету он также необъясним, как и небо с нетленным закатом у Фета.
Историческое недоразумение началось с того, что древний переводчик до-
пустил ошибку, ставшую традиционной: в axiqpocTo; он усмотрел пристав-
ку ос- со значением отрицания и корень кг$, которому приписывается
значение «разрушение, тлен». Но «с греческой точки зрения существует
лишь неделимое ахтдоостос, означающее одновременно „нетронутый" и
„чистый"» [26]. Искони оно служило эпитетом для воды, вина, девствен-
ницы; в византийскую эпоху участились применения к понятиям неве-
щественным. Пушкинский стих
IV, 3 c
£ipaTov \n Красьна пр'вподобьнае
cpottороv TOIC свйтьла оучении
3 E^aSTpOCTlTOVTf блистающа божествьныимн
доброд^телии
сигании ВИДАЩИ
нев^стителл Хрьстова
as цьркы избьрала н>сть I 4 ,
14
1 прпдбне 3 бжствьными.^
Ч 1 Бжствьнымь св-ктомъ 2 омраченоую мк дшоу.
75
V, 2 р; Се тържьство свЪтъло
той той свлтителга 6ОЖИА
7] памдть прЪдълежить дьньсь
придете съ любъвию
вьси искоупите
6 доуховьноую благодать
16
1гЪснь приносище .
Приглашение черпать, apjjaafrs переведено через искупать. Назва-
ние праздника — тържьство — еще не утратило первоначального зна-
чения торжища. Дело не только в наивном, «народном» понимании смысла
всякого празднества — с чем считались в средневековых городах еписко-
пы, охотно разрешая совмещать главные церковные праздники с ярмар-
ками. Христианство называют религией искупления, причем искупление
есть перевод греч. Jvtkpcojts или агсоХбтрохж, означающего освобождение
из рабства путем выкупа. В данном случае «куплена» будет благодать,
Xaptc Как и в случае с dpsnfj, мы оказываемся перед несоответствием гре-
ческого и славянского слов по их внутренней форме (/aptc —«радующее»,
«то, что радует»), но превосходной философской увязки, без понимания
которой нельзя объяснить странное слово в русском языке — благодарить,
где направленность действия по глаголу почему-то противоположна на-
правленности дарения самого блага. Уже при первых славянских перево-
дах пришлось считаться с тем, что в x&piz специфически греческое радост-
ное мироощущение заслонилось теологией апостола Павла, образовалось
новое значение — «ответное чувство при получении дара свыше, при ока-
зании милости», осознавалась свобода в действиях оказавшего милость:
он дарит, но может и не дарить. Правопорядок христианских государств
получил, для уподобления небесному правосудию, символический при-
даток — институт помилования, даруемого, как и благодать, «без пред-
варительного права или заслуги и достоинства приемлющего» [32]. Рус.
благодарить в своем исходном значении — это харизматический рефлекс,
частица небесной благодати, идущая навстречу давшему благо земное.
Sacrum commercium религии искупления [33]f Ее торжищу Фотий придал
эпитет tTjXotoyYj; — не просто свЪтъло, а далеко бросающее свой свет, греч.
«далеко» связано с литов. toll и слав. *dal- [34].
С
V, 3 О тасрск; j g Гробъ сотъвьрзе небеса
ov итгер XptSTOo OTts въ немь же по Хрьст-в положенъ
з j & M радоуи era нынЪ отьче Мефодью
та ev тоТ<; на красьноую
лоз1 B же ногоу оковы
6 p небесьнан врата
aot тебе прооуготоваша 1 7 .
ovixep
19
3 красный 4 изгнанию претьрггк-гако въ св-ктлоую 5 всели СА.
20
21
4 облистающоу 6 древнею 7 иконъ въображению.
1 Скорописца; Ме^одыв 4 скровище 5 в ню же омачага 6 образъ 7 въображенъ.
77
вается vo!k. Это слово, обозначающее одну из основных категорий грече-
ской философии, ее крупнейший знаток А. Ф. Лосев, пишущий для уче-
ных, оставляет без перевода — нус, и семантически объясняет как «ум»*
«разум» [37]. Наш переводчик не был профессиональным философом и пи-
сал для восприятия на слух неграмотными пастухами и пахарями — он
применил оба объяснения, и оумъ, и разоумъ, и даже разграничил их
смысл: оумъ — это vous, а равоумъ — чо-ции,. Существенно, что в визан-
тийскую эпоху стали возможными сравнения voue С глазом и светом, что
имеет прямое отношение к теории живописи. Этим словом иногда называ-
ли блаженный дух , созерцающий великолепие божие [381.
VII, 2 NOTJTOV p Разоумьныи рай намъ показа
tfpLo^ то бтбул, сосрг, Христосъ оуста твои Мефодтаю
3 пр^дълагающа
TOV хартсбу тт]£ ^ aet, плодъ разоумьныи присно
eg оитсер ']fso6^Evo сотъ него же въкоушающе в'Ьрьно
6 aipsfiCovTcov TOV tov еретичьскыи АДЪ
22
сотъражаюмъ .
Принцип отражения яда противоядием занимал умы издревле, его без
конца испытывали на приговоренных к смерти, Никандр Колофонский на-
писал о ядах и противоядиях поэму. Но это — об отравлении и исцелении
телесного начала. Эта же антитеза применялась к здоровью души. Что
можно убить словом— истина известная, АЗЫКП же никто же можелгъ СО
человЪкъ оукротити: не оудержимо бо зло, исполнъ ыда смертоносна,
loo $&vaLzri<p6pQo (Иак 3, 8). По Клименту Александрийскому, слово асохт)р
«спаситель» (о Христе) выражает получение больным человечеством всех
нужных ему противоядий [391. Фотий как бы развивает эту мысль, у него
Христос указывает на уста Мефодия, чьи слова — умственный рай, где
произрастают плоды, исцеляющие от яда ереси.
VII, 3 nepipepXvjaaL ^pvjaToTTjTo;; еилргтсЕЮСУр ОблЪче си въ л^потоу благости J '
|xaxap, aTco5oaa{jLsvog блажене съеодйвъ СА
3 ijv e£6<pave юже иетъка
jujxpooXrj тоб бфесос; CTTOX^V съв'Ьтъмь змиинъмь юдежю
To^vai 5s 7гроасо7го) ча-Э-ора^ нагъмь же лицьмь видиши
6 vDv хата IlauXov l^tpavoo^ нын-Ь по Паоул'Ь
то Tzpoawov. божив лице м .
В раю Мефодий сбросил с себя земные одежды, которые иетъка съвЪ-
тъмъ змиинъмъ. По признакам формальной грамматики ткал их сам Ме-
фодий, но теологический смысл высказывания иной: любой человек несет
на себе первородный грех Адама и Евы, совершенный по совету змия и
повлекший за собой потерю детски блаженного неведения, потребность об-
лачаться, содержащую зародыш лжи, фальши. Новое одеяние Мефодия—
лЪпота благости, и теперь он видит Бога. Homo religiosus содрогался от
этой мысли, для него она — кульминация любого поэтического произве-
дения. Так было и в стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива»,
написанном в особом душевном состоянии: Лермонтов был арестован за
слово правды, брошенное в лицо царю, тотчас распорядившемуся о пси-
хиатрическом освидетельствовании поэта.
Сподобился боговидения Мефодий по ПаоулЬ, то есть согласно учению
апостола Павла (2 Кор 3,12—18; 1 Кор 13, 12). Этот локатив имеет анало-
гию в тропаре V, 3: по ХръстЪ, но в греческом оригинале — хоста П
(вин. п.),6тг8р Xpia-соЗ (род. п.).
VIII, 1 Очистительноую лоучю
страстии сътджавъ
3 Bi5 otaxTjaeco^, тштгр, пощениюмь сотьче
^зтросфоц х6(3{хш Tiavrl шблисталъ юси вьсемоу мироу
собразы нелъжьныга
6 apsToov, BLaT^eXXovrac добродетели възв^гдающа
TOV TOO TrapGCSstaou рага
приснотекоугции потокъ 2 4 .
22
2 Ме^одью 3 предълагающа 4 разоумныи 5 в-крно б и еретичьскыи гадъ.
23
1 Облече СА 2 съод-квъ СА^СЪВ-ЬТОМЬ ЗМИИНОМЬ одежоу 6 НЫНА ПО Паул-fe.
24
1 лоучоу 2 СЪТАЖАВЪ 3 оче 4 облисталъ юси всемоу 5 образы.
78
Полет фантазии1 Ефрема Сирина или Данте, изобразивших картины
рая, не имел догматических ограничений, но все же был набор общепри-
нятых образов: роскошный сад, цветущий луг, благоухания, пение пти-
чек, река — зеркальная, спокойная, как будто она несет не воду, а олив-
ковое масло; все залито мягким светом и приятной теплотой,
У Фотиева рая один конкретный признак, но какой! Xetpuxppoix —
это мутный поток зимнего паводка (от угТиа, «холодное и дождливое время
года; зима; буря»), рвущий все на своем пути. Слово есть в сетованиях би-
блейского Иова по поводу того, что творящему беззакония обычно живется
хорошо, а когда он умирает, его с почестями провожают огромные толпы,
и даже оусладесА емН дробное комете потока, куХихау^зспч айтф x«^ x ss
хщмхрроо (Иов 21, 33). Иероним перевел это на латынь, прибегнув к ми-
фологическому названию реки в преисподней: dulcis fuit glareis Cocyti
(Ktoxuto; — букв, «воющий, плачущий»). Иначе говоря, даже камни,
которые мчит в кромешной тьме поток преисподней, для злодея оборачи-
ваются сладостью. Другой случай — в зловещем контексте Ин 18,1: после
своей последней молитвы Иисус переходил ночью на место, где его под-
жидали, чтобы] схватить, стражники с предателем Иудой; топографиче-
ским рубежом между свободой и несвободой здесь был %щларрои$ — пусть
пересохшее русло, заполнявшееся только в зимние дожди 140], но все рав-
но с эмоционально полнозначным названием. Чем же мотивирован такой
выбор слова у Фотия? Существует прецедент, где признак полноводности
заслонил собой все пугающее в семантике xs^ppouc. Это было достигну-
то в Пс 35,9 определением: xsi[ukppQuz TYJS xpu^c (взятым из лексики,
описывающей рай в Септуагинте —тсара§еьбо<;xif чроут^, щъ<к триср^).
Tpixp-г} «наслаждение, нега, утонченность» — это радость жизни, конеч-
ная цель самой жизни, как ее понималикиренаики и эпикурейцы. По этой
среде бытования, да и по происхождению от ^ротстсо «расслаблять душу
и тело», слово тро<р^ не очень-то подходило к христианской философии,
но менять текст псалма, унаследованный от эллинизированных иудеев,
церковь не могла, слово предстояло очистить от языческой соблазнитель-
ности и наполнить новым содержанием. Это заслуга Кирилла Алек-
сандрийского, применившего Пс 35,9 к Христу: TCTJ^-TJ.-.SCTTI CCOYJ? xal
Xeijjuxppo'js триеру [22]. Гимнографы VII—IX вв. широко применяли
XStjJbappotK TTJC xpucpl* как символ рая. А Фотий опустил определение,
оставив в функции символа ^et^xappouc. f J
С
VIII, 2 О T<I)V a^Xoov ooo Р6три<;|5й Страстии твоихъ грьзнъ
7]5TJ ig^vlHpe i оуже процвьте
3 у.а\ хартюб^ T(ov "xsiXe^ov " / J и плодъ оустьноу
vuv aoi TtpojSaXXsTOCL* ншгЬ пр'Ьдълагають ти ста
ЫЬои xat щЪ /ш п о д а ж ь и намъ
6 TTJ<; *Y^UXUTY)TO<;, причастити си сладости
LZTzays$y iera же ты подаише
aoTt; "cixvoi^.* молитвами си твоими чадо? ъ г
79
ское. Мефодий Олимпийский называет tov a^Xov xfp rcap^evias: «величай-
шая и превосходнейшая жертва и дар, достойнее которого люди не могут
ничего другого принести Богу — подвиг девства» [41].
VIII, 3 Игра-па! oupavtcov Воиньства небесьнаи
vuv kXX НЫН-Б радоують cm
3 приимъша приложению
cijv
в'Ьньчаюмоу божшею десницею
o&
' ev aoo TT] тймь твою память
чьстимъ въ в-Ькы 2 7 .
27
2 нынга радоують СА.
28
3 огньнъ 4 нев-крныхъ изыковредиа 5 и грьмд всечьстьне коньцемъ 8 НЫНА ра-
ДОуюМЪ С А .
89
3 патриаршьскыми 4 СА Ме^одыв 5 оукрашь си в ^ ь ч а и СА 8 опасною.
80
%ащс, т ^ exxXvjjiac; ОУГЪ Bbceia ц ь р к ъ в е
тоИосх; cLKikasov, тЪхъ нжгени силою
т а о т ^ у i c s p L £ 7 T : o 3 v ы с , т о T r p i i J , с ъ н а б ъ д г а У К О п р ^ ж е
i 0
в о с к М г & 6 Ъ \ £ . ш т ь ч е М е ф о д т е .
ЛИТЕРАТУРА
м
1 СА ЛВОМЪ сътьрлъ юси 5 им-fcra ЫЫНА 6 всей 7 иждени 8 сънабъдл гако преже*
9 оче Мееодью.
81
33. Herz M. Sacrum commercium. Eine begriffsgeschichtliche Studie zur Theologie der
romischen Liturgiesprache. Munchen, 1958.
34. Этимологический словарь славянских языков. Под ред. Трубачева О. Н. Вып. 4.
М., 1977.
35. Лихачев Д. С. Необходимые разъяснения.— Русская литература, 1976, № 4,
с. 103—106.
36. Waszink J-H. Biene und Honig als Symbol des Dichters und der Dichtung in der
griechisch-romischen Antike. Opladen, 1974.
37. Лосев А. Ф. Статьи по истории античной философии для IV—V томов «Философ-
ской энциклопедии». Рукопись для общественного обсуждения. М., 1965.
38. Crouzel Я. Geist.— Reallexikon fur Antike und Ghristentum. Lfg. 68. Stuttgart,
1974, Sp. 510.
39. Clement d'Alexandrie. Le Pedagogue. I. Paris, 1960, p. 288—289.
40. Sehnackenburg R. Das Johannesevangelium. Bd. 3. Freiburg i. Br., 1975, S. 250.
41. Methode d'Olympe. Le Banquet. Paris, 1963, p . 142.
42. Ziegler K. Photios.— Realenzyklopadie der klassischen Altertumswissenschaft. Halb-
band 39. Stuttgart, 1941, Sp. 736.
43. Beck H.-G. Kirche und theologische Literatur im byzantinischen Reich. Munchen,
1959, S. 526.
$2
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
1983
ВОЛКОВ А. А.
1
Исчерпывающий обзор теорий соотношвкжя письма и языка сделан Т. А. Ами"
р«жой [6].
5S
основе типологического и исторического сопоставления фактов, а не зву-
ковой язык, каким бы ни было его значение для письма.
Рассматривая перспективы типологии письма, Т. А. Амирова ука-
зывает: «Типологии алфавитов и систем письменности предстоит обнару-
жить: (1) имеются ли какие-либо регулярные закономерности между
строением (типологией) естественного языка и строением создаваемого для
того или иного языка алфавита и системы письменности; (2) можно ли
говорить применительно к виду, типу и форме используемого алфавита о
большей или меньшей его прогрессивности, удобстве для развития пись-
менного языка и сопряженного с ним естественного языка; (3) можно ли
думать, что тот или иной тип алфавита способствует развитию языковой
семиотики более, а другой — менее и затем на каком-то этапе начинает
„сдерживать" развитие языковой семиотики.
Таким путем формируемые в графической лингвистике знания полу-
чают связь с теорией искусства, историей культуры, семиотикой и дру-
гими смежными областями и обретают в них новое осмысление» [6, с. 71].
Итак, в свете современных требований теории типология письма вклю-
чает сопоставление системных характеристик письма, а не отдельных зна-
ков в их алфавитных значениях, и определение причинных связей в ряду
«письменная словесность — письмо — звуковой язык — устная словес-
ность».
Развитая система письма включает три уровня организации — алфа-
вит, графику, орфографию [12].
В процессе использования заимствованного или адаптированного ал-
фавита для создания новых текстов письмо развивается: сначала склады-
вается система алфавита, потом графика и уже впоследствии — орфогра-
фия. Над этими взаимосвязанными ярусами письма, выступающими как
общеобязательные нормативы письменной речи, надстроены частные раз-
новидности книжного, документального, эпиграфического письма, либо
частные региональные или ведомственные нормы оформления текстов —
разбивка на главы, абзацы, обозначения страниц и т. д. Граница между
письмом и письменностью пролегает там, где общие нормативы письма
отделяются от частных. В современных печатных письменных языках
верхней границей письма остается орфография.
Алфавит представляет собой ансамбль знаков, который складывается
в систему в четырех аспектах: начертания, лингвистической значимости,
порядка расположения и названий букв.
Начертательный аспект включает каллиграфическую традицию и фак-
туру письменной речи — совокупность способов исполнения письмен-
ного текста определенными орудиями на определенном материале. Из
фактур письма на традицию начертаний особенно заметное влияние оказы-
вают эпиграфическая, рукописная, печатная, массовая коммуникация.
Начертания знаков и шрифты развиваются в пределах фактуры письмен-
ной речи, но зависят от нее лишь частично и сами могут изменять факту-
ру письма. Так, развитие каролингского минускула в готическое письмо
изменило способы заточки пера, разлиновки листа, которые в свою оче-
редь повлияли на становление каллиграфических норм готического пись-
ма. Печатная фактура делает шрифт самостоятельной категорией пись-
менного выражения, создавая многообразие шрифтов и постоянство на-
чертаний буквы, которое не изменяется в зависимости от позиции в слове.
Тем самым комбинаторика букв определяется не каллиграфическим,
а орфографическим нормативом, что существенно изменяет характер си-
стемных отношений в письме.
Совокупность единиц языка, именуемых буквами алфавита, образует
поле алфавитной номинации. Поле алфавитной номинации, как правило,
не совмещается с фонологической системой языка, а членит ее в зависи-
мости от того, какие буквы — имена звуков имеются в алфавите.
Расположение и названия букв играют особую роль в организации ал-
фавита. Способы расположения букв в основном следующие: традиционный,
как в русском и подобных алфавитах, мнемонический, при котором имена
букв составляют осмысленную фразу, фонологический, как в деванагари,
84
где расположение букв моделирует фонологические отношения. При за-
имствовании алфавита мнемонический и фонологический способы обычно
превращаются в традиционный, который осмысливается в свою очередь,
а названия букв развиваются в своеобразную лексическую микросисте-
му, обладающую даже словообразовательной продуктивностью [13]. Но
этот принцип многомерности алфавита вовсе не означает, что любой алфа-
вит будет организован во всех перечисленных аспектах. Он может приме-
няться самым различным образом: как совокупность знаков для чисел,
как система обозначений мировых стихий: тогда он используется в маги-
ческих целях. Подобные способы применения могут влиять на графику
и орфографию и создавать внешние правила письменной речи, но непре-
менными свойствами алфавита остаются и м е н о в а н и е , н а ч е р -
тание и п о р я д о к р а с п о л о ж е н и я букв.
Как всякое имя, алфавитный знак отличен от других начертанием и
назначением. Алфавитные знаки выделяют в континууме звуковой речи
единства — звуки, слоги, слова. Совокупность выделенных алфавитом
единств образует основу звуковой системы устной формы письменно-ли-
тературного языка. Типы алфавитов различаются в зависимости от спосо-
ба (силлабические, звуковые) и систематичности именования звуков
языка.
Алфавит поэтому представляет собою звено, связывающее два литера-
турных языка. При этом заимствующий язык в своем фонетическом со-
ставе неизбежно толкуется в соотношении с языком-источником заимст-
вования.
В письменно-литературном языке, для которого создан или заимствован
алфавит, возникают отношения именованных звуковых единств к неиме-
нованным: избыточность, неполнота и недостаточность. Избыточность за-
ключается в том, что один выделенный типовой звук или слог не различим
относительно нескольких знаков. Таковые старославянского, древнерус-
ского и дореволюционного русского алфавита, буквы к и q западноевропей-
ских алфавитов. Неполнота заключается в отсутствии именования опре-
деленной части фонетической системы: в финикийском, арабском и других
алфавитах не именованы гласные, во французском носовые гласные,
в русском — согласные палатального ряда. Недостаточность заключается
в отсутствии имен для отдельных звуков. Французский алфавит не име-
нует звуки RI, [h'l, [e] и др.
Соотношения избыточности, неполноты и недостаточности образуют
специфику конкретного алфавита. Латинский алфавит в применении к раз-
ным языкам образовал индивидуальную для каждого форму алфавитного
именования, но эти формы регулярно соответствуют между собой, что име-
ет далеко идущие последствия в графике и орфографии.
Материал буквенных и слоговых алфавитов дает основание для выве-
дения следующих универсалий.
I. Число букв алфавита не ниже двадцати и не выше восьмидесяти.
Крайние пределы, очевидно, задаются соответственно финикийским (22)
и абазинским (72) алфавитами.
II. В алфавитах со слоговой номинацией не существует букв для от-
дельных согласных звуков.
III. Если в алфавите со звуковой номинацией имеются буквы, именую-
щие гласные, то имеются буквы, именующие согласные. Это значит, что
не существует алфавитов, где именовались бы только гласные.
IV. Если в алфавите именуются тоны, то буквы, различающие тоны,
либо параллельно именуют звук или слог, либо являются диакритиками
(лаосский, тайский).
V. В алфавите каждый знак имеет только один номинант.
Следующие универсалии устанавливают связи алфавитного и тексто-
вого именования:
VI. Буква в тексте именует единицу звукового языка не более протя-
женную, чем в алфавите.
VII. Если алфавит неконгруэнтен (избыточен и/или недостаточен
и/или неполон), в тексте представлена переменная номинация.
85
VIII. Если алфавит недостаточен, в тексте представлена несобственная
относительная номинация. Во французском алфавите, как уже говори-
лось, не именован звук Ц] — в графике представлено сочетание ch, не
именован звук [е] — в графике представлено сочетание ai.
IX. Если алфавит неполон, в графике представлена несобственная
позиционная номинация. Русская буква ъ представляет на конце слова не-
собственную позиционную номинацию, что связано с отсутствием спе-
циальных букв для палатального ряда согласных. В тибетском, тайском,
среднеяванском письме представлены более сложные формы этого соот-
ношения.
X. Если в алфавите со слоговой номинацией буквы различают только
согласные звуки, диакритики образуют парадигму (деванагари, яванское,
лаосское, тайское, тибетское и другие неосиллабические системы). Диа-
критические знаки неосиллабических систем письма являются буквами г
в то время как диакритические знаки, развитые в адаптированных алфа-
витах типа чешского, не образуют системы именования, соотнесены с от-
дельной буквой и поэтому несамостоятельны и включены в видоизменен-
ную номинацию.
Графика представляет собой систему именования звуков и звуковых
цепей в тексте с помощью специальных приемов. Графические приемы
развиваются в основном как компенсация недостаточности и неполноты
алфавитной номинации. В графике буквы-имена меняют значения.
На уровне графики обнаруживаются три разряда знаков: с постоянной
номинацией (русские л, м, «, к, и, ц, французские Ь, /, к, v, w); с перемен-
ной номинацией (русские е, «?, я, английские, французские, итальянские
с, g); с видоизмененной номинацией, т. е. развившиеся из лигатур и вве-
денные в алфавит (русские щ, ц, французская с, чешские с, г).
В переменной номинации выделяются следующие разновидности.
1) Собственная номинация: во французском слове gateau буква а, из-
меняя номинацию предшествующей буквы g, читается сама.
2) Несобственная номинация: французские буквы а и i образуют со-
четание ai, именующее звук [&]г
3) Относительная номинация: французское сочетание ai читается [е]
независимо от позиции в слове: aimer, baiser, j'aimai.
4) Позиционная номинация: французские и английские конечные -е не
читаются сами, но определяют чтение одной или нескольких предшест-
вующих букв. Во французском и английском слове face буква -е дает ос-
нование читать букву с как [s], в английском слове буква е позволяет чи-
тать а как [ei].
Развитие графических процессов может распространяться за пределы
связанных с ними и обусловливающих их свойств алфавита: французская
несобственная относительная номинация компенсирует неполноту имено-
вания носовых гласных сочетаниями an, am, en, em и т. д. Несобственная
позиционная номинация также не всегда компенсирует неполноту алфа-
вита. Но в тех системах письма, где алфавит неполон, развивается пози-
ционный тип номинации, а в тех, где он недостаточен,— относительный.
Таким образом, избыточный, неполный и недостаточный алфавит дает
в графике следующие результаты: развитие дублирования номинации —
6 и ф в русском дореволюционном алфавите, французские, английские <?, к
и т. д.; наряду с дублированием развертывается относительная собст-
венная (франц. са, се) и несобственная (франц. ch, gh) номинация. Непол-
нота именования в алфавите приводит к унификации текстового именова-
ния (русский ъ; румынская i; французские тип после букв, именующих
гласные). Такие унифицированные буквосочетания образуют синтагма-
тические классы, которые в процессе дальнейшего развития занимают ста-
бильное положение в графическом слове, объединяясь позицией.
Орфография представляет собой центр системы письма. Единица ор-
фографического уровня — графическое слово. Оно характеризуется та-
кими свойствами, как (1) единство написания и устойчивость границ; (2)
нормативность значения, определяемая словарем; (3) цельнооформлеж-
ность.
86
Графическое слово является формой в том смысле, что регулярно объе-
динено с другими графическими словами общими элементами — графи-
ческими морфемами. В составе графического слова буква фактически ут-
рачивает собственное звуковое значение, которое определяется fee сосед-
ством и позицией, и приобретает функциональное значение как элемент
формообразующий. Мера утраты буквой звукового значения определяет-
ся развитостью орфографии.
Графические слова по мере развития орфографии. подразделяются на
классы, в числе которых выделяются два важнейших: орфографически
первообразные слова, сохраняющие состав алфавитной и текстовой номи-
нации 2 , и орфографически производные слова, в составе которых буква
утрачивает первоначальное фонетическое значение и приобретает функ-
циональное. К первому разряду относятся русские дом, стол, домик,
столик. Ко второму разряду — русские объединение, подсказчик
и т. д.
Сами по себе орфографические процессы также обнаруживают два
уровня: 1) отношения связи в буквосочетаниях и 2) членимость|графиче-
ского слова, которая проявляется во всех орфографически развитых си-
стемах письма независимо от того, членится ли морфологически слово в
языке.
Отношения связи в буквосочетаниях или форма буквосочетания вы-
является на основе "отношений номинации и дистрибуции букв в тексте,
В буквосочетании выделяются два типа: «номинант — буква|или группа
букв, претерпевающих изменение номинации», и «оператор — буква, оп-
ределяющая изменение номинации или функции номинанта)». Оператором
может быть и позиция в графическом слове или буква в позиции. Так, в
русском слове яблоко оператором является начальная позиция буквы я,
а во французском слове grand — конечная позиция d, в [форме [grande
буква — е в позиции конца слова (позиционный оператор).
По типовой форме|буквосочетаний выделяются буквенные синтагмы.
Встречаются следующие их виды.
Свободная буквенная синтагма —"основная и самая простая форма.
Образуется буквами, именующими согласные и гласные звуки при зву-
ковом письме или основу слога и огласовку — при неосиллабическом
письме. Свободная синтагма^проявляет себя с формальной стороны обра-
зованием крупных комбинаторных (так называемых полярных) классов
букв. Свободная буквенная синтагма является моделью простого откры-
того слога. Со стороны номинации свободная синтагма проявляет себя
в том, что в составе парадигм, ее составляющих (т. е. букв согласной и
гласной номинации), представлены все алфавитные номинации.
Свободная синтагма представляет собою как бы образец, по которому
развертывается архитектоника системы письма: каждая из парадигм, об-
разующих свободную ^синтагму, выделяет дробные классы — связанные
синтагмы. К
По типам связанные синтагмы бывают: а) односторонними/двусторон-
ними; б) регрессивными (против хода чтения)/прогрессивными (по ходу
чтения); в) контактными/дистантными; г) обрамляющими (два*оператора
слева и справа определяют чтение номинанта, как в среднеяванском пись-
ме); д) простые (один оператор меняет чтение одного номинанта: ср. русск.
мать) и сложные, когда либо один оператор включен одновременно в^ве
связи (как ъ в русском слове семья или -е в английском face), либо опера-
тор изменяет номинацию буквосочетания (как во французском слове
grain, где п определяет носовое чтение ai —> [ё].
Буквенные синтагмы образуют парадигматические классы, которые мо-
гут быть позиционными и относительными.
2
Удобство и легкость орфографии, очевидно, зависят в первую очередь от того,
насколько состав графически первообразных слов совпадает с составом ключевых
слов языка и как графически первообразные слова распределяются по частоте.
87
Относительные парадигмы (типа французских а, е, г, о, и, у, с одной
стороны, и Ъ, с, d, f, g,h, ], к . . .— с другой) складывают отношения но-
минации и организуют графическое слово как совокупность связей в бук-
восочетаниях.
Позиционные парадигмы развиваются в позициях, значимых морфоло-
гически и этимологически (конец графического слова, конец и начало гра-
фического корня или основы). Так, в тибетском графическом слове основу
представляет так называемая корневая буква. К корневой букве припи-
сывается слева префиксальная буква, сверху и снизу — огласовки и над-
писные и подписные буквы, а справа — приписные и вторичные, или
«суффиксы» [14].
Организация графического слова в буквенном и неосиллабическом
письме позволяет вывести следующие универсалии:
XI. Число реально встречающихся в тексте сочетаний букв меньше
числа возможных.
XII. Число сочетаний букв, включающих синтагматические отноше-
ния, меньше общего числа сочетаний в тексте.
XIII. Если представлена связанная синтагма, то представлена и сво-
бодная синтагма.
XIV. Если представлена прогрессивная синтагма, то представлена и
регрессивная синтагма.
XV. Если представлена неконтактная синтагма, то представлена и
контактная синтагма.
XVI. Если представлена двусторонняя синтагма, то представлена и
односторонняя синтагма.
XVII. Если представлена рамочная синтагма, то представлены про-
грессивная и регрессивная синтагмы (ср. в тибетском, среднеяванском
языках).
XVIII. Если представлена сложная односторонняя синтагма, то пред-
ставлена и простая односторонняя синтагма (ср. франц. in —•» ain).
XIX. Если представлена позиционная синтагма, то представлена и от-
носительная синтагма (как исключение может рассматриваться тибетское
письмо, но и в нем свободная синтагма — корневые буквы с огласовками—
остается, видимо, относительной).
XX. Если представлена сложная двусторонняя синтагма, то пред-
ставлена и простая двусторонняя синтагма (франц. аи —> еаи).
XXI. Если представлена позиционная парадигма начала слова, то
представлена и позиционная парадигма конца слова.
XXII. Если представлена позиционная парадигма конца графиче-
ской морфемы или основы, то представлена позиционная парадигма конца
слова.
XXIII. Если в графическом слове представлена позиционная парадиг-
ма начала графической морфемы, то представлена и позиционная пара-
дигма конца графической морфемы или основы (ср. в русском, француз-
ском, тибетском, тайском, немецком и др. языках).
Приведенные универсалии указывают на некоторые закономерности
развития системы письма.
Форма графического слова складывается в процессе развития системы
письма независимо от формы слова в звуковом языке, примером чего слу-
жат тибетское, тайское, английское, французское письмо. В отдельно
взятой системе письма расхождения членения графического и звукового
слова могут казаться случайностью или следствием «несовершенства» ор-
фографии, но в типологическом контексте эта случайность принимает вид
закономерности.
Наличие сложных отношений в системе письма определяется соответ-
ствующими им по типу простыми отношениями. В развертывании буквен-
ных парадигм проявляет себя историческое развитие графического слова
от регрессивных отношений, первоначально захватывающих его конец,
к началу. Когда слово внутренне расчленяется и регрессивные отношения
в основном исчерпываются, наступает очередь развития прогрессивных
отношений; когда же контактные синтагмы исчерпывают свои возможно-
88
сти, развиваются дистантные. В целом наблюдающаяся в системах письма
тенденция к номинативному и синтагматическому заполнению сочета-
ний букв приводит к уменьшению удельного веса свободной синтагмы и,
следовательно, к уменьшению числа графически простых слов: в англай-
ском и тибетском письме их, видимо, меньше, чем в русском. Тенденции
к сокращению удельного веса свободной синтагмы, однако, противостоит
включение в письменный язык иностранных слов на основе транскрипции
или транслитерации, но сочетаемость букв в таких словах может нару-
шать исконные правила буквенной комбинаторики (русск. Йошкар-Ола),
В результате образуются новые буквосочетания, новая номинация и да-
же новая синтагматика, что и приводит к этимологическому принципу
письма, проявляющемуся в дифференциации словаря по языковым сти-
лям.
Становление структуры графического слова представляет собою, сле-
довательно, двунаправленный процесс. Отношения, первоначально свой-
ственные графике, развертываются от именования звуков к выделению спе-
цифических позиций, членящих графическое слово морфологически (XX).
При этом, как видно из универсалий XXI—XXIII, приемы, форми-
рующиеся в графике, повторяются в орфографии, но на более высоком
уровне целых буквенных комплексов — графических морфем или основ
слов. Поэтому универсалии XXI—XXIII параллельны универсалиям
XIV-XVIII.
В противоположном направлении — слева направо — развивается эти-
мологическая и семантическая дифференциация, затрагивающая в основ-
ном начальные позиции графического слова. Это почти всеобщее правило,
независимое от системы языка, которое можно иллюстрировать примерами
французской и дореволюционной русской орфографии. В словах типаphre-
nologie, phrenologue, phrenologique, rhetorique, rhstoricien, theologie и т. д.
позиционную парадигму конца основы образуют буквы: #, с, g, парадиг-
му начала графического окончания: и, е, i. Функция синтагм gi, ge, qu,
ci здесь — сохранение графического облика основы. Позиция начала гра-
фического слова занята относительной односторонней синтагмой rh, th,
ph и т. д., указывающей на греческую этимологию. В русской дореволю-
ционной орфографии этимологический принцип также распространялся
на начало слова: мЬръ, мЪсяцъ, хлЪвъ, плЪшъ, а графическое окончание
оставалось нагруженным морфологически (ъ, ъ).
В орфографии, не обремененной насилием нормализатора, который
стремится любыми средствами реализовать лингвистическую доктрину,
фонетический, морфологический и историко-этимологический аспекты
взаимосвязаны и не противоречат друг другу [15].
Система письма — буквенная или слоговая — складывается как ре-
зультат действия трех факторов: письменной традиции, которая характер-
на для ареала письма в целом, специфики языковой системы, состояния
письменной словесности.
1. Влияние письменной традиции, или ареальная соотнесенность
письменности [16], проявляет себя в первую очередь в составе алфавита
и в способах обозначения буквами звуков или слогов устного языка —
в концепции алфавита.
2. Специфика системы языка, заключающаяся главным образом в
соотношении таких единиц, как слог, морфема и слово [17], влияет на
грамматическое оформление графических слов.
3. Состав письменности или письменная словесность определяет сти-
листическое членение вокабуляра, проявляющееся в создании сочетаний
букв на основе этимологизирования слов и соотносит письмо со словарной
традицией. Кроме того, вся семиотика письма в виде пунктуации, члене-
ния текста, системы шрифтов, знаковых систем, различающих графиче-
ские слова, также производна от состояния письменности.
Таким образом, функциональное соотношение фонетического, морфо-
логического и историко-этимологического принципов письма принимает
следующий вид.
89
Сближение графи- Различение графичес- Композиция графического
ческих слов, выде- ких слов, их инди- слова и именование еди-
ление формы слова видуализация и
соотнесение со ниц звучащей речи
на письме
стилем
Фонетический +
Морфологический +
Этимологиче ский + +
ЛИТЕРАТУРА;
90
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
№ i 1983
ДАШКЕВИЧ Я. Р.
к
пользовании армянами Кафы и остального Крыма многих рукописей и
даже печатных изданий на татарском языке армянскими буквами [67,
с. 16]. Но сообщения Ташяна и Маклера построены в значительной мере
на недоразумениях; некоторые рукописи, «подозреваемые» Ташяном, что
они написаны в Крыму, в действительности оказались созданными на
Украине. Маклер, который не был тюркологом, принял за татароязычные
рукописи и печатные издания в действительности составленные на турецком
(османском) языке в Турции армянами-османофонами. Среди многочислен-
ных (более 200) армянских рукописей, написанных в Крыму в XIV—
XVII вв. и хранимых в ереванском Матенадаране, армяно-кыпчак-
ские тексты пока не обнаружены (хотя, конечно, имеются отдельные крым-
скотатарские вкрапления, например, в колофонах рукописей, так как из-
вестны и татарские элементы в армянской эпиграфике Крыма). Неожи-
данные открытия в этой области, конечно, возможны (тем более, что не
все предположения Ташяна, Маклера и других составителей каталогов
и обзоров армянских рукописей окончательно проверены) *, но, тем не
менее, на сегодня не подлежит сомнению факт, что сведения о самых ран-
них армяно-кыпчакских текстах касаются памятников, созданных на
территории Украины в первой половине XVI в.— т. е. почти три столетия
спустя после прихода монголо-татар в Причерноморье и начала языковой
ассимиляции нетатарского населения.
Первоначальный этап состоял в усвоении армянами в качестве раз-
говорного того языка, который господствовал в Золотой орде, а в даль-
нейшем — в Крымском ханстве, т. е. татарского (крымскотатарского).
Как обычно в подобных случаях, язык армян-кылчакофонов вряд ли был
совсем идентичен языку крымских татар. Разница должна была сказаться
особенно в области лексики, где, можно предполагать, сохранилось опре-
деленное количество армянских слов, отражающих специфику быта, заня-
тий, религии. Если на первоначальный говор тюркоязычных армян можно
смотреть как на своеобразный «этнографический» диалект татарского
языка (т. е. диалект, функционировавший в пределах этнически чуждой
татарам армянской общности), то в дальнейшем, при преобразовании бес-
письменного говора в язык значительной разножанровой литературы,
этот тюркский по своему строю и составу язык обогатился новыми чер-
тами, дифференцировавшими его от крымскотатарского. Тогда можно уже
говорить о рождении отдельного полноправного западнокыпчакского язы-
ка, известного сейчас под довольно неуклюжим названием армяно-кыпчак-
ского (на условность и временность этого названия обратил в свое время
внимание Э. Шюц [76, с. 146—147]). Но это случилось уже на следующем
этапе развития — в условиях отсутствия тюркского окружения и замены
его другим, славянским.
Объективность требует упомянуть о том, что в недавнее время бы-
ли созданы гипотезы, дающие совершенно другое объяснение возникнове-
ния армяно-кыпчакского языка, точнее — отрицающие вообще его возник-
новение в исторически обозримое время. Известный тюрколог Дж. Клосон
выдвинул идею, что язык, называемый ныне армяно-кыпчакским, это
исконный язык кыпчаков (не определяемых точнее по своему этническому
характеру), принявших (снова в не установленное точнее время) армяно-
григорианскую религию и только зафиксировавших свой язык при помо-
щи армянского алфавита (примерно таким самым образом, как это было
сделано также при помощи арабской графики). Статья Клосона [57] вы-
зывает двойственное отношение. Наряду с очень квалифицированными
наблюдениями о многослойной структуре лексики армяно-кыпчакского
языка, в ней имеются места, вызывающие недоумение. В своих рассужде-
ниях Клосон применяет самый шаткий метод в науке — метод аналогий.
Вот весь ход его предположений.
1
Особый интерес, с этой точки зрения, вызывает упоминание о Молитвеннике
на татарском языке армянскими буквами, написанном в XVIII—XIX вв. в не вполне
установленном месте [71, с. 932—933, № 1300]. Рукопись еще не подвергалась линг-
вистической и, например, филигранологической экспертизе с целью более точного опре-
деления языка, места и времени ее создания.
94
1. Армяно-кыпчакский язык очень близок языку Codex Gumanicus'a.
С точки зрения базисной лексики — это тот же язык, которым говорят
караимы. Если так называемые армяне употребляли такой же язык, то
они, по аналогии с носителями языка Codex Cumanicus'a и с караимами,
должны иметь аналогичный расовый состав, так как караимы главным
образом тюрки, т. е., по-видимому, кыпчаки с хазарским субстратом.
2. В смешанных языках — когда носители одного языка попадают
под господствующее влияние носителей другого языка — базисной оста-
ется лексика носителей первоначального языка, а периферийная лекси-
ка заимствуется из языка господствующих носителей. Например, по Кло-
сону, у таджиков базисная лексика — иранская, а периферийная — тюрк-
ская (узбекская), но таджики, конечно, иранцы. В армяно-кыпчакском
языке базисная лексика кыпчакская, а армянская — только одна из пери-
ферийных; значит, по аналогии, носители армяно-кыпчакского языка
предположительно кыпчаки.
3. Имена членов так называемых армянских общин — армянские или,
вообще, арменизированные христианские, но фамилии — созданные по
тюркскому образцу (патронимикальные типа Григор оглу). Поэтому мож-
но предполагать, что носители армяно-кыпчакского языка исключительно
или в основном кыпчаки.
4. Носителей армяно-кыпчакского языка считали армянами, а не кып-
чаками, по аналогии с тем, как римских католиков вообще часто считали
римлянами (итальянцами), греко-православных — греками, хотя не все
католики — итальянцы, а не все православные —греки. Так как армя-
не — монофизиты, всех монофизитов считали армянами, хотя и не все
они армяне.
Утверждения Клосона, несмотря на отсутствие фактографического
(как лингвистического, так и экстралингвистического) материала, нашли
отдельных последователей — поэтому придется уделить некоторое внима-
ние данному дискуссионному социолингвистическому вопросу. При более
внимательном рассмотрении аргументы Клосона оказываются необосно-
ванными.
1. Аналогия по линии базисной лексики ничего доказать не способ-
на, так как, например, ирландцы — англофоны (а они составляют боль-
шинство ирландской нации) говорят на таком же английском языке, как
англичане, но расовый состав англичан и ирландцев различен. Армяне
или греки-туркофоны Османской империи, создавшие в XVI—XX вв.
значительную литературу на турецком языке армянской, и греческой
графикой, не являлись ведь арменизированными или эллинизированнкми
в языковом отношении турками.
2. Армяно-кыпчакский язык — это не смешанный язык, а полностью
усвоенный тюркский язык, воспринятый, конечно, вместе с базисной
лексикой. Язык ирландцев-англофонов — это не смешанный язык, а на-
стоящий английский язык с минимальной кельтской (ирландской) пере-
ферийной лексикой.
3. Антропонимия, как известно, не в состоянии доказать этнос ее
носителей. Для Кдосона совершенно неизвестными остались принципы
образования антропонимов армян Украины с их многократной дублет-
ностью в зависимости от разнообразных языковых полей (армянского,
армяно-кыпчакского, украинского, польского, латинского). Значительная
часть армян официально — согласно документам, составленным на поль-
ском, латинском, армяно-кыпчакском языках,— носила имена и фамилии,
созданные по украинскому образцу. Бели следовать за Клосоном, то это
были арменизированные (или кыпчакизированные) украинцы...
4. Религиозный аргумент поражает наивностью. Ведь португальцев,
французов потому, что они римские католики, никто не считал итальянца-
ми. Подобным образом, монофизитов-яковитов (западных сирийцев), коп-
тов, нубийцев, эфиопов даже в средневековье, когда представления евро-
пейцев об этих народах были довольно смутными, никто не считал армя-
нами.
А. Н. Гаркавец, выступая как последователь^Клосона, утверждает,
95
что ранее характерно было «бытование в смежных с языкознанием областях
науки ложных представлений о происхождении армяно-кыпчаков и их
языка» [44, с. 6]. В соответствии с новыми представлениями этого автора,
изложенными в многочисленных публикациях, никаких армян и никакого
первоначального армянского языка, употребляемого ими, не было,
а просто в домонгольское, по-видимому, время половцы-кыпчаки Крыма
распределились на четыре группы — одна приняла греко-православие
и начала именовать себя греками, вторая приняла армяно-григорианство
и назвала себя армянами, третья (вместе с остатками хазаров) приняла
караимский иудаизм и превратилась в караимов, а представители чет-
вертой группы остались язычниками с тем, чтобы в дальнейшем принять
ислам [43, с. 19]. «Кыпчакский язык, таким образом, был родным для
абсолютного большинства общины» (имеется в виду армянская община в
Каменце-Подольском.— Д. Я.) [44, с. 8], потому что «генетически — как
в этническом, так и в языковом аспектах, эта народность близка к полов-
цам, крымским татарам, караимам, крымским урумам» [46, с. 210]. Гар-
кавец утверждает]также, что армянописьменные памятники XVI—XVII вв.
составлены «почти исключительно в Каменце-Подольском и Львове кып-
чаками, именовавшими себя изредка хыпчах, но главным образом ермет
„армяне" в соответствии с исповедуемой религией — армяно-григориан-
ским христианством» [45, с. 6].
Мы уже имели возможность высказаться по поводу предполагаемых,
но не подтверждаемых никакими (будь то лингвистическими или же экстра-
лингвистическими) источниками прямых генетических связей армяно-кып-
чакского языка с ближе неизвестным половецким [50, с. 86—87] и не
будем здесь повторять эти выводы. Можно только отметить, что Гарка-
вец напрасно недооценил этническое самосознание половцев (будто бы
переименовавших себя в армян), которое стало причиной неоднократных
волнений и столкновений в одном из мест их переселения — в Венгрии
XIII—XIV вв., где половцы вплоть до XVIII в. сохранили реликты
своего языка, а до сих пор еще и ощущение своего особого (кунского,
т. е. куманского, половецкого) происхождения. Механистическая теория
внезапного «богоискательства» половцев-кыпчаков, вдруг расколовшихся
по религиозному признаку, фантастична и беспочвенна. Нет малейшего
следа армянского прозелитизма среди половцев или ранних татар — да
и о каком прозелитизме могла быть речь, если в Причерноморье вели
ожесточенную борьбу за сферы влияния такие церковные гиганты, как
византийское православие, римский католицизм, а в дальнейшем также
ислам. Армяне Украины никогда не называли себя «хыпчах» (здесь глу-
бокая ошибка Гаркавца, не сославшегося, впрочем, на источник своих
сведений — такой источник просто не существует). Единственный этно-
ним, которым пользовались как сами армяне, так и окружающие их наро-
ды, это название «армяне», что, конечно, являлось отражением этническо-
го самосознания армян, а не попыткой камуфлировать свое неармянское
происхождение. Языкознание знает много случаев усвоения одним этно-
сом языка другого этноса с сохранением своего этнического сознания.
Только на Украине это греки-татарофоны с греческой графикой своей
письменности; евреи-татарофоны, иначе крымчаки, употреблявшие древне-
еврейскую графику; караимы-татарофоны, потерявшие в Крыму свой
караимский (сейчас западнокараимский) язык и усвоившие крымскота-
тарский с древнееврейской графикой; грузины-татарофоны и др. Подобная
смена языка, конечно, накладывала отпечаток на усваиваемый язык, но
не меняла исконного этноса носителей новоусвоенного языка. Языковая
кыпчакизация армян, наконец, подтверждается упомянутыми выше пока-
заниями источников XIV—XV вв., а также свидетельством многочислен-
ных современников XVI—XVII вв. [50, с. 80—85]. Одного только, хотя
и очень важного признака, каким является язык, чересчур мало для опре-
деления в ретроспективном плане этноса носителей языка, даже если для
них придумать столь искусственное название (производное от недавно
созданного названия языка), как «армяно-кыпчаки:»... Как известно,
в конце XVII — начале XVIII вв. место армяно-кыпчакской письменности
на некоторое время заняла армяно-польская письменность (польские
тексты армянской графикой). Если следовать логике создателя гипотезы
об «армяно-кыпчаках» — это были всего лишь только поляки, принявшие
армяно-католичество и именовавшие себя, в связи с этим, армянами.
103
арменофонов XVII—XVIII вв. не удалось достигнуть того уровня специ-
фической культуры (также языковой), которая связана с кыпчакофонами.
Не менее характерно и то, что в колониях, ранее являвшихся опло-
том армяно-кыпчакского языка (Львов, Каменец-Подольский), реармени-
зация не состоялась. Армянское население этих общин вступило на путь
ассимиляции без промежуточного реарменизационного звена. Для дена-
ционализированных армян реарменизация не явилась реасснмиляцией
(возвращением к родному этносу), как и для кыпчакофонов она не озна-
меновала возврата к языку своего этноса (ашхарабару). Реарменизация
XVI — первой половины XVII вв. во всяком случае не являлась помехой
для развития армяно-кыпчакского языка и, тем более, не могла стать
причиной его гибели.
Какие бы барьеры — языковые, бытовые, эндогамные, юридические,
религиозные — не создавали армянские колонисты вокруг себя, но посто-
янно (по источникам этот процесс прослеживается с конца XIV в.) про-
исходил выход определенного количества лиц за пределы колоний, их
этническая ассимиляция с окружающим населением (о значительной укра-
инизации армян в XVI в. см. показания современников [27, с. 189—190],
о полонизации верхушки [60, с. 173—175], об ассимиляции вообще —
у Симеона дпира Леаци [36, с. 348] 3 ), экзогамия, потеря родного языка, от-
ход от своей религии, обычаев и т. д. В усилении денационализацион-
ных процессов многие исследователи — совершенно справедливо — обви-
няют унию армяно-григорианской церкви на Украине с Римом (события
30 — 60-х гг. XVII в.), которая привела к латинизации обряда и способ-
ствовала полонизации армян. Это положение неоспоримо, но латиниза-
ция и полонизация — это не мгновенный катализатор, а длительный про-
цесс, протекавший долгие десятилетия и закончившийся в отдельных ко-
лониях полной ассимиляцией только в середине, конце XVIII в. или даже
в начале XIX в. (поздняя колония Куты сохраняла армянский язык —
хотя и ограниченной функциональности — еще в первой половине XX ь.).
Уния своим идеологическим влиянием на современное ей поколение ар-
мян-кыпчакофонов не могла привести к гибели языка (как считают некото-
рые авторы [33, с. 308; 34, с. 158; 76, с. 48]), могла, однако, действовать
и действовала в другом направлении (как мы увидим ниже) —на усиление
эмиграции армян с Украины. Сама по себе, например, уния армяно-гри-
горианской церкви в Трансильвании, даже несмотря па сильный мадь-
яризационный нажим, не привела к катастрофической потере языка.
Единственный достаточно мощный фактор, способный на протяжении
трех-четырех десятилетий уничтожить язык и все его достижения, это
миграционный толчок, причем не типа мгновенного массового эксодуса,
а тягучей микромиграции, распыляющей носителей армяно-кыпчакского
языка на территории обширной диаспоры без возможности последующей
консолидации в единый сплоченный, лингвистически однородный орга-
низм. Главными причинами, вызвавшими микромиграционные потоки с
Украины, явились политические события. Внутриполитический фактор —
это религиозная нетерпимость в Речи Посполитой, способствовавшая
длительной (с 3U-x по 80-е гг. XVII в.) неурядице в среде поселенцев —
борьбе между антиуниатами и униатами, причем в выигрыше оказались
последние, пользовавшиеся поддержкой государства и могушественной
в Польше католической церкви. Микромиграционный поток напра-
вился в более веротерпимую в это время Молдавию, но не задержался
там надолго. Борьба за господарскнй престол, в которую включились
армяне, вызвала, после неудачи, миграцию как местных, молдавских,
армян, так и недавно прибывших с Украины — в Трансильванию (70-е гг.
XVII в.). Внешнеполитический фактор связан с событиями польско-ту-
рецких войн. В 70-е гг., после захвата части Подолии Турцией, сдви-
нулись с насиженных мест армяне Каменца-Подольского и более мелких
колоний. Здесь распыление было еще более основательным. Мигранты,
3
В русском издании Симеона соответствующее место переведено с искажением
[20, с. 249].
104
среди которых значительный процент составляли кыпчакофоны, попали
в Польшу, на западноукраинские земли, в Молдавию (и отсюда в Тран-
сильванию), в Македонию. Экономическому фактору, который будто бы
должен был стимулировать миграцию, мы не придаем столь веского зна-
чения, как это делают некоторые авторы, иногда маскируя политические
эксцессы, вызывавшие миграцию армян [63, с. 226—227; 77, с. 99]. Ново-
приобретенные места не были, с точки зрения возможностей развития
торговли и ремесла, более привлекательными, чем даже истощенные вой-
нами Украина и Польша.
До сих пор неизвестно, остались ли какие-нибудь письменные следы
употребления армяно-кыпчакского языка на новых местах. Оставшиеся
на Украине кыпчакофоны очутились в столь незначительном меньшин-
стве, что о продолжении армяно-кыпчакской письменности не могло бьпь
и речи. Глоссы 80 — 90-х гг. XVII в. и переводы армяно-кыпчакских
документов на польский язык того же времени — последние следь их
деятельности. Можно глубоко сомневаться в том, что армяно-кьшчакекпй
письменный язык переступил порог XVIII в.
ИСТОЧНИКИ
1. Документы и чсрноБые материалы Армянскою сл^а во Львове за 1676—1686 гг.—
Центральный государственный исторический архив УССР но ЛЬВОЕС, ф. 52, оп. 2,
т. 548.
2. Документы и черновые материалы Войтовского присутствия во Львове за 1669—
1670 гг.— Там же. т. 492.
3. Документы и черновые материалы Городского согета ЕО ЛьвоЕе.— Там же, д. 162.
4. Книга Армянского суда в Каменце-Подольсьом за 1657 —1663 гг.— Центральный
государственный исторический архив в Киеве, ф. 39, оп. 1, т. 42.
105
5. Книга Армянского суда в Станиславе за 1679, 1681 — 1685, 1687—1689 гг.— Би-
блиотека Национального института им. Оссолинских во Вроцлаве, отд. рукопи-
сей, № 1359 I I .
6. Книга Армянского суда в Станиславе за 1692—1702 гг.— Там же, № 1590 I I .
7. Книга Львовского замка за 1627 г.— Центральный государственный исторический
архив УССР во Львове, ф. 9, оп. 1, т. 381.
8. Сборник документов львовского армянского архикафедрального собора.— Львов-
ская научная библиотека им. В. Стефаника АН УССР, отд. рукописей,
ф. Оссолинских, № II 1657.
9. Сиорник документов по истории армянской общины во Львове.—Центральный го-
сударственный исторический архив УССР во Львове, ф. 52, оп. 1, д. 863.
10. Собрание документов на восточных языках.— Львовская научная библиотека им.
В. Стефаника АН УССР, отд. рукописей, ф. Баворовских, № 1660 П.
11. Собрание документов по псторип Язловца.— Там же, ф. Оссолинских, № II 1485.
12. Nerses LambronacH. Meknutiwn a'akay. Erusalem, 1620.— Институт древних ру-
кописей им. Маштоца — Матенадаран — в Ереване, отд. рукописей, № 1232.
c c
13. Salmosarank ew alawtagirk . 1694 /?/.— Гос. публичная библиотека им.
М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, отд. рукописей, ф. Дорна, № 636.
c
14. Yaysmawurk . Lrim, 1690.— Институт древних рукописей им. Маштоца — Мате-
надаран — в Ереване, отд. рукописей, № 7442.
15. ZoJovacu. Erusalem, 1619.— Там же, № 2493.
16. Аракел Даврижеци. Книга историй. М., 1973.
J7. Груиин Т. И. Документы на половецком языке. (Судебные акты каменец-подоль-
ской армянской общины). М., 1967.
! 8 . Кучук-Иосишесов X. Старинные армянские надписи и старинные рукописи в пре-
делах Юго-Западной Руси и в Крыму.— Древности восточные. М.т 1903, т. 2,
вып. 3.
19. Макарий. Славяно-молдавская летопись.— В кн.: Славяно-молдавские летописи.
Сост. Грекул Ф. А. М., 1976.
20. Симеон Леаци. Путевые заметки. Перев. с арм. Дарбннян М. О. М., 1965.
21. Alisan L. M. Kamenic c . Taregirk c hayoc c Lehastani ew Rumenioy hawastceay
yaweluacovk c . Venetik, 1896.
c
22. A'ak'el Dawrizeci. Patmut iwn. . . Valar apat, 1896.
23. Cazacu M.7 Kcvonian K. La chute de Caff a en 1475 a Ja lumiere de nouveanx doeu-
mentes.— Cahiere du Monde russe et sovietique. Paris. 197(!t v. 17, n. 4.
24. Deny J. L^armeno-coman et les «Ephexnerides» do Kamieniec (1604—1613). Wies-
baden, 1957.
25. Dlugosz J. Historiae Polonicae libri X l i . T. 2. Ed. Przczd/Jucki A. Cracoviae, 1873.
26. Georgii Pachymeris De Michaeie et Andronico PakcoJogis libri X I I I . Rec. Bekkerus
J. V. 1. Bonnao, 1835.
27. Gratiani A. M. De vita Joannis Francisci Commemloni eardinaiis libri IV. Patavii,
1685.
28. Gngor Daranaich. Zamanakagrut iwn. . . Erusalein, 1915.
29. Grigoryan V.R. Kamenec-Podolsk kalak c i haykakau dalaiani arjanagrut c yunnera
(XVI d). Erevan, 1963.
30. Herbinius J. Horae Turcico-catecheticae sive institutio brovis cateclietica.— In:
Herbinius J. Symbola fidei Christianae catholica. Gedanii, 1675.
31. Kazy F. Historia rcgni Hungariae . . . [T. 3]. Tyrnaviao, 1737.
32. Kem A. Der «Libellus de notitia orbis» JohannesMll (do Galonifontibus?) OP, Erz-
bischof von Sultanyeh.— Archivum Fratrum Praedicalorum. Roma, 1938, v. S.
33. Kraelitz-Greifenhorst F. von. Spracbprobe eines armenisch-tatarischen Dialektes in
Polen.— Wiener Zeitschrift fiir die Kunde des Morgenljuidos, 1912, Bd. 26.
34. Lewicki M.7 Kohnowa R. La version turque-kiptcliak du «Code des lois des Armeni-
ens polonais» d'apres le ms. No. 1916 de la Bibliotlicque Ossolineum.— RO, 1957,
t. 21.
35. [Pidou L. M.] Compendiosa relatio unionis nationis Armcno — Polonae cum s. cccle-
sia Romana.— In: Zrodla dziejowe. T. 2. Warszawa, 1876.
36. Simeon dpir LehacH. Ulegrut c iwn taregrut f iwn елу yi atakarank c . Ed. Akinean N.
Vienna, 1946.
37. Stephanos Rawska. 2amanakagrut c iwn kam tarekank r ekelec^akank^. Ed. Oskean
H. Vienna, 1964.
38. Urechi G. Chronique de Moldavie depuis le milieu du XIV e siecle jusqu 3 a Pan 1594.
Ed. Picot E. Paris, 1878.
39. Xaclkyan L. S. 2D dari hayeren jeTagreri hi : atakaranner. Erevan, 1950.
ЛИТЕРАТУРА
40. АбОуллин И. И. Актуальные проблемы арляно-кыпчаковедения.— В кн.: Источ-
никовэдеиие и история тюркских языков. Казань, 1978.
41. Абдуллин И. И. Армяно-кыпчакские рукописи и их отношение к диалектам татар-
ского языка.— В кн.: Материалы по татарской диалектологии. Т. 3. Казань,
1974.
42. Айвазовский Г. Заметка о происхождении новороссийских армян.— Зап. Одес-
ского об-ва истории и древностей, 1867, т. 6.
106
43. Гаркавец А. В. В. В. Бартольд о вероисповедании у кыпчаков X — X I I I вв. и
проблема этногенеза армяно-, греко-кыляаков и караимов.— В кн.: Бартольдов-
ские чтения. 18—20 марта 1974 г. Тезисы докладов и сообщений. М., 1974.
44. Гаркавец А. В. Конвергентная эволюция армяно-кьшчакского языка в условиях
субординативного славянско-кыпчакского двуязычия его носителей в г. Каменце-
Подольском XVI—XVII вв.: Автореф. дис. на соискание уч. ст. канд. филол. на-
ук. М., 1975.
45. Гаркавец А. Н. Конвергенция армяно-кыпчакского языка к славянским в XVI —
XVII вв. Киев, 1979.
46. Гаркавец А. Н. Славянские и латинские заимствования в кыпчакской деловой
фразеологии. (На материалах судебных протоколов тюр ко язычных армян из Ка-
менца-Подольского XVI—XVII вв.).— Труды Самаркандского гос. ун-та, нов.
серия, 1975, вып. 288.
47. Григзряпцг С. А. Описание трех армянских рукописей.— Изв. Одесского библио-
графического об-ва, 1913, т. 2, вып. 5.
48. Дашкевич Я. Р. Адишкугративш, судов! й фшансовь книги на У к р а Ш в XIII —
XVIII ст. (Проблематика, стан i методика дослщження).— В кн.: 1сторичн1
джерела та ix викорпстання. Т. 4. Кшв, 1969.
49. Дашкевич Я . Р. Армяно-кыпчакский язык. Библиография литературы 1802—
1978.— RO, 1979, t. 40, zesz. 2.
50. Дашкевич Я. Р. Армяно-кыпчакский язык XV—XVII вв. в освещении современ-
ников. (Об использовании экстралннгвистических данных для истории тюркских
языков).— ВЯ, 1981, Х° 5.
51. Дашкевич Я. Р. Львовские армяно-кыпчакские документы XVI—XVII вв. как
исторический источник.— Историко-филологический журнал. Ереван, 1977, № 2.
52. Нримсъкий А. Е. Тюрки, ix мови та лггератури. Т. 1. Вип. 2. KHIB, 1930.
53. Усманов М. А. Жалованные акты Джучиева улуса XIV—XVI вв. Казань, 1979.
54. Balzer О. Statut ormianski w zatwierdzeniu Zygmunta I z roku 1519. Lwow, 1910.
55. Barqcz S. Rys dziejow ormianskich. Tarnopol, 1869.
56. Bzskeano: M. Canaparhordut°Lwn ri Lehastan ew yayl kotmans bnakeals 3i haykazanc c
serelocc 3i naxneac c Ani katak^n. Venetik, 1830.
hl^Clauson G. Armeno-Qlpcaq.— RO, 1971, t. 34, zesz. 2.
58. DachMvytch Ya. Lss Armeniens a Kiev (jnsqir'a 1240). 2" m e p. — Revue des
Etudes armemennes ( = REArm.), N. S., Paris, 1975—1976, t. 11.
59. Dan D. Armenii orientali din Bucovina.— Gandela. Cernaut-i, 1871, v. 10, n. 7.
60. Dashkevijch Ya. Armenians in the Ukraine at the time of Hetman Bohdan XmeP-
nyc 2 kyj (1648—1657).— Harvard Studies. Cambridge, Mass., 1979—1980, v. 3—4,
p. 1.
61. Ficker A. Hundert Jahre (1775—1875).— Statistische Monatsschrift. Wien, 1875,
Jg. 1.
62. Giwver Agonc: S. A xarhagrut c iwn coric c masanc c a-sarhi. . . T. 2. Hat. 2. Venetik,
1802.
63. lorga N. Armeniens et Roumains. Une parallele historique.— Bulletin de la section
historique (Academie Roumaine). Bucarest, 1913, v. 1 (1912—1913).
64. Kowalski T. Karaimische Texte im Dialekt von Troki. Eingeleitet, erlautert und mit
karaimisch-polnisch-deutschem Glossar versehen. Krakow, 1929.
65. Kowalski T. Wyrazy kipczackie w jezyku Ormian polskich.— Mysl Karaimska, Wil-
no, 1938, zesz. 12.
66. Macler F. Catalogue des manuscrits armeniens ct georgiens de la Bibliotheque Natio-
nale. Paris, 1908.
67. Macler F. Les Armeniens de Galicie.— REArm., 1926. t. 6, fasc. 1.
68. Macler F. Rapport sur une mission scientifique en Galicie et Bukovine.— REArm.,
1927, t. 7, fasc. 1.
69. Mankowski T. Orient w polskiej kulturze artystycznej. Wroclaw, Krakow, 1959.
70. Mankowski T. Sztuka Ormian lwowskich. Krakow, 1934.
71. Oshean H. Cuc;ak hayeren jefagrac c mxit c arean matenadaranin i Vienna. Hat. 2.
Vienna, 1963.
72. Petrowicz G. La chiesa armena in Polonia. P. 1. Roma, 1971.
73. Philologiae Turcicae fundamenta. T. 2. Aquis Mattiacis, 1964.
74. [Rolle / . = ] Antoni J. Zameczki podolskie na kre^ach multaiiskicli. Wyd. 2-е. T. 2.
Warszawa, 1880.
75. Schdtz E. Armeno-Kiptschakisch und Krim.— In: Hungaro-Turcica. Studies in
Honour of Julius Nemeth. Budapest, 1976.
76. Schiitz E. Notes on the Armeno-Kipcak Script and its Historical Background.—In:
Aspects of Altaic Civilisation. Proceedings of the Fifth Meeting of the Permanent
International Altaistic Conference Held at Indiana University. June 4—9, 1962.
Bloomington — The Hague, [1963].
77. Schiitz E. Re-Armenisation and Lexicon. From Armeno-Kipchak Ьаск to Armenian.—
Acta Orientalia Academiae Scicntiarum Hungaricae, 1966, t. 19, fasc 1.
78. Tasean Ya. СЧю'ак hayeren jeragrac^ matenadaranin mxit c areanc i Vienna. [Hat. 1].
Vienna, 1895.
79. Zajqczkowski A. Glosy tureckie w zabytkach staropolskich. 1.— Prace Wroclawskiego
Towarzystwa Naukowego, 1948, ser. A, № 17.
107
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Ли 1 1983^
ПЕСТОВ B.C.
108
жения. Ниже приводятся формы спряжения глагола ruway «делать»
в настоящем времени изъявительного наклонения в сопоставлении с при-
тяжательными формами существитетьного ита «голова» 2 .
Личные аффпксы глагола Лично-притяжательные аффиксы
существительного
Ед. число Ед. число
ruwa-ni «я делаю» ита-у «моя голова»
ruwa-nki «ты делаешь» uma-yki «твоя голова»
ruwa-n «он делает» ита-п «его голова»
Мн. число Мн. число
ruwa-yku «мы (экс к л.) делаем» ита-уки «наша (экскл.) голова»
ruura-nchis «мы (инкл.) делазм» una-nchis «наша (инкл.) голова»
ruwa-nkichis «вы делаете» uma-ykichis «ваша голова»
ruwa-nku «они делают^* ита-пки «их голова»
2
Статья написана в основном на материале говора Куско. Примеры даны в прак-
тическом орфографии, распространенной в Перу, см. [4].
3
Обращает на себя внимание противопоставление показателей множественности
-ки (в 4-й и 7-ii формах) n-chis (в 5-й и 6-п), строго выдерживаемое во всех модально-
временных парадигмах. Так, Б. Потье [5] рассматривает форму на -nchis как «гетеро-
генное множественное», образованное от формы 3-го л. ед. ч., в отличие от 4-й формы,
представляющей собой «гомогенное множественное», образованное от формы 1-го л. ед. ч.
Такой вывод позволяет по-иному взглянуть на происхождение форм инклюзива и
эксклюзива, однако приводит к новым проблемам и в целом представляется нам неубе-
дительным.
109
В 3-м л., как уже отмечалось, повсюду обнаруживается -п (иногда
факультативное, о чем ниже).
Изложенные выше факты позволяют представить строение личных
аффиксов имени и глагола в следующем виде (в круглых скобках даны
реконструируемые элементы, отсутствующие, по крайней мере, в говоре
Куско, в квадратных — предположительно вторичный элемент, возник-
ший по аналогии):
Имя Глагол
1. i n-i
2. [г)Ы n-ki
3. п п
4. i-ku (n)-i-kn
5. п < i-chis п-{п < i)-chis
6. [i]ki-chis n-ki-cfiis
7. п-ки n-kv
110
пап «Этот человек молод» и Kay runa(qa) Hank"an «Этот человек работает»
и сейчас идентичны не только с точки зрения синтаксического строения,
но и с точки зрения морфологической структуры сказуемого. Лексемы,
выступающие в них в качестве сказуемого, различаются лишь семантиче-
ски: way па выражает качество, a Hank* a — действие, хотя и между этими
категориями граница не всегда отчетлива. Так, предложение Kayqa
k'anchan наряду с переводом «Это свет» допускает и перевод «Это светит».
«...Б ряде языков,— отмечает В. 3. Панфилов,— любое имя в функции
сказуемого становится глаголом, получая особый словообразовательный
аффикс и словоизменительные формы глагола. Так, например, в эскимос-
ском языке имеем: юк „человек", юг-у-к1 „это есть человек"; лшлг'г/к„два",
малг'уг-у-к „это есть два" и т. п.» [7, с. 10]. Конечно, и кечуанские формы
типа гипап «(это) человек» можно было бы рассматривать как предикатив-
ные формы имени наподобие вышеприведенных или форм категории ска-
зуемости, например, в турецком языке [8]. Однако говорить о категории
сказуемости кечуанского имени все же нет оснований, так как формы типа
гипап не имеют словоизменительных категории (лицо, число, время, на-
клонение), типичных для глагольного сказуемого. Впрочем, возможность
выразить эти категории в языке кечуа, естественно, имеется благодаря
наличию связки hay, обнаруживающей несомненную материальную
общность с указательным местоимением hay «этот». Связка кау не упот-
ребительна в 3-м л. наст, вр., но наличие у нее полной глагольной пара-
дигмы, с одной стороны, и отсутствие семантической наполненности —
с другой, превращает ее в своего рода морфологическую «подставку»
для соответствующих аффиксов, не сочетающихся с именем непосредст-
венно.
Что касается взаимоотношения логического и синтаксического ска-
зуемых, то и здесь в ряде языков регистрируются идентичные способы
их оформления. Так, при сравнении китайских предложений Та кань
чжунго бао «Он читает китайскую газету» и Та канъ~ды шы чжунго бао
Юн китайскую газету читает» 5 обнаруживается, что при поляризации
высказывания с точки зрения логико-грамматического членения тема в
китайском языке оформляется номинализатором ды и становится синтак-
сическим подлежащим, а рема занимает позицию именного сказуеыого
и снабжается присущей последнему связкой шы. Об этом же свидетельст-
вуют и факты тех языков, где существует категория определенности/не-
определенности имени, находящая выражение как в пределах слова (се-
митская нунация/мимация), так и вне его (артикли). В этом случае для
неопределенного имени характерна как функция ремы, так и функция
именного сказуемого. Заметим, что и кечуановедческой грамматической
традиции не чужда интерпретация экспонентов темы и ремы как аналогов
соответственно определенного и неопределенного артиклей европейских —
в первую очередь, естественно, испанского — языков.
Обращает на себя внимание материальная идентичность показателя
3-го л. ед. ч. обладателя в имени -п (после согласных — с предшествую-
щим эвфоническим интерфиксом -т-), форманта 3-го л. ед. ч. -п в глаголе
и показателя ремы -п (-mi после согласных). Исходя из изложенных выше
фактов, мы соотносим глагольное -п в первую очередь с показателем ремы,
однако нельзя исключать и генетическую общность первого с двумя по-
следними. Процесс их постепенной дифференциации можно сопоставить
с эволюцией функции нунации в семитских языках, где так называемое
«танвинное окончание» — по И. М. Дьяконову —первоначально указы-
вало на определенность и лишь затем — на неопределенность имени,
оформляя последнее, в частности, в функции сказуемого [9].
Представляется вполне вероятным, что в языке кечуа первоначально
дейктический элемент -и, соотносимый с 3-м лицом (по Э. Бенвенисту —
с не-лицом), стал употребляться как для выделения именного сказуемого
(аналогично тому, что произошло позднее с другим дейктиком -кау, пре-
111
образовавшимся в связку 6 ), так и для выделения любого члена предложе-
ния в функции логического предиката. На следующем этапе произошло
еще одно функциональное расщепление морфемы -п: она стала использо-
ваться и в личных формах глагольного сказуемого, что способствовало
формированию личного спряжения (в ряде модально-временных пара-
дигм), отличающегося от притяжательных форм имени. Возможно, что
на этом этапе развития языка заключительная позиция в предложении
была наиболее типична не только для сказуемого, но и для ремы 7 .
Глагольный элемент -п, по-видимому, еще не утратил полностью
функциональной связи с показателем ремы, так как спорадически регист-
рируется его отсутствие в 3-м л. ед. ч. (но никогда не в первых двух, где
он органически вошел в состав личных постфиксов). В большинстве слу-
чаев это, вероятно, связано с наличием в предложении особо выделяемого
логического предиката, «перетягивающего» к себе указанную морфему.
Но чаще всего взаимосвязь глагольного -п с показателем логического пре-
диката уже не осознается, и при необходимости выделить глагольное ска-
зуемое как рему к глаголу присоединяется постпозитивно тот же элемент
-n(-mi): JSfoqa ruwanin «Я делаю», Pay ruwanmi «Он делает» и т. д.
В материальном плане эти три форманта можно было бы возвести
к одному назальному элементу -п/-т; при этом в имени, морфонологическая
структура которого, как отмечалось выше, отлична от глагола, в позиции
после согласного появился эвфонический интерфикс -т-. характерный
только для имени, в то время как в глаголе, основа которого оканчивает-
ся на гласный, необходимость в таком элементе не возникла. Наконец,
в функции показателя ремы, имеющего очень большую валентность и при-
мыкающего к словам как с вокалическим, так и с консонантным ауслау-
том, регистрируется полногласный вариант этой морфемы mi, упо-
требляемый в постконсонантяой позиции. (Ср. в связи с этим постконсо-
нантный вариант -si морфемы -s, функция которой — указание на чужую
речь.)
Таким образом, материал языка кечуа, как кажется, свидетельствует
о происшедшем в нем процессе проникновения формального показателя
предикативности в глагольное слово, т. е. о формировании личных форм
спрягаемого глагола на базе категории предикативности в сочетании с
личными аффиксами, общими для глагола и для имени. Это позволяет
предположить, что единообразие в морфологическом оформлении сказуе-
мого и спрягаемого глагола, с одной стороны, а также логического преди-
ката и сказуемого — с другой (явление отнюдь не уникальное), может
распространиться и да все эти три, в конечном счете взаимосвязанные,
категории.
ЛИТЕРАТУРА
1. Климов Г. А. Типология языков активного строя. М., 1977.
2. Мещанинов Л. И. Глагол. М.— Л., 1948.
3. Царенко Е. И. К проблеме структуры слова в агглютинативных языках (на мате-
риале языка кечуа): Автореф. дис. на соискание уч. ст. канд. фллоя. наук. М.,
1974.
4. Пестов В. С. Об отражении субъектно-объектных отношений в глаголе кечуа.—
ВЯ, 1980, № 4, с. 129.
5. Pettier В. Inclusif et exclusif dans le systeme personnel du quichua.— BFLS, 1963,
4 1 е annee, № 8, p. 533—536.
6. Панфилов В. 3. Взаимоотношение языка и мышления. М., 1971.
7 Панфилов В. 3, Языковые универсалии и типология предложения.— ВЯ,
№ 5.
8. Дмитриев Н. К. Турецкий язык. М., 1960, с. 40—41.
9. Дьяконов И. М. Семито-хамитские языки. М., 1935, с. 58—59.
10. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М. 1974, с. 205 и ел.
6
Об использовании местоимений в функции связки см. [10].
7
Учитывая наличие в кечуа ряда реликтов, свидетельствующих об активном
(в терминологии Г. А. Климова) прошлом этого ныне номинативного языка (см. [1,
с. 238—241]), было бы интересно исследовать предложение в языках активного строя
в плане его логико-грамматического членения.
112
ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
№ 1 1983
САРДЖВЕЛАДЗЕ 3. А.
114
romelman hrkwas j m a s a tyssa: гака, romel ars sajagel (Мт. 5, 22) «Кто же
скажет брату своему: „рака", что означает ненавистный»; о? S1 av в1щ
то> аЙеХфФ абтоЗ, Рдеа. ayvides mravalni ierusalrjind soplebisagan ucinares
mis pasekisa, romelsa hrkyan vnebaj (И. 11, 55) «Многие из всей страны
пришли в Иерусалим перед Пасхою, которое (слово) означает страда-
ние»; JHv 5E kyybt to ndo-flx, i&v 'Ioo&xicov, xat avsp^aav iroXXol sU cIepo3dXopia.
ucinares d-yesascaulisa mis pasekisasa, romel ars vnebaj (И. 13, 1) «Перед
праздником Пасхи, которое (слово) означает страдание»: Про 8к тт|с ёортт]?
тоо тгаах». soris missa, vitarca xilvaj perisa iliktronisaj, romel-igi okroj da
vecxli da rvali ertad sednobil arn (Иезек. 1, 4) «А из середины его как бы
свет iliktron, что состоит из золота, серебра и меди, сплавленных вместе»,
ср.: xal ev тш [xs3w au-coo a>? opaatc чдХехтрои. Издательница грузинского
текста Т. К. Цкитишвили специально указывает на то, что предложения
romel-igi okroj da vecxli da rvali ertad sednobil a m нет в иноязычных вер-
сиях [13, с. 6]. Точно такое же объяснение имеется и в другом случае
(Иезек. 1, 27) [13, с. 10].
Ошкская рукопись Библии (978 г.) сохранила древнегрузинские назва-
ния месяцев igrikaj «апрель» и vardobaj «май»: pirvelsa mas dyesa twesa adar
da nesesa, romel ars igrikaj da vardobaj (Есфирь 1, 2) «В первый день меся-
ца Нисана, который и есть igrikaj и vardobaj»; т§ щл то5 Ntoa.
В синайском многоглаве (864 г.) имеется такая ремарка: keleliel asurta
enisagan berjenta enasa stepanos da berjenta enisagan kartvelta enad gyrgyn
(c. 69) «Келелиел с сирийского языка на греческий (переводится) как
Степанос, а с греческого на грузинский как венец». В Шатбердском сбор-
нике (973—976 гг.) читаем: romelsa-igi berjenta hrkyan prasinos, romelsa
erkumis kartvelta enita mcwanisper (63 г) «То, что греки называют Праси-
ном, грузинским языком обозначается как mcwanisper (зеленого цвета)».
В тексте Удабнойского многоглава (X в.) объясняется греческое слово
aauvdktov: ars bunebaj, romel ars aminatoni, ubrjol (53 v) «Есть природа,
аминатон, не сопротивляющаяся».
А. Г. Шанидзе установил, что в древнегрузинском языке слово gonebaj
«разум» обозначало и «совесть» [14, с. 2]. Это подтверждается и лексико-
графической пометкой, найденной в тексте 1ег.-96 (XI в.): daamorcilnes
qovelni sulsa da mxilebaj igi synidisisaj, romel ars gonebaj mamxilebeli
borottaj (83 г) «Пусть подчинит духу плоть и обличение совести, то есть
разум ( = совесть) обличитель злых». В другой рукописи XI в. (1ег.-9)
указывается: mocamed akws twaluxwavi igi mxilebaj synidisisaj, romeli-igi
tanaganmxilvelad gamoitargmanebis (45 г) «Свидетелемоно имеет бесприст-
растное обличение совести, которая переводится сонаблюдателеад»
(ср. греч. У\ aovsibfi$iQ). Подобные лексикографические заметки часты
в письменных памятниках X I — X I I вв.
Интересны те замечания, которые касаются полисемантизма некоторых
греческих лексем. ЕфремМцире неоднократно подчеркивал,что это обстоя-
тельство может легко ввести в заблуждение не только неискушенного, но
и многоопытного переводчика. Он считал необходимым, чтобы слова,
имеющие различные значения, на грузинский язык передавались адек-
ватно греческому тексту. Так, например, в связи с греческим словом Fvo;xa
Ефрем Мцире пишет: berjulad mravalni targmani akws, egretve kartulad
sxwebr da sxwebr dasdeben da iqmareben cmidani mamani cwenni eptyme
da giorgi mtacmideli, vitarca adgilsa seetqwebodis, rametu ese mravalta
sitqwata scirs berjulad (A-24, X I I в. 13 г) «(Это слово) в греческом языке
имеет разные значения, и в грузинском языке святые отцы Евфимий и Ге-
оргий Святогорец употребляют его в разных значениях соответственно
контексту. Это свойство характерно для многих слов». Такое же мнение
высказано Ефремом Мцире в связи с греческим словом ottcav «вечность»:
seiscave, vitarmed berjenta enita mravalgwarad iqmareben saxelsa sauku-
nojsasa cmidata cerilta sina. amistysca me, vita t y t naatita enita arian,
egret damicerian sitqwani ese ac ceriltagan semoYebulni, rajta scna, vitar-
med amat sitqwata sina qovelgan saukunojsa saxeli ars berjulad, romeli
5* 115
cmidata mamata da mo^ywarta kartulisa targmanebisata odesme «sacu-
trod» utkwams da odesme «soplad» da odesme «zamad», xolo ac saciro iqo,
tyt vita matsa enasa ars, egre ceraj, rajta ara mouzavebel iqos matda targ-
mani mati (48 v) «Слово oucbv в греческом языке в святых книгах имеет
множество значений. Поэтому я перевел его так, как это слово употреб-
ляется в языке греков. В греческом языке во всех случаях пишется 6 aiojv,
которое святые отцы и мэтры грузинского перевода надлежащим образом
переводили то как „непостоянный, преходящий", то как „мир, край",
то как „время". Но я поступил иначе: написал так, как это слово упо-
требляется в греческом языке (ныне это необходимо), чтобы перевод непре-
менно был точным».
В грузинском языке слово suli употребляется как в значении духа (ср.
греч. то iTvsojia), так и в значении души (ср. греч. т{ фи"/т,). Это создавало
определенную трудность в деле интерпретации святых книг. По этому
поводу Ефрем Мцире пишет: orsaxe ars berjulad saxeli sulisaj — psiki,
romeli umetessa adgilsa samsynvelisa cil dadebul ars pavlesa sina, da kwa-
lad — pnewma, romeli-ese tyt tavadisa sulisa arsebasa ucodian da cmidisa-
tys igive itkumis. Xolo kartvelta uyonoebisagan erti saxeli akws sulisaj, ami-
stys ac masve da ertsa orgzis itqys (A-217, XII в., 322 г) «Грузинское слово,
обозначающее дух, в греческом языке имеет два эквивалента: tyu/ji, кото-
рое в посланиях Павла преимущественно обозначает душу, сущность са-
мого Духа, и rcvsSjia, которое употребляется в значении Святого (Духа).
В грузинском же языке из-за немощи его в обоих случаях имеется одно
и то же слово».
Для истории грузинского языка большое значение имеют те наблюде-
ния древнегрузинских писателей, которые касаются исконно грузинских
лексем. Очевидно, некоторые слова в XI — XIII вв. грузинскими писате-
лями считались либо архаизмами, либо специфичными для какой-то об-
ласти деятельности (т. е. принадлежащими к профессиональной лексике),
либо диалектизмами и т. д. Естественно, такие слова нуждались в спе-
циальных толкованиях.
Богатый материал предоставляет нам Гелатская Библия, которая да-
тируется специалистами XII в. [15, с. 153]. Так, например, здесь даются
пояснения относительно слов kocoli «коса (волосы)», vaci «козел (самец)»,
bylaci «льняная пряжа» и др.
Особо следует отметить то обстоятельство, что некоторые из этих слов
вообще не нашли отражения в словарях древнегрузинского языка или
им приписываются другие значения. В Гелатской Библии слово vaci
толкуется как «годовалый козленок»: vacisa, ege igi ars celicdeulisa tiknisa,
secirvaj ameno (Q-1152, 3 r) «vacisa, т. е. «годовалого козленка, жертво-
приношение сообщил». Слово vaci в словарях Сулхана-Саба Орбелиани
и И. В. Абуладзе (как и в других лексикографических работах) поясняет-
ся как «козел (самец)», значение же годовалого козленка не учитывается.
В грузинском языке слово simamr-i обозначает тестя. Это значение
зафиксировано во всех словарях грузинского языка. Лишь в Гелатской
Библии недвусмысленно указывается и на другое значение этого слова:
simamrad saxel-sdva mas, vitarca 3masa meirylisasa, vitar-igi mravalni
acca ucodeben esevitarta saxeldebita amit (Q-1152, 353 г) «Его называет
тестем, как шурина (брата жены), как многие ныне называют этим име-
нем таковых (родственников)».
Таким образом выясняется, что в XII в. слово simamr-i имело и зна-
чение «шурин (брат жены)». Этого и можно было ожидать. В картлий-
ском диалекте (самом близком к литературному языку на протяжении
всей истории грузинского языка) термин родства sidedr-i «теща» имеет и
значение свояченицы (сестры жены). Можно сделать вывод, что грузин-
ские родственные термины simamri и sidedri раньше имели более широкую
семантику, как это предполагает Э. Г. Соселия в ее недавно опубликован-
ной интересной работе [16, с. 101—108]. Данные Гелатской Библии и
картлийского диалекта подтверждают правильность этого предполо-
жения.
116
Слово bylac-i совершенно незнакомо грузинским словарям. В Гелат-
ской Библии сказано: da selisa ksoilsa samoselsa bylacad saxebsdebs «a
льняную пряжу называет bylac». Это слово по своему характеру относит-
ся к специфической области лексики.
К периферийной (профессиональной) лексике относятся также слова
Ьге «пленка злаков» и celxi «крупный остаток после обмолота хлеба»,
которые специально объяснены Ефремом Мцире: bre ucodian umsxylessa
mas culilisa bzisasa da uculilessa celxisasa, romeli ver cariyebvis karita, ara-
med zedamoeqadebis cxrilita (Ier.-9, XI в., 160 г) «Ьге есть крупнее половы
(мякины) и поменьше celxi, которое не уносится ветром, а снимается ре-
шетом». Интересен и тот факт, что оба слова сохранились в основном с из-
менением значения лишь в некоторых грузинских диалектах.
Некоторые примечания позволяют ясно понять, что в XI—XII вв.
часть древнегрузинской лексики рассматривалась как архаическая и нуж-
далась в специальном пояснении. Так, например, Ефрем Мцире пишет:
mrcobl ecodebis orkecsa, xolo mqis anazdaitsa [17, с. 97] «mrcobl обозначает
„двойной", a mqis „внезапный"». Эта помета интересна и тем, что она не
только указывает на архаизмы, но и на неологизмы.
Переводчик Гелатской Библии счел нужным обратить внимание чита-
телей на то, что слово ganvbicen «я очистил» является неологизмом (Q-1152,
280 г). Ефрем Мцире подчеркивает, что слово mdidaraj «богатая» (искусст-
венная форма с наращением суффикса женского рода -а на основу слова
mdidar-) создано им, a cicnaur-i принадлежит Евфимию Святогорцу (XI в.):
seiseave mdidaraj axalmopovnebulad dedlad sitqwad, rametu dedakaci ars,
morrryebeli cicnaurisaj, xolo cicnauri mamasa eptymes abresumis saxelad
moupovebia (A-1115, XII в., 153 v) «Знай, mdidaraj является новообра-
зованным словом женского рода, которое означает женщину, носящую
шелк, а слово cicnauri отец Евфимий нашел (изобрел) в качестве названия
щелка».
Особый интерес вызывает постановка древними учеными вопроса
о литературных и диалектных формах. Этому способствовало и то, что в
XI—XII вв. в литературный язык вторгся сильный поток живой речи,
что вызвало переоценку некоторых литературных норм. То, что раньше
считалось нарушением нормы, отражением нелитературной, живой (или
диалектной) речи, уже стало нормой. Проникновению форм разговорной
речи противились те писатели и ученые, для которых нормы уже отжив-
шего литературного языка оставались святыми. В этой борьбе старого
и нового постепенно побеждало новое, литературный язык неуклонно
сближался с народным. В победе новых норм решающую роль сыграло
то, что лучшие писатели средневековья Евфимий и Георгий Святогорцы,
Ефрем Мцире и другие хорошо осознавали необходимость обновления
корм грузинского литературного языка и своими произведениями спо-
собствовали этому необратимому и, главное, необходимому процессу.
Демократизацию литературного языка завершили представители светской
литературы, в первую очередь, гениальный поэт Шота Руставели.
Период, охватывающий XI—XII вв., в истории грузинского языка
принято считать эпохой отмирания древних норм и зарождения средне-
грузинского литературного языка. Естественно, что писатели и ученые
именно этой эпохи особенно остро ощущали процесс смешения старых
(т. е. литературных) и новых (т. е. диалектных) форм и довольно часто
и достаточно резко высказывались по этому вопросу.
Ефрем Мцире считал, что литературный (по его терминологии, cignuri
«книжный») является прекрасным, совершенным, глубоким. Литератур-
ному языку противопоставляется диалектная речь (по терминологии Еф-
рема: sopluri «деревенская») как грубая, простая. Несмотря на то, что
эти соображения Ефрема Мцире неверны (мы полагаем, что высказывания
Ефрема Мцире отражают мировоззрение и многих его современников),
они интересны для истории грузинской научной мысли. Конечно, нельзя
упускать из виду огромное влияние на становление и развитие грузинской
филологической науки византийской научной мысли.
417
Конкретные замечания Ефрема Мцире и других писателей, касающие-
ся отдельных диалектных форм, можно считать едва ли не единственными
источниками для изучения грузинской исторической диалектологии.
В рукописи 1ег.-15 (XI в.) сохранилась схолия Ефрема Мцире: qur-
tita cemaj ars; m^yi mimokcevita tittayta jlierad tkivnebisa sem^lebeli,
romelsa soplioni kurg ucodian (21 r) qurtita cemaj «(Бить кулаком) — есть
кулак, движением пальцев способный причинить сильную боль, деревен-
ские называют его kurg». Ефрем Мцире считает, что kur$i «кулак» диалект-
ное слово, оно противопоставляется литературному qurti, которое явля-
ется архаизмом, ибо уже нуждается в объяснении через m$iyi (id.). Из это-
го примечания мы узнаем статус синонимов: qurtilIm%iyitikur$i.
В древнегрузинском языке слово medgari, как правило, обозначает
лентяя, ленивого. Ефрем Мцире указывает, что в диалектной речи это сло-
во означало и лицемера, коварного: saxelsa amas medgarsa ori saxe akws:
cignurad mconaresa uqmobs medgarsa, xolo soplurad mzakwarsa hkyan
raedgari tyt kartulsa enasa zeda (A-689, XII в. 43 г) «Слово это medgari
имеет два значения: по-книжному medgari обозначает ленивого, а по-де-
ревенскому лицемера». Интересен и тот факт, что в этой же рукописи чи-
таем: romeltame adgilsa medgar mzakwarad gulisqma-iqopebis, uproisva
litonsa saubarsa sina (73 г) «В некоторых местах (Евангелия), преимущест-
венно в простой речи, слово medgari можно понимать как „лицемер"».
К сожалению, нам почти ничего не известно о происхождении многих
древнегрузинских писателей и переписчиков. Это является одной из при-
чин того, что трудно, а точнее, невозможно с уверенностью установить
источник того или иного диалектизма. В этих условиях ценнейшими ока-
зываются всякие прямые или косвенные сведения, указывающие на про-
исхождение диалектных форм. В завещании рукописи Н-1345 (XI —
XII вв.), содержащей перевод «Жития Андрея Юродивого», сказано:
ymertman ucqis, rajca cemisa umecrebisagan egeboda, kargad kmnasa da
simartlesadiamovicirve, magra dedaj odiss dacerili iqo da sitqwasascvalebda
(201 г — 201 v.)«fla знает Бог, что я очень постарался (насколько позво-
лило мое невежество) сделать хорошо и правдиво, но подлинник был на-
писан в Западной Грузии и заменял слова». Конечно, выражение пере-
писчика «заменять слова» свидетельствует о том, что список, который
служил подлинником этого текста, содержал лексические и грамматиче-
ские формы, характерные для речи Западной Грузии. Имеется здесь и пря-
мое указание на имеретинскую форму (139 v). Переписчик — предста-
витель Восточной Грузии. Это подтверждается и наличием в переписан-
ном им тексте специфических диалектизмов (подробно об этом см. [18,
с. 28]). Следует отметить и то, что в этой рукописи впервые в истории
грузинского литературного языка засвидетельствовано множество инте-
ресных диалектных форм.
В X—XIII вв. ведущее место среди деятелей грузинской культуры
занимали представители Южной Грузии (Месхети и Джавахети). Доста-
точно назвать имена лишь некоторых из них: Василий Зарзмели, Евфимий
и Георгий Святогорцы, Георгий Мцире, Шота Руставели.
В результате определенных исторических причин, в частности, втор-
жения арабов в VII в. и оккупации большой части Восточной Грузии,
политический и культурный центр страны на долгое время переместился
в южную Грузию. Естественно, что речь именно этого региона оказала
преобладающее влияние на литературный язык VIII—XII вв. Это вызы-
вало известную реакцию представителей иных областей. Так, например,
Василий Сайтури, переписчик Ier.-ЗЗ (Сборник, XIII—XIV вв.), в заве-
щании пишет: vgoneb, romel martlad damiceri ars, garna eseca ucqebul
iqavn, romel dedasa sina munkwesve diad ecera da misad nacvalad meqseu-
lad damiceria da amarzakisa nacvalad mqis da amistys mesxtaca semindevit,
enasa kartveltasa ese ukete moegwarebis (324 г — 324 v) «Думается (мне),
что я правильно переписал, но пусть знают все, что в подлиннике очень
часто имелось слово munkwesve («немедленно», «сразу»), и я вместо этого
слова написал meqseulad (id.), и слово amarzak (id.) заменил я словом
118
mqis (id.). За это я прошу месхов простить меня, грузинскому языку это
(то есть, как я написал) лучше подходит».
Очевидно, что Василий Сайтури слова munkwesve и amarzak считал
диалектными, в частности, единицами месхской речи, и он заменил их
«сугубо грузинскими» формами. За это он извиняется перед месхами. Здесь
уместно упомянуть и о том, что в руствелологии спорным считается во-
прос о локализации Рустави, колыбели гениального автора поэмы «Витязь
в тигровой шкуре». Однако Ш. В. Дзидзигури убедительно показал, что
языковые особенности поэмы находят интересные параллели именно в
месхском диалекте. Наряду с другими сведениями литературного и ис-
торического характера это обстоятельство можно считать наилучшим
доказательством того, что поэт происходил именно из месхетского Руста-
ви [19, с. 16—30]. Показательным в этой связи является и упрек Шоте
Руставели Теймураза I, который мы встречаем в поэме Арчи л а (1647—1713)
«Беседа Теймураза и Руставели»: semorye savaxuri ena mjime «Ввел ты
(в литературу) тяжелый язык джавахов» (джавахский диалект находится
в ближайшем родстве с месхским).
Арсений Икалтоели, по-видимому, уроженец Кахетии [20, с. 41],
перевел Догматику. В одном списке последнего произведения (А-205,
XIII в.) имеется ремарка: kaxuri leksi krecaj «кахетинское слово krecaj
(скалить зубы)». Это замечание ценно и тем, что оно впервые указывает
на форму одного из самых крупных диалектов грузинского языка.
Очень интересны случаи стилистической квалификапии лексических
и грамматических форм. В связи с употреблением формы 1-го лица мно-
жественного числа глагола вместо формы единственного числа перевод-
чик делает следующее примечание: ага itqys mrcmena, aramed gwrcmenao
(Ier.-32, Сборник, XII в.) «Не говорит: верю, а верим».
В древнегрузинском языке msurs «хочу, желаю» и mnebavs являются
синонимами. По мнению некоторых древних писателей, между этими поч-
ти абсолютными синонимами существует различие стилистического по-
рядка: ага itqys: mnebavs, aramed, romeli — igi usaqwarles ars amissa
da msoblebri, vitarmed: gwsuris (Ier.-6, «Толкование посланий Павла»,
XI в.) «Не говорит: mnebavs, a gwsuris, которое лучше выражает любовь
и родительское тепло».
В рукописи А-52 (Толкование Феофилакта Болгарского на Евангелие
от Иоанна, XI—XII вв.) имеется фраза: cna, agr*na ukwe iesu (121 v)
«Узнал, понял уже Иисус». На полях страницы редактор сделал следую-
щую пометку: cna agr^najsa nacvalia. sen, romelica gindes, igica dacere,
orive ar unda. «Cna является замещающим agrjna. Ты напиши то, которое
тебе будет угодно. Оба не нужны».
Следует особо выделить часть схолпй грузинских переводчиков, касаю-
щихся грамматических наблюдений. Переводчики заостряли внимание
читателей на явлениях, свойственных греческому языку, но чуждых гру-
зинскому.
Например, в грузинском языке нет грамматической категории рода.
Некоторые писатели XI—XII вв. пытались под влиянием греческого ис-
кусственно создать формы женского рода и, таким образом, противопоста-
вить формы мужского и женского родов. Особую усердность в этом на-
правлении проявлял Иоанн Петрици. В одном из комментариев к переводу
«Метафраса» Иоанна Ксифилина (Кут.-З, XVI в) Петрици указывает:
ber^ulni sitqwani qovelni ami dedalni arian, ami mamalni, anu araromelni,
saxelta mcodebelni-da akaca dedata enkratista dedlita sitqyta saxelsdebs:
monazonatao, xolo mamata — monazonta (259 г) «Все греческие слова
суть мужского, женского или среднего рода. Монахинь называет словом
monazona, а монахов словом monazon». Иоанн Петрици, указывая на су-
ществование категории рода в греческом, создал грузинскую форму mo-
nazona «монахиня». Эта попытка, однако, успехом не увенчалась.
Категория артикля характерна для многих языков, в том числе и
для греческого, но чужда грузинскому. Обилие переводных памятников
способствовало тому, что грузинские местоимения ese «этот (в отношении
119
к 1-му лицу)», ege «этот (в отношении ко 2-му лицу)», igi «тот» часто упот-
реблялись в тех случаях, где в греческом обычно имеется артикль. Конеч-
но, это являлось результатом влияния греческого языка (следует указать
и на то, что имелось существенное функциональное различие между грузин-
ским «артиклем» и греческим [21, с. 131—137]). Особый интерес вызывает
и то обстоятельство, что сохранилась обширная схолия анонимного ав-
тора XI—XII вв., в которой отрицается существование в грузинском
языке артикля (Обстоятельное исследование по этому вопросу подгото-
вила М. А. Шанидзе. Работа находится в печати.)
Обращалось внимание и на то, что в греческом языке топонимы нередко
употребляются в форме множественного числа. Ефрем Мцире, подчерки-
вая это обстоятельство (А-109. Сборник, 23 г), тем самым дает знать, что
данное явление не характерно для грузинского языка.
В тексте греческой Библии очень часто употребляется союз xal. Исто-
рики греческого языка объясняют это явление влиянием семитских язы-
ков [22, с. 363]. Такую же картину наблюдаем в текстах грузинских
версий Ветхого и Нового Заветов. Однако в этом случае на грузинский
язык воздействовал преимущественно греческий. Чрезмерно частое упот-
ребление союза da «и» было искусственным, что прекрасно осознавалось
древнегрузинскими писателями. В частности, об этом писал Георгий Свя-
тогорец, который указывал, что он хорошо понимает природу союза da «и»,
однако в то же время предупреждает переписчиков ничего не менять
в этом отношении (см. завещание рукописи Псалтыри, XII—XIII вв.
[23, с. 027]). Хорошо известно, что всякое изменение библейских текстов
(да и не только библейских) считалось недопустимым. В этом духе выска-
зывается и Ефрем Мцире (1ег.-43, Сборник, XII—XIII вв., 3 v).
Известно, что в древнегреческом союз xai употреблялся и в гипотакси-
ческих конструкциях, связывая главное и подчиненное предложения. На
последнюю особенность греческого союза и его грузинского эквивалента
имеется прямое указание в рукописи 1ег.-22 (Толкование Евангелия от
Марка и Луки, XII—XIII вв.): rametu cweulebaj ars ceriltaj, rajta don-ansa
iqmarebdes nacvalad rametujsa, vitar-igi itqodis raj: «da amao ars cxorebaj
kacisaj» nacvalad amissa: «rametu amao ars cxorebaj kacisaj»; da kwalad:
«sen ganhrisxen da cwen vcodet» nacvalad amissa: «rametu cwen vcodet»
«Особенностью Писания является то, что da („и") употребляется вместо
rametu („потому, так как, ибо"). Так, например, говорится „и тщетна
жизнь человеческая", вместо „ибо тщетна жизнь человеческая"; или:
„ты разгневался, и мы согрешили", вместо: „ты разгневался, ибо мы согре-
шили"». Аналогичное суждение встречаем и в рукописи А-52 (Толкование
Евангелия, XII в., 67 v).
В XI—XII вв. многое было сделано в области дальнейшей нормализа-
ции литературного языка. Ефремом Мцире была проведена коренная ре-
форма грузинской пунктуации [24, с. 33; ср. 25, с. 114—145]. Крупным
вкладом явилось создание им же лексикографического труда — словаря
неясных слов Толкования Псалтыри. Эта интересная работа издана
М. А. Шанидзе [17]. Ее значение в развитии грузинской грамматической
мысли уже неоднократно подчеркивалось исследователями [17, с. 117—
122; 26, с. 217-218].
В последнее время у нас усилился интерес к истории отечественной
лингвистической мысли. Об этом свидетельствует появление в свет коллек-
тивной монографии «История лингвистических учений» (Л., т. I, 1980;
т. II, 1981). Богатый и ценнейший в этом отношении материал проанали-
зирован в книгах Л. С. Ковтун [27—29]. Работ о раннем периоде истории
грузинской лингвистической мысли, к сожалению, пока почти нет. Цель
настоящей статьи скромна — показать лишь некоторые моменты филоло-
гической деятельности древнегрузинских писателей и ученых.
ЛИТЕРАТУРА
1. Марр Н. Я . Грамматика древнелитературного грузинского языка. Л., 1925.
2. Шанидзе А. Г. Грамматика древнегрузинского языка. Тбилиси, 1976 (на груз. яз.).
3. Имнаишвили И. В. Историческая хрестоматия грузинского языка, т. I. Ч . II .
Тбилиси, 1971 (на груз. яз.).
120
4. Цагарели А. О грамматической литературе грузинского языка. СПб., 1873.
5. Джавахишвили И. А. Первоначальный строи и родство грузинского и кавказских
языков. Тбилиси, 1937 (на груз. яз.).
6. Каухчишвили С. Г. Взгляды Ефрема Мцире по вопросам грамматики: Тезисы
докладов сессии Отд. общ. наук АН ГССР, Тбилиси, 1945.
7. Чинчаладзе М. И. Преподавание грузинского наречия в школе. Тбилиси, 1955
{на груз. яз.).
8. Сарджвеладзе В. А. Вопросы истории грузинского литературного языка. Тбилиси,
1975 (на груз. яз.).
9. Антоний I. Грузинская грамматика. Тбилиси, 1885 (на груз. яз.).
10. Brosset M. L'Art liberal. Paris, 1834.
11. Schjegren A. Liter. Anz. St. Peter. Zeitung, 1838, № 27.
12. Поцхишвили А. П. Из истории грузинской грамматической мысли. Тбилиси,
1979 (на груз. яз.).
13. Цкитишвили Т. К. Древне грузинские версии кн. Иезекииля. Тбилиси, 1976
(на груз. яз.).
14. Шанидзе А. Г. Немного из истории грузинского языка.— Литература да хеловне-
ба, 1949, 12 июня (на груз. яз.).
15. Гигинейшеили Б. К., Кикеидзе Ц. В. Перевод Библии эпохи Руставели.— В кн.:
Шота Руставели (Историко-филологические разыскания). Тбилиси, 1966
(на груз. яз.).
16. Соселия Э. Г. Анализ системы терминов родства (по материалам картвельских
языков). Тбилиси, 1979.
17. Ефрем Мцире. Толкование псалтыря. Изд. Шанидзе М. А.— В кн.: Тр. каф.
древнегрузинского языка ТГУ. 11. Тбилиси, 1968 (на груз. яз.).
18. Сарджвеладзе 3. А. Значение древне грузинских письменных памятников для
исторической диалектологии грузинского языка. Мравалтави, VIII. Тбилиси,
1980 (на груз. яз.).
19. Дзидзигури Ш. В. Наследие языка грузинских классиков. Тбилиси, 1971
(на груз. яз.).
20. Лолашвили И. А. Арсен Икалтоели (Жизнь и деятельность). Тбилиси, 1977
(на груз. яз.).
21. Мартиросов А. Г. О категории определенности и неопределенности имени в древ-
негрузинском.— В кн.: Арнольду Степановичу Чикобава (Сборник, посвященный
80-летию со дня рождения). Тбилиси, 1979 (на груз. яз.).
22. Blass F.lDebrunner A. Grammatik des neutestamentlichen Griechisch. Gdttingen,
1976.
23. Псалтирь. Изд. Шанидзе М. А. Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).
24. Каджая Л. Р. Разделительные знаки в древнегрузинских рукописях (VII—X вв.).—
В кн.: Палеографические разыскания. Тбилиси, 1965 (на груз. яз.).
25. Джавахишвили И. А. Грузинская палеография. Тбилиси, 1949 (на груз. яз.).
26. Глонти А. А. Основы грузинской лексикографии. Тбилиси, 1971 (на груз. яз.).
27. Ковтун Л. С. Русская лексикография эпохи средневековья. М.— Л., 1963.
28. Ковтун Л. С. Лексикография в Московской Руси XVI — начала XVII вв. Л.,
1975.
29. Ковтун Л. С. Древние словари как источник русской исторической лексикографии.
Л., 1977.
121
ВОПРОСЫ Я З Ы К О З Н А Н И Я
1983
ПУМПЯНСКИЙ А. Л.
О ПРИНЦИПЕ ЯЗЫКОВОЙ МНОГОЗНАЧНОСТИ
Акад. П. Н. Федосеев отмечает актуальность философского обобщения
данных естественных наук в эпоху научно-технической революции. В ос-
нову подобного обобщения должны быть положены законы и категории
марксистской философии [1, с. 148—149].
В итоге многолетнего исследования языка естественных наук (химии,
физики, биологии, математики, кибернетики), исходя из марксистского
положения о диалектической связи языка и мышления и социальной обус-
ловленности языка, мы пришли к выводу, что исключительно важной
проблемой, связывающей общественные и естественные науки, является
проблема многозначности языковых единиц. В решении этой проблемы
заинтересованы как лингвисты, так и кибернетики, ибо «при отсутствии
правильного методологического подхода к вопросам взаимоотношения
наук бурные успехи в одной отрасли науки могут породить тенденции, не
только не способствующие развитию других отраслей, но даже тормозя-
щие их» [1, с. 139].
От решения проблемы языковой многозначности в значительной мере
зависит ответ на важный социальный и мировоззренческий вопрос: какое
место занимает человек в такой сложнейшей системе, как «природа, чело-
век и техника»?
С позиций современного марксистского языкознания «язык и мышление
образуют такое диалектически противоречивое единство, в котором язык,
при определяющей роли мышления, представляет собой относительно
самостоятельное явление, в свою очередь оказывающее определенное об-
ратное воздействие на мышление» [2, с. 3]. Существует мышление в чувст-
венно-наглядных образах, являющихся результатом непосредственного
воздействия на мышление объектов действительности и не обязательно
сопряженных со знаковой репрезентацией, и мышление абстрактное, обоб-
щенное, осуществляемое в логических формах, в виде понятий, осущест-
вляемых посредством знаков того или другого рода [3, с. 48—49]. Язык
возникает и функционирует двояко: как средство осуществления абстракт-
ного, обобщенного мышления и как средство общения [3, с. 104—105].
В языке различаются две стороны — материальная и идеальная. Пер-
вая сторона воспринимается чувственно и представлена системой звуков,
различные сочетания которых материально оформляют языковые единицы.
Некоторые языковеды склонны считать, что письменный текст, электриче-
ские импульсы, электромагнитные волны и перфокарты являются матери-
альной стороной языка, поскольку они материальны и передают ту же се-
мантическую информацию, что и звучащая речь. Фактически «...являясь
вторичными субститутами естественного языка, все искусственные знако-
вые системы, включая письмо, кодируются в различные неязыковые ма-
териальные субстанции и декодируются из них только благодаря сущест-
вованию их естественного субстрата, языковой знак которого — звуча-
ние — является их языковой материальной стороной» [4, с. 57].
Вторая, идеальная сторона языковых единиц представлена их значе-
ниями, которые существуют в сознании человека: «...идеальная сторона
билатеральных языковых единиц, имея ту же онтологическую природу,
что и содержание абстрактного, обобщенного мышления, формируется
в связи с отражением объективной действительности, является образом
(в гносеологическом смысле)» [3, с. 79].
Абстрактное, обобщенное языковое мышление дает возможность син-
тезировать, концентрировать в каждой звуковой материальной единице
в обобщенном виде много разных значений. Подобная диалектическая
122
связь между двумя сторонами языка была впервые обоснована марксист-
ской диалектикой. В. И. Ленин отмечал: «Всякое слово (речь) уже обоб-
щает... Чувства показывают реальность; мысль и слово — общее» [5,
с. 246].
Это высказывание В. И. Ленина подтверждается действием в языке
и мышлении принципа языковой многозначности, согласно которому каж-
дая фонетическая единица языка потенциально способна опосредованно
воплотить много разных значений, одно из которых конкретизируется
в процессе речевого общения при помощи лингвистических и экстралингви-
стических «лимитаторов». Материальную, фонетическую единицу языка,
воплощающую не менее двух любых языковых значений, целесообразно
обобщенно именовать «омофоном» (одно звучание разных значений) [6, 7].
Языковая многозначность — омофония — существует с незапамятных
времен и прослеживается в качестве важнейшего качественного и коли-
чественного принципа языка и мышления на протяжении многих тысяче-
летий. О ней свидетельствуют данные таких древних языков, как шумер-
ский, ассирийский, персидский, китайский, тангутский [8—10]. Анализ
письменных знаков, передававших в этих языках фонетическое звучание
языковых единиц (фонетических логограмм), свидетельствует, что почти
все они были омофонами [8, с. 122]. В шумерском языке омофон [kur] озна-
чал «земля», «страна», «гора», в древнеегипетском языке омофон [х — п—
р] означал глагол «быть» и существительное «жук-скарабей», омофон
[м — н — х] имел значения «папирус», «юноша», «воск» [8, с. 196] и т. д.
и т. п. Естественно, что языковая многозначность была хорошо известна
древним грекам. В «Илиаде» Гомера (песнь XX, строфы 248—249) читаем:
(Гибок язык человека, речей для него изобильно
Всякпх; поле для слов и туда и сюда беспредельно [И].,
Аристотель постулирует: поскольку количество слов — ограничено, а чис-
ло вещей (предметов) — не ограничено, неизбежно, что одно и то же слово
наделено многими значениями [12, с. 536]. Этот диалектический постулат
принадлежит к самым замечательным достижениям древних греков [9].
Постулат Аристотеля о неизбежности языковой многозначности (омофо-
нии) был знаком арабским ученым X—XI веков н. э. Они тоже утвержда-
ли, что в языке количество значений не соответствует количеству слов,
ибо значения (смыслы) не ограничены, а слова ограничены, поскольку
они строятся из ограниченного по своей природе количества звуков [10,
с. 65].
Причиной языковой многозначности является многосторонность объек-
тов действительности, о чем говорил В. И. Ленин, разъясняя принципи-
альное отличие марксистской диалектической логики от формальной ло-
гики [13]. С тех пор лингвисты показали на конкретном материале разных
языков, что богатство языка находится в прямой зависимости от степени
развития в нем многозначности языковых единиц (омофонии). Р. А. Буда-
гов пишет: «Многозначность слова естественных языков народов мира —
это одна из важнейших особенностей их лексики, одна из важнейших осо-
бенностей человеческого языка вообще. Именно поэтому следует говорить
о законе многозначности слова, о законе лексической полисемии» [14,
с. 123].
Знаменательно, что абсолютное большинство людей практически не
ощущает в своем языке многозначности (омофонии). Это свидетельствует
об абстрактности, обобщенности человеческого мышления, о способности
человека конкретизировать из омофонов то единственное значение, ко-
торое ему необходимо для речевой коммуникации. Мы, в частности, отме-
чали, что англичане воспринимают исключительно многозначный глагол
to involve как явление, характерное для английской научной и техниче-
ской литературы во всей его многогранности и простоте [15, 1965, с. 27].
С изобретением человеком письма действие принципа языковой много-
значности (омофонии) было распространено также на графические субсти-
туты фонетических систем [4, с. 57]. Каждая графическая единица оказа-
лась потенциально способной опосредованно символизировать много раз-
123
ных звуков, один из которых конкретизируется в процессе речевого обще"
ния при помощи лингвистических и экстралингвистических лимитаторов.
Графическую единицу языка, символизирующую не менее двух любых
фонем, целесообразно обобщенно именовать «омографом» (одно графиче-
ское обозначение разных звучаний). Графическая многозначность (омо-
графия) исторически присуща всем языкам и количественно возрастает
при изменении фонетических систем (произношения), сопровождаясь «пе-
реосмыслением» старого правописания [4, с. 51—53]. Так, например, рез-
кое изменение английского вокализма в XV—XVI вв. привело к тому,
что 5 гласных букв английского алфавита, символизируют сейчас 22 глас-
ных звука.
Благодаря абстрактному, обобщенному мышлению омография в род-
ном языке практически не ощущается, и, в частности, англичане при помо-
щи графико-фонетических лимитаторов выявляют необходимое для про-
цесса общения, конкретное звучание многозначного омографа [16].
И тем не менее, языковая многозначность воспринимается многими как
неестественное, не соответствующее законам развития природы, сугубо
отрицательное явление. Свыше тысячи лет многие ученые стремятся подчи-
нить язык и мышление формально-логическому закону симметрии, господ-
ствующему, по их мнению, в природе во всех ее проявлениях. Возведя
этот принцип в абсолют, не допускающий исключений, они настойчиво
ратуют за изъятие из языка и речи омофонии и омографии как нарушаю-
щих общую симметрию, природную гармонию мира. Они стремятся искус-
ственно внедрить формальное, взаимно однозначное, симметричное соот-
ветствие в языке между звучанием и значением, между написанием и зву-
чанием.
Еще в XII в. было предложено ввести в исландский язык однозначные
графические правила по принципу звук — буква. Был пересмотрен ис-
ландский алфавит, созданный на основе латинского, и предложено,
в частности, ввести вместо 5 гласных букв 18 в соответствии со звуками,
представленными в исландском языке. В середине XV в. делались попытки
реформировать французское правописание. С тех пор зафиксировано боль-
шое количество аналогичных предложений. Бернард Шоу завещал боль-
шую сумму денег для ликвидации многозначности английской орфогра-
фии. В Китае много лет говорили и писали о неминуемой реформе китай-
ской орфографии, а потом оказалось, что в ликбезах крестьяне осваивали
китайскую грамоту за несколько месяцев. Около двадцати лет назад в на-
шей стране много шума вызвала инициатива по «упорядочению» русского
правописания. Начались споры, как следует писать — заец или заиц.
Все указанные попытки свести к однозначности орфографические нормы
старописьменных языков оказались бесплодными.
В XVII—XVIII вв. предлагались различные проекты однозначных ис-
кусственных языков. Считалось, что искусственный язык должен иметь
лишь о д и н способ спряжения, склонения и построения слова [17].
В XIX в. создаются однозначные международные языки (интерлингва).
Один из них поддерживал Лев Толстой («волапюк»), другой — Бодуэн де
Куртенэ («эсперанто»). Все эти языки оказались малоэффективными.
Начиная с 40-х гг. XX в. представители естественных наук требуют
покончить с многозначностью всех научных и технических терминов и
создать однозначную терминологию на логической, «научной» основе [18].
Сама жизнь доказала неправомерность подобных теорий [19].
Последний и самый мощный «удар» по многозначности был нанесен
языку кибернетиками, которые начиная с 50-х гг. XX в. обещают создать
«искусственный интеллект» и осуществить полноценный автоматический
перевод научных и технических текстов. Для достижения этих целей ки-
бернетики рассматривают язык так, как будто все слова в нем однозначны.
Поскольку многозначные языковые единицы не поддаются чисто количест-
венной формализации, кибернетики просто «упрощают» и «огрубляют»
язык [20]. Даже располагая мощной техникой, за 30 лет интенсивных уси-
лий кибернетики не смогли преодолеть языковую многозначность. Полно-
ценный автоматический машинный перевод оказался утопией, а утвержде
124
ния о его достоинствах и перспективах — плодом безответственной рекла-
мы. До сих пор остаются в полной силе известные высказывания таких уче-
ных, как А. Эттингер, И. Бар-Хиллел. Еще в 1963 г. А. Эттингер отме-
тил, что рекламные заявления прессы и безответственных ученых лишены
основания, а И. Бар-Хиллел указал на полную бесперспективность полно-
ценного машинного перевода, о возможностях которого идет такое коли-
чество необузданной болтовни, что невольно приходишь в ужас, а во мно-
гих случаях в полное замешательство [21, с. 7]. То же относится и к реаль-
ности создания кибернетического «искусственного интеллекта» [4, с. 46—
48; 22]. И все же существует мнение, что возможно и необходимо строить
«интеллектуальные системы», которые смогут давать решения, «качество
которых будет не хуже, а иногда и лучше по сравнению со средним естест-
венным интеллектом» [23, с. 351. Изложив сомнения специалистов в реаль-
ности работ по инженерной лингвистике в этом направлении и их предло-
жение повременить, Р. Г. Пиотровский утверждает, что «...такое предло-
жение решительно отвергается современной наукой. Социальный заказ
на построение систем ИИ, включая системы МП, с восточных языков,
а также сложные ИПС с лингвистическим обеспечением, настолько важен,
что его выполнение нельзя отодвигать на неопределенный срок» [23, с. 35].
В передаче по ЦТ (12 марта 1981 г., 18.00—18.30) акад. В. М. Глушков
заявил, что кибернетиками выполняется социальный заказ нашего об-
щества — обеспечить к концу этого столетия создание промышленных ро-
ботов с искусственным интеллектом среднего человека. Это, по утвержде-
нию В. М. Глушкова, необходимо обществу, так как в ближайшем буду-
щем все граждане будут иметь высшее образование и не захотят быть рабо-
чими. Но уже 31 июля 1981 г. главный редактор журнала «Коммунист»
Р. Косолапов в статье «Атакующий класс», опубликованной газетой «Прав-
да», разъяснил: «Наивно и аполитично выглядят позаимствованные из пи-
саний западных футурологов псевдосоциологические схемы, согласно кото-
рым социальная структура будущего общества изображается абсолютно
лишенной трудящейся массы, в виде комбинации заменивших ее „умных"
роботов и их господ — „яйцеголовых" интеллектуалов. В подобных схе-
мах... марксистско-ленинский классовый подход подменяется технократи-
ческим, а вместо универсально развитой массовой социалистической демо-
кратии преподносится главенство немногих академически зрелых спе-
циалистов, некоей научно-технической „элиты"».
П. Н. Федосеев неоднократно отмечал необоснованность претензий ки-
бернетиков решать вопросы за другие науки [1, с. 143; 24]. Утверждения
о том, что менее чем за два десятилетия будет разработано действующее
лингвистическое обеспечение мифического «среднего естественного ин-
теллекта»— очередная бесплодная попытка преодолеть многозначность
языковых форм [15, 1981, с, 333].
Безуспешность описанных попыток преодолеть языковую многознач-
ность и особенно несостоятельность тридцатилетней атаки на многознач-
ность со стороны кибернетиков наглядно доказала их лингвистическую
бесперспективность.
Сейчас уже нет никакого сомнения, что именно многозначность языко-
вых форм позволяет человеку применять в процессе общения ограничен-
ное количество языковых средств для выражения неограниченного коли-
чества значений (смыслов), сообщать и понимать не только известные, но
и зарождающиеся, еще неизвестные мысли. Многозначность лежит в осно-
ве непрерывного совершенствования языка и не только не мешает, а, нао-
борот, помогает общению людей, является непременным условием разви-
тия и совершенствования языка и мышления. Абстрактное, обобщающее
человеческое мышление, способное в единичном воспринимать общее, а в об-
щем единичное, обладает уникальной способностью выбирать из много-
значности тот однозначный вариант языковой единицы, который необхо-
дим в каждом конкретном случае процесса коммуникации. Способный
к однозначному восприятию многозначных языковых единиц уникальный
мозг человека можно уподобить архигигантской ЭВМ, несоизмеримой по
своему качеству и количественным масштабам со всеми ЭВМ всех гряду-
125
щих «поколений». Ни одна ЭВМ, построенная на формализованном коли-
чественном принципе двоичных сигналов (кодов) («или» — «или», 1—0)
«искусственного интеллекта», никогда не сможет обеспечить расшифров-
ку сложнейшей многозначности естественных языков [4, с. 46—481.
Отсюда следует, что древние греки, воспринимавшие гибкость, беспре-
дельность и неизбежность многозначности слова диалектически в единстве
с однозначностью, оказались значительно прозорливее многих своих по-
томков [И, 12].
Наступило время вернуться к позитивному восприятию языковой
многозначности и: квалифицировать ее как величайшее достижение эволю-
ции человечества. Поскольку марксистское языкознание исследует всеоб-
щие законы развития языка в диалектическом единстве с мышлениемг
исходя из социальной обусловленности языка, а марксистская философия
изучает всеобщие законы развития природы, общества и мышления, язы-
ковую многозначность целесообразно рассматривать в лингвофилософ-
ском плане, с учетом отражения законов и категорий марксистской диа-
лектики. Подобное рассмотрение позволяет исследовать взаимосвязь меж-
ду материальной стороной языка (звуковой оболочкой) и идеальной
стороной языка (значениями), а также между фонетической и: графической
системами языка. Появляется возможность обосновать универсальный
принцип языковой многозначности (омофонии и омографии).
Подобное лингвофилософское восприятие многозначности обусловли-
вает новый методологический подход к ее изучению. Мы разграничиваем
такие аспекты многозначности, как диахронный и синхронный, монолинг-
вистический и билингвистический [4, с. 3]. В отношении научной и техни-
ческой литературы основополагающее значение имеет принципиальное
разграничение в синхронном плане монолингвистической (внутриязыко-
вой) и билингвистической (межъязыковой) многозначности. В пределах
одного языка синхронная многозначность практически не ощущается.
Совсем иначе обстоит дело с билингвистической многозначностью. Для пол-
ноценного понимания научной и технической мысли на иностранном язы-
ке и эквивалентного перевода научной и технической литературы необхо-
димо учитывать многозначность в пределах двух языков на всех языковых
уровнях. Детальное исследование билингвистической многозначности
научной и технической литературы, выявление и описание билингвистиче-
ских эквивалентов в соответствующих языках внесет значимый вклад в со-
временное языкознание и позволит преодолеть кризис в машинном пере-
воде научной и технической литературы [15, 1981, с. 3341.
Лингвофилософское понимание языка характерно для ученых, изучаю-
щих язык в плане соотношения языка и мышления. Первая лингвофилософ-
ская школа зародилась в конце XVII в. в аббатстве Пор Рояль. Ее созда-
тели А. Арно, П. Николь, Д. Лансело, опираясь на учение Аристотеля
о трехчленности суждения (логический субъект, связка, логический преди-
кат), взгляды Декарта и рукописи Паскаля, рассмотрели соотношение
языка [в книге «Искусство говорить» (Грамматика)] и мышления [в книге
«Искусство мыслить» (Логика)] [25, см. «Приложение»].
В 1848 г. продолжатель этой школы А. Вейль (Франция) положил на-
чало лингвофилософской концепции актуального членения предложения
[21, с. 32—39; 15, с. 324]. В 1963 г. советский лингвист и философ
В. 3. Панфилов предложил теорию логико-грамматического членения
предложения [26]. В свое время Институт языкознания АН СССР имено-
вался Институтом языка и мышления. События, произошедшие в языко-
знании в начале 50-х гг., временно отодвинули изучение взаимоотношения
языка и мышления на второй план. Однако в 1957 г. была опубликована
монография «Мышление и язык», а в 60-х гг. состоялась оживленная дис-
куссия но этой проблеме, материалы которой были изданы в 1967 г. в кол-
лективной монографии «Язык и мышление» [27]. В 1971 г. В. 3. Панфилов
публикует книгу «Взаимоотношение языка и мышления» [2], а в 1977 г.
«Философские проблемы языкознания» [3]. Значительный вклад в исследо-
вание соотношения языка и мышления внесли также О. С. Ахманова,
Р. А. Будагов, Ю. Д. Дешериев, Д. П. Горский, С. Д/Кацнельсон,
126
Г. В. Колшанский, А. Г. Спиркин, Г. В. Степанов, А. В. Федоров,
П. Н. Федосеев, Ф. П. Филин, П. В. Чесноков. Работы советских языко-
ведов, философов и логиков показали, что современное марксистское язы-
кознание является разделом филологии, это «наука о естественных челове-
ческих языках в их реальном, исторически обусловленном существовании
и развитии, в их неразрывной связи с мышлением, это наука о важнейшем
средстве человеческого общения и передаче от поколения к поколению
культурно-исторических традиций данного общества» [28].
В основу марксистского языкознания легли лингвофилософские взгля-
ды о языке и мышлении, высказанные К. Марксом и Ф. Энгельсом. Они,
в частности, писали: «... язык есть практическое, существующее и для дру-
гих людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, дей-
ствительное сознание, и, подобно сознанию, язык возникает лишь из по-
требности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми»
{29, с. 29 ]и «...ни мысли, ни язык не образуют сами по себе особого царст-
ва..., они — только проявления действительной жизни» [29, с. 449].
Диалектическому, лингвофилософскому пониманию языка и мышле-
ния противостоит чисто лингвистическая трактовка языка современными
«структуралистами» разных направлений, опирающимися в большей или
меньшей степени на теорию Ф. де Соссюра о языке как знаковой системе,
изложенную в его посмертно опубликованном (1916) «Курсе общей линг-
вистики» [301.
Понятие «языковая система» в лингвистике существовало давно.
Ф. Энгельс, не употребляя слово «система» применительно к языку, пре-
красно сознавал, что в каждую эпоху язык выступает как целостное явле-
ние. Системное понимание языка было также у Бодуэна де Куртенэ. Пер-
вым лингвистом, специально отметившим, что язык представляет собой
систему, был Ф. де Соссюр. По мнению многих лингвистов, теория
Ф. де Соссюра ознаменовала поворотный пункт в лингвистике XX в.
Однако провозгласив, что язык является системой, Ф. де Соссюр избрал
не более сложный — диалектический, а более простой — формально-логи-
ческий метод ее описания. Воспитанный на знаменитом формально-логи-
ческом принципе «tertium поп datur», Ф. де Соссюр рассматривал все ди-
хотомии в системе языка с позиций формальной логики («или» — «или»)
и выбирал один вариант, представлявшийся ему более четким и логичным.
В результате этого произвольного выбора Соссюр наложил на описанную
им систему языка целый ряд жестких ограничений. В строгом соответствии
с формальной логикой система языка оказалась закрытой (замкнутой),
статичной, симметричной, синхронной.
Не знающая диалектических противоречий, чисто лингвистическая,
замкнутая система, предложенная Соссюром, показалась многим лингви-
стам чрезвычайно перспективной для структурных исследований языка,
что предопределило быстрые «успехи» структурной лингвистики и ее
применение к искусственным языкам. Представилась возможность легко
описывать эту однозначную систему (структуру), препарировать ограни-
ченные, по определению, языковые факты и быстро получать якобы бес-
спорные и перспективные результаты без необходимости проверки и под-
тверждения их реального соответствия языку и мышлению. Соссюровские
ограничения системы языка как бы приравняли науку о языке к естест-
венным наукам —^математике, физике, кибернетике. Это послужило ос-
нованием к привлечению для анализа языковой системы количественных
математических, «математизированных», структуралистических и стати-
стических методов. Началась структурная «диссекция» текстов, лишен-
ных семантической осмысленности [31—34]. За образец «научности» на-
чали выдаваться работы, смоделированные по образцу естественных наук.
Лингвистические исследования запестрели законами физики, теоремами
и формулами математики, принципами дополнительности, относительно-
сти, вероятности.
Как всегда бывает при чрезмерном упрощении подхода к языку и мыш-
лению (ср. психологическое направление Г. Габеленца и Г. Штейнталя
[21,с. 27—32]),через некоторое время выявились существенные недостатки
127
соссюровского понимания системы языка. Конкретные языковые факты
показали, что в языке не все закономерное системно и не все системное
закономерно [35, с. 8; ср. также с. 22—23]. Многие ученые перестали ис-
следовать язык как целостную систему и перешли на изучение языковых
подсистем [36]. Появилось новое понятие: «антисистема» языка.
Лежащие в антисистеме естественных языков противоречия и являются,
пишет Ф. П. Филин, «главным препятствием в решении таких задач, как
свободный машинный перевод..., создание так называемого „искусственного
интеллекта"... и многие другие задачи кибернетики» [37].
На материале научной и технической литературы разных языков выяв-
лено и подробно описано много «антисистемных» языковых фактов на фоне-
тическом, лексическом, грамматическом уровнях, в том числе и в первую
очередь факты монолингвистической, билингвистической, синхронной и
диахронной многозначности на всех уровнях [ср. 4, 15, 19, 21, 25]: факт
распада правила «согласования времен» в английском языке [15], факт
нелинейного логико-грамматического распределения информации в пред-
ложении и наличия «третьего» порядка слов в аналитических языках
[15,21,25].
Следует отметить, что антисистемные языковые факты наблюдаются
исключительно в пределах соссюровской системы языка и вступают в рез-
кое противоречие не с живой, объективной реальностью естественных язы-
ков, а с игнорирующими языковую многозначность построениями кибер-
нетиков.
Рассмотренный нами материал показал историческое противоборство
двух подходов к языковой многозначности — диалектического и фор-
мально-логического. Как указывал В. И. Ленин, «... практика человека,
миллиарды раз повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами
логики. Фигуры эти имеют прочность предрассудка, аксиоматический ха-
рактер именно (и только) в силу этого миллиардного повторения» [5,
с. 198].
Аристотель выявил в логике диалектическое начало — многознач-
ность языковых единиц — и обосновал три закона формальной логики:
тождества, непротиворечия и исключенного третьего. Накопление эмпири-
ческих фактов непрерывно требовало их логического осмысления, что при-
вело к закреплению в сознании людей законов формальной логики. При
этом особое внимание всегда обращалось и обращается на соблюдение
закона тождества, согласно которому один и тот же предмет не мыслится
как два различных предмета [2, с. 88]. Эта однозначность определяется
в логике как важнейшее условие ясности, определенности мышления. Ос-
новы формальной логики уже давно закладывались в сознании людей.
Постепенно они приобрели аксиоматический характер. Ф. де Соссюр не
упоминает о законах формальной логики, но несомненно, что он исходил
из них при решении этого вопроса.
Однако закон тождества не имеет абсолютного характера и может нару-
шаться в естественных языках из-за присущей им многозначности [2, с. 89],
в том числе, по нашим данным, и графической многозначности [4, с. 52].
Абсолютизацией сферы действия закона тождества, прочностью этого
предрассудка и объясняется лингвистическая несостоятельность попыток
«подогнать» языковые закономерности под законы формальной логики.
Марксистская философия отнюдь не отрицает ценности формальной
логики, но подчеркивает ее философскую ограниченность. Если законы
формальной логики фиксируют моменты покоя (статика), прерывности
(синхрония), то законы диалектической логики фиксируют движение, из-
менение (динамика), непрерывность (диахрония) в единстве с моментом
покоя, прерывностью [38]. Отмечая ограниченность законов формальной
логики — тождества, непротиворечия и исключенного третьего,—Ф. Эн-
гельс показал, что наряду с безусловным, пригодным повсюду принципом
«или» — «или» формальной логики, диалектическая логика оперирует
также и принципом «как то, так и другое» и опосредствует противополож-
ности [39, с. 526 —528]. В. И. Ленин в этой связи писал: «Чтобы действи-
тельно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи
128
и „опосредствования". Мы никогда не достигнем этого полностью, но требо-
вание всесторонности предостерегает нас от ошибок и от омертвения» [13].
Итак, для того, чтобы действительно познать язык, охватить, изучить
все его стороны, все связи, все «опосредствования», во избежание ошибок
при изучении языковой системы надо использовать не только принцип
формальной логики «или» — «или», tertium non datur, но и принцип диа-
лектической логики: «как то, так и другое». Тогда, учитывая двухтысяче-
летний опыт развития языкознания, можно прийти к пониманию системы
языка как открытой (незамкнутой), о д н о в р е м е н н о однозначной
и многозначной, синхронной и диахронной, симметричной и асимметрич-
ной, статичной и динамичной.
В таком случае все явления, связанные с «антисистемой», органически
впишутся в диалектическое понимание языка как системы в рамках со-
временного марксистского языкознания и найдут свое объективное отраже-
ние во всех проявлениях языковой жизни общества, его истории и культу-
ры, его мышления на всех стадиях развития человечества, в его научном
и техническом прогрессе, будут способствовать разработке полноценного
машинного перевода и определят пределы осуществления «искусственного
интеллекта».
Сейчас же надо признать неоспоримый факт существования у нас двух
разных наук о языке, обусловленных различным пониманием его системы.
Разумно согласиться с предложением А. С. Чикобава: «На наш взгляд,
следует различать науку о реальных (естественных) языках и науку о фор-
мализованных языках, прикладное значение которой неуклонно возра-
стает. Эта наука отлична не только по предмету изучения, но и по методам,
которые ею используются: инженерная (кибернетическая) лингвистика —
самостоятельная негуманитарная наука» [40]. «Без правильного понима-
ния роли и места отдельных наук в общей системе современных знаний,—
подчеркивает П.Н.Федосеев,— без точного уяснения принципов, на осно-
ве которых разные науки объединяются друг с другом и соотносятся
с другими отраслями знания, нельзя избежать многих серьезных трудно-
стей, столкновений и тяжелых отрицательных последствий» [1, с. 138].
По предложению О. С. Ахмановой, науку об искусственных языках сле-
дует именовать интерлингвистикой [28]. Основной задачей этой науки яв-
ляется семиотическое изучение вопросов, связанных с созданием и функ-
ционированием однозначных вспомогательных языков — эсперанто,
волапюк, интерлингва, математических языков-посредников, информацион-
но-логических языков и вспомогательных кодов для машинного перевода
и «искусственного интеллекта», обеспечиваемых «инженерной лингвисти-
кой».
Принципиальное различие между языкознанием и интерлингвистикой
заключается в том, что языкознание изучает открытую, многозначную
систему естественных языков, а интерлингвистика — закрытую, однознач-
ную систему искусственных языков. Языкознание опирается в своих
исследованиях на диалектическую логику, интерлингвистика — на фор-
мальную логику; «... математические, логические, кибернетические обоб-
щения не могут решать такие проблемы, как проблема субъекта и объекта,
человека и природы, природы и общества, теории и практики и целый ряд
общеметодологических проблем, которыми занимаются именно филосо-
фия, диалектический и исторический материализм» [1, с. 1481.
Благодаря своему уникальному и универсальному качеству — откры-
тости и многозначности — язык человека способствует формированию
однозначных, закрытых (замкнутых) систем естественных наук, гаранти-
рующих их «точность» в пределах обобщений, допускаемых каждой кон-
кретной наукой, и синтеза эмпирических фактов в исследуемой области
знаний. Без наличия у человека открытой и многозначной системы языка
не могли бы возникнуть и развиться ни математийа, ни физика, ни кибер-
нетика. Кроме того, формально-логический аппарат естественных наук не
только является плодом языковой системы, но способен развиваться и
творить великую научно-техническую революцию только потому, что его
создатели непрерывно развивают этот аппарат на основе все той же откры-
129
той, многозначной лингвофилософской системы, обусловленной взаимодей-
ствием языка и мышления в процессе социальной (исторической, культур-
ной) эволюции человечества. Ибо, как отмечал К. Э. Циолковский, точ-
ному расчету предшествует фантазия.
«Большой круг вопросов возникает на стыке кибернетических исследо-
ваний. Речь идет прежде всего о философском осмыслении новых принци-
пов и понятий, внесенных в науку кибернетикой»,— пишет П. Н. Федосе-
ев [1, с. 156]. Мы надеемся, что этому осмыслению будут способствовать
как изложенные нами соображения, так и рассмотрение принципа языко-
вой многозначности с учетом асимметрии материальной и идеальной сторон
языка, механизма переосмысления значений при передаче новых мыслей
и снятия многозначности в конкретных актах речевого общения.
ЛИТЕРАТУРА
1. Федосеев П. Я . Коммунизм и философия. 2-е изд. М., 1971.
2. Панфилов В. 3. Взаимоотношение' языка и мышления. М., 1971.
3. Панфилов В. 3. Философские ^проблемы языкознания. М., 1977.
4. Пумпянский А. Л. К вопросу о материальной стороне языка.— ВЯ, 1980, № 3.
5. Ленин В, И. Философские тетради.— Поли. собр. соч., т. 29.
6. Richter E. Ober^Homonymie. Beitrage zur Griechischen und Lateinischen Sprach-
forschung. Wien — Leipzig — New York, 1926.
7. Karcevskij-PS. Du dualisme asymmetrique du signe Hnguistique.— TCLP, 1929, № 1.
8. Истрин В. А, Развитие письма. М., 1961.
9. История лингвистических учений. Древний мир. Л., 1980.
10. История лингвистических учений. Средневековый Восток. Л . , 1981.
11. Гомер. Илиада. М., 1978.
12. Аристотель Соч. Т. 2. М., 1976.
13. Ленин В. И. Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого
и Бухарина.— Поли. собр. соч., т. 42, с. 289—290.
14. Будагов Р. А. Человек и его язык. М., 1974.
15. Пумпянский А. Л. Введение в практику перевода научной и технической литера-
туры на английский язык. М., 1965 (2-е доп. изд., М., 1981).
16. Пумпянский А. Л. Английский литературный язык (связь произношения и право-
писания). М.. 1963.
17. Дрезен Э. В ^поисках всеобщего языка. М . — Л . , 1925, с. 26.
18. Лингвистические проблемы научно-технической терминологии. М., 1970.
19. Пумпянский А. Л, Лексические закономерности научной и технической литера-
туры. Англо-русские эквиваленты. Калинин, 1980.
20. Ветров А. А. Методологические проблемы современной лингвистики. М.т 1973,
с. 39.
21. Пумпянский А. Л. Информационная роль порядка слов в научной и технической
литературе. М., 1974.
22. Брушлинский А. В. Почему невозможен искусственный интеллект.— ВФ, 1979,
№ 2, с. 60.
23. Пиотровский Р. Г, Лингвистические аспекты «искусственного разума».— ВЯ,
1981, № 3.
24. Федосеев П. Н. Философия и современное научное знание.— ВФ, 1961, № 7, с. 19.
25. Пумпянский А. Л. Грамматические закономерности научной и технической лите-
ратуры. Англо-русские эквиваленты. Калинин, 1982.
26. Панфилов В. 3. Грамматика и логика (грамматическое и логико-грамматическое
членение простого предложения). М.— Л м 1963.
27. Язык и мышление. М., 1967.
28. Ахманова О. С , Александрова О. В. Некоторые теоретические проблемы советского
языкознания.— ВЯ, 1980, № 6, с. 24.
29. Маркс Я., Энгельс Ф. Немецкая идеология.— Соч. 2-е изд., т. 3.
30. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.
31. Филин Ф. П. К проблеме социальной обусловленности языка.— ВЯ, 1966, № 4.
32. Адмони В. Г. Языкознание на переломе?— ИЯШ, 1968, № 3.
33. Ахманова О. С. Естественный человеческий язык как объект научного исследо-
вания? — ИЯШ, 1979, № 2.
34. Филин Ф. П. О специальных теориях в языкознании.— ВЯ, 1978, № 2.
35. Маковский М. М. Системность и асистемность в языке. М., 1980.
36. Успенский Б. А. Отношение подсистем в языке и связанные с ними универсалии.—
ВЯ, 1968, № 6.
37. Филин Ф. П. Противоречия в развитии языка.— ВЯ, 1980, № 2, с. 19.^
38. Шугайлин А, В, К вопросу о соотношении традиционной, математической и диалек-
тической логик.— В кн.: Актуальные проблемы диалектической логики. М.,
1981, с. 48.
39. Энгельс Ф. Диалектика природы.— Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20.
40. Чикобава Арн. Историзм и лингвистика.— ВЯ, 1980, № 6, с. 3.
130
ВОПРОСЫ Я З Ы К О З Н А Н И Я
1983
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
РЕЦЕНЗИИ
Васильев Л,М. Семантика русского глагола.— М.: Высшая школа, 1981. 184 с.
Рецензируемая книга Л. М. Васильева идентифицирующие и дифференцирую-
отличается от многих семантических ис- щие, при этом в разных семантических
следований прежде всего тем, что изу- парадигмах один и тот же компонент мо-
чаемый языковой материал представлен жет иметь разные функции. Так, компо-
здесь не ограниченным числом единиц, нент «быстро» является дифференцирую-
групп, классов, а цельным массивом лек- щим по отношению к говорить — разго-
сики, извлеченной из семнадцатитомного варивать— произносить — тараторить —
«Словаря современного русского лите- мямлить и идентифицирующим по от-
ратурного языка» и четырехтомного ношению к тараторить — мчаться —
«Словаря русского языка* АН СССР. нестись.
«Семантика русского глагола» Л. М. Ва- Вторым по важности (после семемы)
сильева — итог многолетних и неодно- автор считает понятие семантической
кратно апробированных разысканий уче- синтагмы. Будучи основными единицами
ного, конечной целью которых, как мож- семантической системы языка, «и зна-
но думать, является полное описание чения (семемы), и семантические синтаг-
глагольных лексем русского языка. В ре- мы связаны друг с другом более или ме-
цензируемой публикации Л. М. Васильев нее регулярными семантическими оппо-
обобщает свои наблюдения над десятью зициями по тем или иным их структур-
классами русского глагола, представ- ным компонентам» (с. 31—32).
ляющими обширное и весьма сложное по Оппозитивный метод служит теорети-
своей структуре семантическое поле ческим основанием как семантической
психической деятельности человека. классификации, так и конкретного ана-
Вводя читателя в круг исследуемой лиза языкового материала исследования,
проблематики (с. 4—15), автор подчер- однако характеристика оппозиций дана
кивает непреходящую значимость сема- в книге лишь в самом общем виде, без
сиологических идей традиционного оте- должной детализации, без систематиза-
чественного и зарубежного языкознания. ции тех типов отношений (оппозиции по
Называя современное языкознание струк- семам каузативности — некаузативно-
турной (системной) лингвистикой — отме- сти, бытийности — становления, целе-
тим существенность заключенного в скоб- направленности — нецеленаправленно-
ки уточнения,— автор присоединяется сти, результативности — нерезультатив-
к точке зрения Ф. П. Филина и не считает ности и др.), которые последовательно
правомерным противопоставлять струк- рассматриваются при описании состава
турную и традиционную лингвистику и границ глагольных классов.
и соответственно — структурную и тра- Объектом своего исследования Л.М. Ва-
диционную семантику. сильев считает не только собственно гла-
В теоретической части рецензируемой гольные лексемы, но и их функциональ-
книги (с. 15—42) дается краткая харак- ные эквиваленты: сочетания типа прини-
теристика идей и понятий современной мать участие в чём-л., обращать внима-
лингвистической семантики, рассмат- ние на что-л. и т. п., фразеологические
риваются принципы классификации гла- сращения и единства типа втереть очки
гольной лексики. Языковое значение (се- кому-л., набить руку на чем-л. и т. п м
мему), основную единицу семантики, глагольные перифразы типа становить-
автор определяет как психологическую ся глухим, лишаться слуха и т. п. Это
сущность, что, как известно, соответст- решение ученого является вполне обос-
вует ленинской теории отражения. Типы нованным и, на наш взгляд, единственно
значений (семем) характеризуются их функ- правильным. Без функциональных экви-
циями и их структурой. В плане выраже- валентов невозможно было бы дать адек-
ния различаются эксплицитные и импли- ватное описание семантических пара-
цитные компоненты значения, последние дигм, групп, классов, неизбежны были
«выявляются лишь в лексико-семантичес- бы лакуны, обусловливающие искажен-
ких парадигмах, через лексико-семантичес- ное или даже превратное представление
кие оппозиции и через контекст» (с. 22). о системных отношениях лексических
По типу отношений компоненты значе- единиц.
ния могут быть синтагматическими и па- Характеристика глаголов психичес-
радигматическими, а по характеру отно- кой деятельности дается в соответствии
шений выделяются доминирующие и за- с числом выделенных классов в десяти
висимые компоненты. По своей функции различных по объему параграфах (с. 43—
компоненты значения подразделяются на 168). Систематизируя громадный и, под-
131
черкнем, практически неадаптируемый роумно показывает автор, это семанти-
материал толковых словарей, автор по- ческое сближение, сигнализируемое наре-
следовательно стремится провести чет- чием внимательно, отмечается лишь
кие границы анализируемых глагольных у глаголов целенаправленного актив-
классов и вместе с тем показать смысло- ного восприятия: можно внимательно
вую и структурную скрепленность се- наблюдать, следить, слушать, смотреть
мантического поля глаголов психичес- и т. д., но нельзя внимательно чувство-
кой деятельности. Степень близости вать, замечать, видеть, слышать, мыс-
между выделенными классами различна. лить и т. д.
Наиболее тесные отношения отмечают- В общих выводах работы (с. 168—184)
ся между семью классами, связанными сформулированы теоретические положе-
с областью чувств [глаголы ощущения, ния, убедительно подтверждающиеся
глаголы желания, глаголы восприятия, наблюдениями автора над изученным
глаголы' внимания, глаголы психичес- семантическим полем глагольной лекси-
кого (эмоционального) состояния, гла- ки и дающие новое освещение смежным
голы эмоционального переживания, гла- языковым явлениям. Системные отноше-
голы эмоционального отношения], ния глаголов психической деятельно-
и тремя последними, связанными с обла- сти,—заключает автор,— скрепляются эк-
стью мысли (глаголы мышления, глаголы виполентными оппозициями по разно-
знания, глаголы памяти). образным семантическим признакам.
Принципы и приемы описания глаголь- Необходимо, однако, иметь в виду, что
ной лексики целесообразно рассмотреть эти оппозиции охватывают, как правило,
на примере характеристики первых трех не весь словарный состав класса, кроме
классов. того, лишь две из них (оппозиции по се-
Глаголы ощущения, обозначающие от- мам положительной — отрицательной
ражение в сознании биологически обу- модальности и каузативности — некау-
словленных сигналов о внутреннем со- зативности) представлены в десяти клас-
стоянии организма, подразделяются ав- сах, одна (оппозиция по семам бытийно-
тором на целый ряд групп и подгрупп. сти — становления) отмечается в девя-
В составе семантических парадигм с ис- ти классах, другие оппозиции свойствен-
ходными глаголами ощущать, болеть, ны обычно четырем-пяти классам. Это
зудеть, мерзнуть и др. единицы класса означает, что ошюзитивный метод, буду-
противопоставлены друг другу по се- чи надежным инструментом семантичес-
мам бытийности — становления {бо- кого анализа, обнаруживает не только
леть — разбаливаться), некаузативно- системность, но и асимметричность, не-
сти — каузативности (мерзнуть — мо- регулярность лексических отношений.
розить) и др. Однако эти оппозиции не Уделяя большое внимание формаль-
являются регулярными. Автор обнаружи- ным свойствам глаголов психической
вает примечательное явление: в русском деятельности, Л. М. Васильев приходит
языке нет глаголов со значением станов- к выводу о том, что они крайне неодно-
ления ощущения, но много глаголов со родны и только в своей совокупности,
значением «терять на время чувствитель- включающей связи и отношения с гла-
ность» (неметь, онемевать, цепенеть, оце- гольными перифразами, могут служить
пеневать, каменеть, костенеть, окосте- показателем существенных семантичес-
невать, коченеть, мертветь, отекать, ких различий между глаголами. Так,
затекать, деревенеть, застывать, леде- например, глаголы эмоционального со-
неть и др.). стояния синонимически могут заме-
Семантическая взаимосвязанность гла- щаться тремя перифразами: а) быть в
голов ощущения и глаголов желания состоянии грусти (печали, тревоги,
проявляется в том, что они «могут быть страха...); 6) чувствовать (испытывать)
истолкованы посредством родового по от- грусть (печаль, тревогу, страх...);
ношению к ним слова ощущать: болеть — в) проявлять (выражать) грусть (печаль,
,,ощущать боль", хотеть — „ощущать тревогу, страх...), тогда как глаголы
внутреннюю потребность в чем-л." эмоционального отношения допускают
и т. д.» (с. 52). Однако в отличие от пер- замену лишь двумя последними: «можно,
вых,— отмечает автор,— глаголы жела- скажем, испытывать и проявлять ува~
ния (хотеть, желать, иметь охоту жение, но нельзя быть в состоянии ува-
и др.) содержат в своей семантике сему жения, равно как можно относиться
посессивности. Есть и другие отличия: к кому-л. с уважением, но нельзя отно-
глаголы желания сочетаются с инфини- ситься к кому-л. с грустью* (с. 177).
тивом, для них продуктивен лишь усили- Глаголы психической деятельности,
тельный префикс раз- (рас-): разохо- образующие вполне автономное семанти-
титься, разохотить и т. д. ческое поле, многими своими сторонами
Класс глаголов восприятия подразде- перекрещиваются и переплетаются с це-
ляется на пять подклассов: глаголы с об- лым рядом других семантических полей.
щим значением восприятия, глаголы слу- На конкретных примерах автор показы-
хового восприятия, глаголы обоняния вает их тесное семантическое взаимодей-
и глаголы осязания. Глаголы первого ствие с глаголами поведения, с глагола-
подкласса, будучи нейтральными к оп- ми речи, с глаголами звучания, с глаго-
позиции по конкретным орудийным се- лами цветообозначения, с глаголами фи-
мам восприятия, могут употребляться зического действия и воздействия и др.
вместо глаголов остальных подклассов «Семантические классы слов (большие
(воспринимать, замечать — предметы, и малые),— считает Л. М. Васильев,—
звуки, запахи, вкус). Глаголы восприя- чаще всего накладываются друг на друга,
тия тесно примыкают к глаголам внима- перекрещиваются и взаимодействуют
ния (четвертый класс). Однако, как ост- друг с другом. Замкнутых семантических
132
классов слов (лексических по леи)..., 132) теряется не выделенный особо гла-
вопреки мнению Й. Трира и его едино- гол казаться — показаться, активность
мышленников, очень мало» (с. 183). употребления которого не идет ни в ка-
В заключение отметим некоторые недо- кое сравнение со всеми другими глаго-
четы рецензируемой КНИГИ. лами группы, а его безличная форма (Мне
В описательной части исследования казалось, показалось, что..,) не называет-
конкретные наблюдения и обобщающие ся в следующем разделе (с. 132—137),
выводы автора не сопоставлены с суж- где анализируются единицы со значением
дениями других ученых. Это объясняет- «полагать». В составе глаголов жела-
ся, по-видимому, прежде всего практи- ния основная функциональная нагрузка
ческой неизученностью материала, впер- падает на форму хотеть и ее безличный
вые вводимого в научное обращение, од- вариант хотеться. Если учитывать это
нако полная отстраненность от литера- обстоятельство, то не вполне убедитель-
туры предмета, принципиальный отказ ным представится заключение автора
от анализа определений значения глаго- о том, что глаголы желания, в отличие
лов в толковых словарях не способствует от многих других семантических клас-
объективной оценке аргументированности сов, почти не сочетаются с приставками
и перспективности предлагаемых реше- начинательного значения. Безличная до-
ний и доказываемых положений. минантная форма данного класса (захо-
Многочисленные примеры, приводимые телось) выражает это значение с несом-
автором, дают четкое представление о со- ненной грамматической регулярностью.
ставе и классификации глаголов психи- Отмеченные недочеты имеют частный
ческой деятельности, но в книге, к сожа- характер и не затрагивают ни общей кон-
лению, нет ни алфавитного списка, ни цепции, ни основных положений рецен-
систематизированных указателей анали- зируемой книги. Дальнейшее исследова-
зируемых глагольных лексем. Этот недо- ние семантики русского глагола, анализ
чет, компенсируемый отчасти отсылкой смысловой структуры имен, изучение за-
автора к его предшествующей публика- кономерностей лексической системы рус-
ции (см. с. 5), представляется существен- ского языка может дополнить и уточнить
ным не только потому, что он осложняет наблюдения ученого, но в этих после-
восприятие языкового материала, но и дующих разысканиях не могут не учиты-
потому, что он может каким-то образом ваться как обобщающие выводы, так и
повлиять на использование результатов конкретные результаты рассмотренной
анализа в работах других исследователей. работы.
Функциональная нагрузка лексических Книга Л. М. Васильева, адресованная
единиц не может, естественно, полностью специалистам различного профиля и от-
учитываться в собственно семантическом крывающая новое направление лексико-
анализе. Этот аспект является предметом логических исследований, дает отчет-
грамматических наблюдений, которые мо- ливое представление об основных идеях
гут дополнить или скорректировать вы- современной лингвистической семан-
воды семасиолога. Рассматривая иссле- тики и, безусловно, будет способствовать
дование Л . М. Васильева в этом плане, их дальнейшему развитию.
нельзя не обратить внимания, например,
на то, что среди возвратных глаголов со Чернов В. И.
значением «представляться» (с. 131 —
133
чинается книга принадлежащим также Б. Н. Флоря подробно останавливает-
Б. Н. Флоре научным введением: «Ска- ся и на положении в католическом мире
зания о начале славянской письменности середины IX в., обстоятельно обосновы-
и современная им эпоха» {с. 5—69). вая, что основное расхождение солунских
Разные части книги содержат обширную братьев с немецкими миссионерами со-
библиографию. стояло в том, что Константин и Мефодий
Происхождение славянской письмен- перевели на славянский язык основные
ности Б. Н. Флоря методологически пра- церковнослужебные книги, в первую
вильно рассматривает в качестве объек- очередь — Евангелие, а также Апостол
тивного фактора, связанного с процессами и, может быть, Паремейник. Это про-
классообразования и формирования фео- тиворечило установке католической церк-
дальной государственности на славян- ви о праве ознакомления с указанными
ских территориях. В новых государствах текстами только клира, народ же должен
складывались институты управления, был знакомиться с содержанием основных
которые имели многообразные и сложные церковных книг из уст священников, а са-
функции, в том числе связанные с состав- мостоятельно мог читать лишь второсте-
лением письменных актов на понятном пенные произведения. Поэтому только
славянскому населению языке. К числу эти последние переводились немецким ду-
такого рода коммуникационных задач ховенством на местные языки (староне-
принадлежала и проблема церковной мецкий, старославянский латинскими
литературы, возникшая после принятия буквами и пр.), а основные религиозные
христианства в VIII—IX вв. некоторыми произведения излагались на латынит
славянскими странами. недоступной народу. Автор приходит
Древнейшим произведением, в котором к правильному выводу, что перевод сла-
прямо говорится, что с принятиехМ хри- вянскими первоучителями таких сложных
стианства были предприняты попытки произведений, как Евангелие и др., оз-
создания славянского письма, является начал «не просто возникновение литера-
Сказание о письменах древнеболгар- турного языка средневековых славян,
ского писателя конца IX — начала X в. но его сложение уже сразу в тех зрелых,
Храбра (Черноризца Храбра). В трактов- развитых формах, которые вырабатыва-
ке создания совершенной системы пись- лись в греческом тексте оригиналов как
ма, построенной в середине IX в. с уче- результат многовекового литературного
том особенностей славянского языка, развития» (с. 33).
Б. Н. Флоря исходит из известного по- Б. Н. Флоря объясняет политической
ложения, что эта система письма возникла гибкостью солунских братьев их пере-
«не в славянских странах, а в Византии, ход в подчинение к папе римскому; под-
и ее создателями были дети „друнгария" робно рассказывает об отношении пап-
из Солуни-Фессалоники Константин и ства к делу Константина и Мефодия. Ав-
Мефодий» (с. 7). Автор строго следует тор раскрывает взаимоотношения между
за канвой житий Константина и Мефо- Мефодием и княжеской верхушкой по-
дия — источников, которые содержат сле смерти Константина в 869 г. Он тща-
сведения об их жизни и деятельности. тельно анализирует апологетику сла-
Б. Н. Флоря четко проводит мысль о вянского языка как равного греческому
том, что создание славянского письма и латыни, представленную в Житии Кон-
было проявлением широких политических стантина, а также раскрывает содержа-
планов византийского государства и церк- ние отраженных в нем теологических
ви IX в. Константин при содействии взглядов.
Мефодия начал работу над славянским
письмом по поручению византийских Серьезное внимание уделяет исследо-
правительственных кругов. Скорейшему ватель атрибуции Жития Константина.
ее завершению способствовало прибытие Из-за недостатка фактических данных он
в Константинополь посольства из Вели- не склонен вставать ни на одну из наи-
кой Моравии с просьбой прислать еписко- более вероятных точек зрения по этому
па и учителя, который мог бы объяснить вопросу — считать автором произведения
мораванам на их родном языке положения Климента Охридского или Мефодия
христианского учения. Следует согласить- с учениками. Внимательно анализирует
ся с выводом автора, «что если решение Б. Н. Флоря, опираясь на источники
поручить Константину создать письмо и историографию, вопросы, связанные
для славян и было принято правитель- со смертью Мефодия, написанием его
ством, то быстрое и успешное его выполне- Жития, атрибуцией этого памятника.
ние было личной заслугой Константина, Автор рецензируемой книги повествует
отнесшегося к порученному ему делу с го- о горькой участи, постигшей учеников
раздо большим воодушевлением, чем сами Мефодия в Моравии после его смерти.
инициаторы этого предприятия» (с. 21). Интересно рассказывается в книге об
Автор правильно характеризует со- их последующей плодотворной деятель-
бытия, связанные с зарождением славян- ности в Болгарии по распространению
ского письма, как в определенной степе- славянского письма и достигнутых ими
ни случайные, но однако бывшие проявле- успехах в литературной и церковной дея-
нием необходимости, обусловленной про- тельности. Тщательно освещается во-
цессами формирования феодальных го- прос о культурном перевороте, проис-
сударственных институтов на славянских шедшем в Болгарии на рубеже IX и X вв.,
территориях. Конкретно это проявилось в который «привел к окончательному сло-
поддержке, которую оказал делу Констан- жению славянского варианта византий-
тина и Мефодия моравский князь Рости- ского круга европейской средневековой
слав в условиях противодействия братьям культуры» (с. 54). Автор заинтересован-
со стороны немецкого духовенства. но рассказывает о константино-мефоди-
134
евских традициях в других славянских том, будто бы интерес к филологии у сла-
странах, в том числе на Руси. вянских учителей шел в ущерб точным
Далее Б. Н. Флоря подробно останав- наукам. У Б. Н. Флори указанное не-
ливается на историографии Сказания верное отношение выразилось в утвер-
о письменах Храбра и результатах изу- ждении, что «точными науками Констан-
чения источников о происхождении сла- тин не интересовался» (с. 12). Может
вянского письма. Автор знакомит с дис- быть, этим объясняется то, что в книге
куссией по этой проблеме, которая дол- не обсуждается нумерационный прин-
гие годы ведется между учеными в разных цип построения глаголицы. Как извест-
странах, и в качестве первого и важней- но, вопрос о том, что глаголица изна-
шего итога называет «точное установле- чально была задумана устроенной по
ние того факта, что Константин-Кирилл нумерационному принципу, разрабаты-
создал именно глаголическую азбуку» вался такими видными учеными, как
(с. 58). Такой вывод решает важный во- Н. Н. Дурново и Н. С. Трубецкой. Они
прос о назначении сочинения Храбра. считали, что первые девять букв глаго-
Древнеболгарский автор защищал в нем лического алфавита играли роль еди-
глаголическую азбуку, против которой ниц, следующие девять — десятков, иду-
выступали не греки, как считали неко- щие далее девять — сотен, остальные
торые ученые, а образованные представи- девять — тысяч. Получалось в первона-
тели болгарской знати и болгарского чальной глаголице 36 букв, порядок
духовенства, приверженные к записи которых определялся цифровой системой
родной речи греческими буквами. «Бол- [2-4].
гарские оппоненты Храбра не отказались В Сказании о письменах Храбра го-
от своей мысли положить в основу ал- ворится о 38 буквах. Как отмечает
фавита греческое письмо, но под влиянием Б. Н. Флоря, по мнению ряда исследо-
его критики проделали значительную вателей (Ф. Мареш, В. А. Мошин и др.)?
работу по приспособлению этого письма тот состав глаголической азбуки, каким
к особенностям славянского языка. Гре- его трактует Храбр, сложился позднее,
ческий алфавит был дополнен теми бук- в последнем десятилетии IX в. Подтвер-
вами принесенной из Моравии азбуки, ждением того, что первоначально в ал-
которые передавали специфические для фавите было 36 букв, в частности, служит
славянского языка звуки, при этом был Азбучная молитва древнеболгарского
введен ряд новых графем для передачи писателя Константина Преславского
звуков, характерных именно для болгар- (с. 178).
ских говоров, и опущены те графемы гла- Чтобы прийти к мысли о нумерацион-
голической азбуки, которые отражали ном принципе построения азбуки, Кон-
характерные особенности западносла- стантин-Кирилл должен был обладать
вянских говоров Щаннонии и Моравии» знаниями по основной части математики
(с. 61). Так выглядит процесс кристал- того времени — арифметике, в которую
лт1зации кириллицы, происходивший са- нумерация входила в качестве самосто-
мое позднее на рубеже IX и X вв. в ятельного действия. Это обстоятельство
Первом Болгарском царстве, в свете Б. Н. Флоря недооценивает. Однако, от-
современных научных данных, которые мечая, что одним из учителей Констан-
скрупулезно обобщает в своей работе тина был Лев Математик, Б. Н. Флоря
П. Я. Флоря. правильно обращает внимание на то,
Советский автор в отдельных случаях что указанный факт прошел мимо внима-
не соглашается с мнениями зарубежных ния исследователей. Из этого следует
кэллег. Так, отмечая важность кон- необходимость пересмотра существующего
кретных наблюдений Й. Влашка над ху- взгляда о чисто гуманитарном стиле
дожественной формой Сказания о пись- мышления Константина.
менах, Б. Н. Флоря аргументирован- Это подтверждается текстом Жития
но отвергает основной тезис чехословац- Константина, где перечисляются пред-
кого исследователя о том, что первона- меты, которые Константин изучал под
чальный текст Храбра был стихотворным, руководством учителей: «И в 3 месяца
но затем его перэработали без учета его овладел всей грамматикой и за иные
метрической структуры. взялся науки, научился же и Гомеру,
Больную научную ценность предста- и геометрии, и у Льва, и у Фотия диалек-
вляют подробные комментарии к трем тике, и всем философским учениям, а сверх
публикуемым славянским памятникам. того и риторике, и арифметике, и астро-
Сообщаемые сведения фактического и номии, и музыке, и всем прочим эллин-
библиографического характера вводят ским учениям» (с. 73). Комментируя это
читателя в круг важных и увлекательных место, Б. Н. Флоря считает, что «Гомеру
дачных, которые с живописной силой и геометрии Константин учился у Льва,
дэлоляяюг систематическое изложение а всем остальным наукам — уже у Фотия»
проблема происхождения славянского (с. 109).
письма, представленное во вступительной Итак, Житие Константина содержит
статье. данные о его знакомстве с арифметикой,
Б. Н. Флоря останавливается на су- геометрией и астрономией. Более того,
щественном для правильного понимания в нем есть сведения о том, что методы
происхождения славянского письма во- этих наук он ценкл и использовал в сво-
поосе — о стиле мышления Константина- ей деятельности.
Кирилла, но, к сожалению, разрабаты- Один такой пример содержит XIII
вает его все же с недостаточной полнотой. глава Жития Константина, где^говорится
Так, среди части ученых, занимающихся о прочтении им пророческой надписи на
кирилло-мефодиевской проблематикой, чаше из драгоценного камня в соборе
распространено ошибочное убеждение в Софии в Константинополе (с. 86). Над-
135
пись содержала число 9091. Константин автора Жития к естественным наукам
произвел расчет и установил, что это мог быть обусловлен аналогичным отно-
число является пророческой датой рож- шением к ним Константина.
дения Христа; «Рассчитал же тонко Думается, что приведенные данные
Философ и нашел: от двенадцатого года существенно дополняют представление
правления Соломона до (наступления) о Константине как только «чистом» гу-
царства Христова девять сот и девять манитарии. Житие говорит о том, что
лет. И это — пророчество о Христе» он был одним из образованнейших людей
{с. 86). своего времени, имевшим не только бле-
Одной филологической подготовки, стящую филологическую подготовку, но
которая была необходима для расшифров- и выдающиеся знания и навыки в обла-
ки еврейских и самаритянских пись- сти естественных наук, главным образом,
мен на чаше, было недостаточно для в арифметике — основе его хронологи-
правильного их истолкования как про- ческих достижений. Поэтому Констан-
роческих о Христе. Для этого надо было тин вполне мог оценить как положитель-
разбираться в библейской исторической ное качество нумерационный принцип,
хронологии, требующей умения точно по которому были построены некоторые
производить довольно трудоемкие ма- существовавшие в его время алфавиты,
тематические подсчеты. Людей, знавших например, армянский и грузинский
семитские языки не хуже Константина, и применить его в глаголице. Не исключе-
было и до него в столице Византии нема- но, что Константин самостоятельно при-
ло, однако надписи «никто не мог ни шел к идее о нумерационном построении
прочесть, ни перевести» (с. 86). Все дело, новой славянской азбуки. Это согласу-
думается, заключалось в том, что Констан- ется с его стилем мышления, сформиро-
тин в отличие от филологически образо- вавшимся под определенным влиянием
ванных людей своего времени владел точных наук.
богатыми знаниями о календаре и умел В работе Б. Н. Флори встречаются
хорошо оперировать цифрами. Это и по- мелкие погрешности, которые не влияют
зволило ему решить трудную хронологи- на общую высокую оценку его труда, но
ческую задачу, которая не поддавалась оставляют досадное впечатление. Так г
другим. на с. 124 ч и с л а 909 и 989 названы
Второй пример содержится в XVII гла- цифрами.
ве Жития Константина. Здесь говорит- На с. 180 говорится: «Обращение к
ся, что когда Константин находился Мюнхенскому абецедарию показывает, что
в Риме, то к нему обращались люди как здесь между „n"H,,w" помещен знак...».
к ученому и мудрому человеку и просили Однако в действительности порядок ука-
объяснить различные сложные вопросы. занных букв в Мюнхенском абецедарии
Приходили и поспорить с ним по про- обратный.
блемам религии. «Еврей же некий также Противоречиво изложен вопрос о мо-
приходил и спорил с ним, и сказал ему нашестве Константина. Комментируя
однажды: „По расчету лет не пришел заключительную главу его Жития,
еще Христос, о котором говорят книги Б. Н. Флоря перечисляет три сущест-
и пророки, что родится от девы". Фило- вующие точки зрения по этому вопросу:
соф же, рассчитав ему все годы от Адама 1) Константин перед смертью принял
по поколениям, показал ему со всей тон- схиму, т. е. до этого был монахом; 2)
костью, что (уже) пришел, и сколько лет он стал монахом с принятием имени Ки-
прошло с того времени до этой поры, и, рилла только на смертном одре; 3) Кон-
научив его, отпустил» (с. 91). стантин перед смертью добавил к своему
Для убеждения оппонента в том, что имени имя своего святого патрона Ки-
он заблуждается, Константину необ- рилла (с. 141). Отсюда следует, что
ходимы были знания об иудейской и хри- вопрос — был ли до своей кончины Кон-
стианской календарных системах, дан- стантин монахом или светским лицом —
ных о хронологии ветхозаветной и еван- остается неясным. Поэтому вызывают
гельской истории и твердое умение в слож- недоумение замечания, что Константин
ном счете. был монахом уже во время своей миссии
Есть в VI главе Жития Константина в Халифат и Хазаршо (с. 17) и позже,
фрагмент, содержание которого косвенно когда византийское правительство напра-
подтверждает высокое место естествен- вило его в Великую Моравию вместе с
ных наук в представлении Философа. братом Мефодием (с. 195).
В нем повествуется о религиозном ди- Недостатком книги, по нашему мне-
спуте между Константином и арабами. нию, является отсутствие оригинальных
При этом агиограф в качестве показа- текстов житий и Сказания Черноризца
теля значительного интеллектуального Храбра, которые даются только в вос-
развития последних, наряду с другими произведении на современный русский
факторами, указывает на их знакомство язык. Публикация оригиналов посиль-
с геометрией и астрономией: «Агаряне, ными графическими средствами (граж-
люди умные и начитанные, наученные данский шрифт с добавлением необходи-
геометрии, и астрономии, и другим уче- мых знаков) придала бы законченный
ниям» (с. 75). Такой позитивный подход вид этой весьма полезной книге, наряду
с переводами и ценными комментариями,
1
Вероятно, это число в сохранивших- представленными в ней.
ся списках жития Константина является Цельзя не отметить странное оформле-
искажением более подходящего по смыс- ние титульных листов книги (редактор
лу числа 989, возникшим из-за неверно- издательства Л. И. Тормозова): на треть-
го прочтения цифры И = 8 как союза ей полосе, где должна быть фамилия
«и», см. с. 124 рецензируемой книги. Б. Н. Флори — исследователя, пере-
водчика и издателя текстов житий и Ска- риков, литературоведов, лингвистов,
зания Храбра (напомним, что сами тек- а также широкий круг читателей, интере-
сты занимают всего лишь 33 страницы сующихся истоками письменной и духов-
книги, т. е, 1/6 ее листажа!) — неудачно ной культуры своей Родины. Не удиви-
размещены с титулами семь фамилий чле- тельно поэтому, что изданная тиражом
нов редколлегии серии «Памятники сред- 30 000 экз., она сразу же стала библио-
невековой истории народов Центральной графической редкостью.
и Восточной Европы», которые должны
бы находиться под этим названием имен- Жуковская Л. Я . , Симонов Р. А.
но серии, т. е. на второй полосе книги.
В результате рецензируемый компонент ЛИТЕРАТУРА
серии остался без автора-исполнителя,
а имена семи редакторов серии оторваны 1. Mowaeea И. Е. Библиография по ки-
от ее заголовка. рилло-мефодиевско проблематике.
Но в целом книга Сказания о начале 1945 — 1974 гг. М., 1980.
славянской письменности является прек- 2. Дурново Н. Н. Мысли и предложения
расным образцом для последующих тру- о происхождении старославянского
дов названной серии, подготавливаемой языка и славянских алфавитов.—
Институтом славяноведения и балкани- Byzantino-slavica, 1929, т. I, с. 83.
стики АН СССР и выпускаемой издатель- 3. Дурново Н. М. Мюнхенский абецеда-
ством «Наука*. р и й . ~ Известия АН СССР, Отдел
По образному определению акад. гуманитарных наук, 1930, сер. VII,
Д. С. Лихачева, хорошая книга «не за- № 3, с. 221.
крывает тему», а «намечает пути для дви- 4. Trubetzkoy N. S. Altkirchenslavische
жения научной мысли». К такого рода Grammatik, Schrift-,Laut-und Formen-
ценным для развития советской слави- system.— Osterreichische Akademie der
стики трудам принадлежит и рецензируе- Wissenschaften, Philosophische-histo-
мая книга Б. Н. Флори. Нет сомнения, rische Klasse, Sitzungsberichte, 1954,
что она привлечет к себе внимание исто- Bd. 228, 4. AbhdI., S. 15—23.
137
В публикации представлены пять групп Разнообразная тематика писем, отра-
источников: 1) Письма жителей Москвы жающая повседневный быт москвичей,
(№№ 1—120); 2) Сказки жителей Моск- определяет и лексический состав этой
вы об имущественном состоянии, тортов- группы источников. Словарный состав
ле и прочем (№№ 121—181); 3) Допросы писем прежде всего связан с обиходно-
мастеровых людей московской суконной разговорной лексикой.
фабрики (№№ 182—204); 4) Допросы, Вторую группу источников рецензи-
ответы и ведомости служащих москов- руемой книги составляют сказки, допро-
ских учреждений о пожаре 29 мая 1737 г. сы, челобитные, записанные служащими
(№Лэ 205—254); 5) Челобитные жителей московских учреждений и представляю-
Москвы (№№ 255—300); 6) Фрагменты щие собой разные типы памятников де-
судебных дел (№№ 301—302). ловой письменности. Эта группа издан-
Таким образом, рецензируемое изда- ных текстов касается самых разнообраз-
ние содержит более трехсот текстов, ра- ных сторон повседневной жизни москви-
нее не опубликованных. По своим язы- чей. Так, например, большая часть опуб-
ковым характеристикам опубликован- ликованных сказок дает представление
ные материалы делятся на две группы: о жизни фабричных людей, рабочего клас-
группа источников, связанная с эпистоляр- са того времени. Допросы, ответы слу-
ным жанром,— материалы бытового и жащих московских учреждений рас-
делового письма (письма Куракиных, сказывают о пожаре, случившемся в Мо-
Голициных, М. М. Щербатова, А. Д. скве 29 мая 1737 г., и содержат в себе опи-
Меньшикова) и группа источников соб- сание ряда конкретных бытовых ситуа-
ственно деловой письменности. ций. Разнообразные обстоятельства пов-
Основной характерный признак обра- седневной жизни читатель найдет и в че-
зования национального литературного лобитных жителей Москвы, написанных
языка, его лексической системы — глу- в Московскую полицмейстерскую кан-
бокое взаимодействие систем письмен- целярию. Поэтому эти материалы выра-
ного и разговорного языка, органичес- зительно отражают как народно-разго-
кое сближение ранее обособленных и от- ворный язык этого периода, так и тра-
четливо противопоставленных генетичес- диционный язык деловой письменности,
ких пластов лексического запаса. бесспорно имеющий на себе воздействие
Именно с этой точки зрения чрезвы- письменной традиции.
чайно важна рассматриваемая нами пуб- Большую ценность в рецензируемом
ликация памятников. «В сравнении издании представляют указатели. Ука-
с другими материалами,— указывается затель слов дает исследователю возмож-
во Введении,— эта группа источников ность сориентироваться в богатейшем
в большей мере соотносится с разговор- материале, иллюстрирующем специфику
ной речью. В письмах содержится как употребления тех или иных слов в языке
бы непосредственное обращение к со- XVIII в. Указатель собственных имен,
беседнику, сообщается о делах и собы- включающий личные имена и географи-
тиях самого различного свойства, нахо- ческие названия, представляет самостоя-
дят яркое отражение чувства и пережи- тельную ценность в плане исследования
вания писавших» (с. 3). Для изучения вопросов, связанных с изучением онома-
устной разновидности литературного язы- стики и топонимики. Интерес представ-
ка наибольшую ценность, как отмечает- ляют также фотокопии некоторых опуб-
ся во Введении, представляют «собствен- ликованных источников, которые дают
норучные письма (автографы) лиц, о ко- читателю представление о палеографиче-
торых известно, что по рождению и жиз- ских особенностях изданных текстов.
ни они связаны с Москвой, лиц, которых Рецензируемое издание, подготовлен-
с уверенностью можно считать москви- ное А. И. Сумкиной, как и все преды-
чами» (с. 3—4). Индивидуальный стиль, дущие издания этого Сектора, является
манера письма характеризует письма образцом высокой культуры* издания тек-
М. М. Щербатова. Живая разговорно- стов. Рассмотрим опубликованные источ-
народная стихия московской речи соче- ники с точки зрения их лингвистической
тается в этих письмах с высокой письмен- содержательности.
ной культурой, т. к. их автор — человек Лингвистические данные источников
весьма для того времени образованный. рецензируемого издания вносят суще-
Ср., например, письмо (№ 84) М. М. Щер- ственный вклад в разработку проблемы
батова к сыну Д. М. Щербатову (16 нояб- формирования русского литературного
ря 1783 г.): (л. 85) Другъ мои кнзь Дмит- языка. Опубликованные тексты представ-
реи Михаиловичь | Вчерашней день по- ляют собой ценный материал для изуче-
лучилъ я о т тебя писмо, в которомъ | ния прежде всего сфер употребления
ты wsrh пеняешъ что давно от меня писемъ и взаимоотношения различных стихий
не | получалъ. пеня твоя мн*Ь приятна, русского языка XVIII в. Уже начиная
ибо ано о т любви | твоей происходитъ. с XVII в. происходит^ сближение (в
но ты знаешъ мои друкъ какъ | я разными XVIII в. этот процесс становится все
д-Ьлами занетъ, и севодня ест л и бы не | более активным) двух норм языкового
в четвертомъ часу поутру всталъ, то бы выражения; церковнославянского и соб-
МН-Б не | когда было къ теб-Ь писать, при ственно русского языка, противопостав-
семъ посылаю | к теб-Ь ассигнацию на сто ление которых было характерно для более
рублевъ, и ув-Ьдомляю я | тебя что мы ранних периодов развития языка. В опуб-
слава богу все здаровы. въ прочемъ | ликованных источниках наблюдаются
препоручая тебя въ милость бож1ю я факты такого тесного взаимодействия.
есть | отецъ твои | кнзь Михаило Щер- 1
Материалы рецензируемого издания обо-
батово I Москва I ноября 16 числа 11783 го- гащают наши представления в изучении
да. | (с. 67). проблемы соотношения церковноелавян-
138
<жой и русской стихий в^языке XVIII в., шпулъник, картовщик, шерстоснимателъ,
одной из важнейших в "истории образова- парсовщик, парсовый ученик, шкроболъ-
ния русского литературного языка. щик, суконщик, суровых сукон подма-
Различные функционально-стилистиче- стерье (подмастер) и др. (с. 5). Читатель
ские перемещения в русском литератур- находит самые разнообразные термино-
ном языке XVIII в., взаимодействие двух логические сочетания со словом ряд, от-
генетико-стилистических стихий были носящиеся к сфере торговли и обозначаю-
тесно связаны с процессами обогащения щие «лавки на рынке, расположенные
словарного состава этого времени ино- в одну линию и предназначенные для тор-
язычной лексикой. И с этой точки зрения говли однородными товарами»: соляной
опубликованные тексты представляют ряд, мучной ряд, зелейный ряд, овощной
бесспорный интерес. Так, необычайно ряд, рыбный ряд, мясной ряд, ветчинный
активной сферой употребления иноязыч- ряд, масляный ряд, медовый ряд, сапож-
ных слов была частная переписка; осо- ный ряд, подошвенный ряд, саидашный
бенно широкое функционирование заим- ряд, котельный ряд, железный ряд, окон-
ствованных слов наблюдалось в письмах нешный ряд, книжный ряд, шелковый ряд,
образованных людей того времени. Ср., ветошный ряд, скорняжный ряд, моска-
например, в этом плане отрывки из пи- тельный ряд.
<ям Василия Борисовича Голицына брату Рецензируемый труд представляет бес-
Владимиру Борисовичу Голицыну: [ Што спорный интерес и с точки зрения иссле-
касаепгца да брата князь Але^андра Ми- дования грамматического и синтаксиче-
хаиловича я валь евю в а я ж в первая ского строя Московской деловой пись-
писме юбстаятелна аписывад... (Письмо менности. «... Публикуемые тексты,—
№ 21, & апреля 1771 г.)... радуюсь сер- как указывает во Введении А. И. Сумки-
дешна што вал* деревня | понравилась на,— представляют определенный этап
дай богъ весела здарова и благопалучна становления русской пунктуации и могут
пажить са всей | вашей 9 а м и л и е и: быть использованы для истории ее изу-
(там же); ... и без лука | вства вал чения» (с. 10).
донашБ я вижу пз писемъ вашихъ ( што У рецензента имеется лишь орнэ заме-
вамъ гончие сабаки нравютца такъ о т - чание: насколько оправданным является
даю | на вашу д и с к р е ц и ю и честь включение частной переписки в жанр
приказать зделать | имъ всемъ роспись памятников деловой письменности
какъ маладымъ такъ и ста | рымъ и сколко XVIII в.
вамъ г хочетца изъТоныж иметь | те отме- Сам издатель четко различает источ-
тить и оную ве | домось разсмотря | ка ники, включенные им в жанр памятни-
мне | прислат... (Письмо № 25, 17 мая ков деловой письменности XVIII в. Так,
1771 г.) (разрядка наша,— С. К.). например, в начале Введения, где дается
характеристика опубликованных в дан-
Общеизвестно, какое важное место от- ном издании текстов, говорится о двух их
водится роли московского койне в фор- видах, отражающих «некоторые черты
мировании устной разновидности русско- обиходно-разговорного языка Москвы
го литературного языка. Рецензируемые XVIII в. и определенные нормы деловой
источники представляют собой бога- письменности» (с. 3). На с. 6 также раз-
тейший материал и для изучения состоя- граничивается частная переписка и раз-
ния разговорного языка Москвы XVIII в. ные виды актовой письменности. На с. 9
Опубликованные источники представ- того же Введения А. И, Су кина, говоря
ляют собой ценный материал и для ис- о значении изданных текстов в области
следования собственно историко-лекси- изучения синтаксических средств и де-
кологических проблем, связанных с изу- лая определенные наблюдения над син-
чением как f лексических микросистем таксическим строем Московской деловой
XVIII в. (лексико-семантических полей, письменности XVIII века, пишет: «В язы-
тематических и синонимических групп ке XVIII в,, как и в более раннюю эпо-
лексики), так и истории отдельных слов. ху, происходит дальнейшая дифферен-
В рецензируемой книге широко пред- циация средств, свойственных разным
ставлены, например, тематические груп- сферам общения. В публикуемых текстах
пы слов, обозначающих самые разно- наблюдаются различные сочетания слож-
образные наименования fбытовой лекси- носочиненных и сложноподчиненных кон-
ки: наименования строений г и их частей струкций, одни из них в большей мере
{ср. дом, хоромы, изба, горница, комна- характерны для а к т о в о й пись-
та, светелка, чердак, клеть, подклеть менности, другие — для эпис-
и др.), наименования вещей домашнего т о л я р н о й » (разрядка наша.— С. К.)
обихода (оловяник, кулган, ендова, пот- (с. 9).
свешник и др.)? наименования тканей Таким образом, публикатор последо-
(грезет, миткаль, атлас, кисея, бархат, вательно разграничивает для XVIII в.
терценелъ), интересны группы лексики, частную переписку и памятники деловой
обозначающие цвет, названия одежды, письменности как источники разной сфе-
наименования различных садовых цве- ры письменного наследия этого периода.
тов. Тогда у читателя возникает вопрос: по-
Опубликованные тексты дают нам цен- чему же все-таки материалы частной пе-
ную лингвистическую информацию и в об- реписки в языке XVIII в. в рецензируе-
ласти терминологической лексики. Так, мой книге отнесены к памятникам деловой
интересную терминологическую группу, письменности? Во^ Введении следовало
обозначающую наименования лиц по бы, хотя бы очень кратко, затронуть эту
профессиям, связанным с производством проблему. Другое дело, что деловой язык
сукна, находим в Сказках жителей Мо- уже во^торой половине XVII в., в отли-
сквы об имущественном состоянии, тор- чие от делового языка эпохи средневе-
говле и прочем: ткач,^ прядильщик, ковья, представляет собой развитую по-
139
лифункциональную систему [4]. Наме- как в изучение истории русского литера-
тившееся во второй половине XVII в. турного языка в целом, так и в частности
расширение сфер употребления делового в изучение языка одного из его интерес-
языка в сопоставлении с церковносла- нейших периодов — XVIII Еека.
вянским в XVIII в. протекает значитель-
но интенсивнее. В этот период деловой Смолина К. П.
язык обслуживает самые разнообразные
сферы: научную, техническую, юриди- ЛИТЕРАТУРА
ческую, а также собственно литератур-
ные жанры (публицистические произве- 1. Филин Ф, Я . Истоки и судьбы русско-
дения и газеты, эпистолярный жанр). го литературного языка. М м 1981,
Однако причислять частную перепи- с. 119.
ску как жанр) к памятникам деловой 2. Сорокин Ю. С. О задачах изучения
письменности XVIII в., думается, не сов- лексики русского языка XVIII в.—
сем правомерно. Аналогичные источники В кн.: Процессы формирования лексики
разграничиваются даже для XVII в. русского литературного языка (от Кан-
Такое разграничение, хотя с некоторой темира до Карамзина). М.— Л., 1966Т
оговоркой, проводится публикаторами с. 8.
в «Московской деловой и бытовой пись- 3. Иванов В. В. Актуальные проблемы
менности XVII века» [5]. современной исторической русистики.
Высказанное замечание нисколько не ФН, 1978, № 5, с. 31.
снижает самой высокой оценки (о чем 4. Волков С. С. Лексика русских чело-
было сказано выше) рецензируемой книги. битных XVII в. М., 1974, с. 7.
Бесспорно, что книга, изданная А. И. 5. Московская деловая и бытовая пись-
Сумкиной, внесет свой весомый вклад менность Х \ Н века. М., 1968, с. 5.
140
сравнительно-сопоставительного языко- отношениями в сигнификативной кау-
знания имеет первостепенное значение: зальной зоне». «Зона» разделяется на пять
перевод с одного языка на другой — это секторов: «de la fmalidad», «de la con-
всегда только «Bezeichnung» или «контек- secuencia», «de la sucesion», «de la modi-
стуальное значение». Дело в том, что ficacion», «dejfcla causalidad».
с языка на язык переводятся не систем- Большой теоретический интерес пред-
ные элементы, не собственно языковые ставляет также то, что в книге раскры-
значения, а те особые*; «смыслы», которые ваются такие стороны синтаксической
соответствующие единицы приобретают аксиологии, которые не охватываются
в данном речевом произведении. основной диеремикой устной и письмен-
Из сказанного следует, что грамматика ной речи.
выступает в трех аспектах — контексту- Изучение синтаксиса как науки о по-
альном, функциональном и реляционном строении речи исходит из наличия си-
(аспект отношения). Первый из них изу- стемы синтаксических диерем. Диерема
чает форму выражения, материальную является двусторонней единицей, имею-
форму речи, включая морфологию, при- щей определенное выражение, вполне
чем не только слова, но и все те морфо- соответствующее определенному син-
логические и синтаксические изменения, таксическому содержанию. В настоящее
которые возникают под влиянием особен- время можно считать установленным, что
ностей словосочетания и построения дан^ все основные типы синтаксической свя-
ного предложения. Функциональный зи — комплетивная, предикативная, ко-
аспект касается особенностей функциони- пулятивная — имеют вполне определен-
рования выделенных явлений, обладаю- ные, соответствующие им диеремы, вы-
щих данной структурой (т. е. предложных ражающиеся в устной форме речи при
инфинитивных сочетаний). Грамматика помощи пауз различной длительности,
отношений подходит к материалу со сто- которые сопровождаются соответствую-
роны тех значений, которые выражаются щими изменениями высоты тона, диапа-
названными средствами, и ставит во гла- зона, темпа и громкости. Правильный
ву угла сходства и различия в содержа- выбор синтаксических диерем дает воз-
нии сопоставляемых оборотов. можность говорящему строить синтакси-
Это тройственное деление важно по- чески организованную речь [1—4].
тому, что, принимая его в качестве ос- Этот краткий экскурс в область син-
новы, исследователь-синтаксист освобож- таксической теории был необходим, по-
дается от чисто описательной эмпирии, тому что те явления, которые рассматри-
а строит свои выводы на функцио- ваются в рецензируемой книге, явно не
нальной основе, что дает возможность умещаются в основной перечень син-
понять особенности и различия внешне таксических объектов, исследованных
подобных конструкций в разных языках. с точки зрения синтаксических диерем.
В нашем случае сопоставление предлож- Завершая рецензию, следует еще раз
ных оборотов с инфинитивом в англий- указать на большое значение, которое
ском и испанском языках обнаруживает имеет книга О. Мори для дальнейшего
сходство (или даже тождество) построе- изучения синтаксиса как диалектическо-
ния. Однако с функциональной точки го единства морфо-синтаксических и лек-
зрения элементы сходства неотделимы от сико-фразеологических отношений, т. е.
весьма существенных различий. Что же для методологии синтаксического иссле-
касается «грамматики отношений», то дования. Именно при сопоставительном
здесь исследователь оказывается перед изучении языков наиболее отчетливо вы-
лицом вариантных форм синтаксического являются реальные потребности синтак-
выражения в одном языке при отсутствии сической науки. Когда мы подходим
вариантности в другом. Вряд ли можно к изучению построения речи, мы неиз-
сомневаться в том, что столь тщательное бежно начинаем с того, что реально «зву-
расчленение процесса сопоставительного чит» в речевом потоке и лишь на этой
анализа является вкладом в методику основе можем делать обобщения. Раздель-
исследования. ное же изучение «бумажного» синтаксиса
До сих пор мы говорили о том значе- и синтаксиса звучащей речи не может
нии, которое рецензируемая книга имеет дать надежных и научно обоснованных
для развития методологии сопоставитель- результатов.
ного языкознания. Необходимо подчерк- Александрова О. В.
нуть, что основная ценность книги
заключается в представленном в ней ог-
ромном и тщательно проанализирован- ЛИТЕРАТУРА
ном материале. Отдельная глава книги
посвящена тем трудностям, которые во- 1. Долгова О. В. Семиотика неплавной ре-
обще возникают в области сопоставитель- чи. М., 1978.
ного языкознания. 2. Долгова О. В. Синтаксис как наука
Особого упоминания заслуживает по- о построении речи. М., 1980.
следняя глава книги под названием 3. Alexandrova О. Major syntax. M., 1981.
«Сравнение препозитивных инфинитив- 4. Александрова О. В., КуницынаВ.А.
ных фраз в двух языках в соответствии Принципы сегментации речевого потока
с выражаемыми ими контекстуальными (текста). Симферополь, 1982.
141
ВОПРОСЫ Я З Ы К О З Н А Н И Я
1983
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
ХРОНИКАЛЬНЫЕ ЗАМЕТКИ
142
нению в памяти изученного материала, важность творческого подхода к решению
так и развитию речевых умений и навы- отдельных моментов перевода нашли
ков (Э. Г а д у ш о в а — ЧССР). свое подтверждение в сообщениях
Отбор страноведческого материала В. О б е р т а» Т. Ж и л к и, М. К е р у-
может производиться по двум основным левой, И. Г о х е л я, Ф. К о л и,
направлениям: обеспечения коммуника- П. С и к и, И. Д е н е ш а, М. В а-
ции на изучаемом (русском) языке и л е н т о в о й, П. Л и б ы, Э. Т у ч -
ознакомления учащихся со страной изу- ной и 3. К а к о ш о в о й (ЧССР).
чаемого языка. Для языкового учебного Актуальные вопросы семантического
процесса основное значение имеет имен- простора и перевода поэзии осветил
но «коммуникативно ценный» страновед- в своем интересном сообщении Д. С л о-
ческий материал. Базой для отбора стра- б о д н и к (ЧССР).
новедческого минимума является лекси- На симпозиуме указывалось и на то,
ческий материал, предназначенный преж- что решение интенсификации учебно-вос-
де всего для активного усвоения учащи- питательного процесса должно сочетаться
мися. Необходимость использования с использованием технических средств
страноведческого материала часто требует обучения. Они обеспечивают более высо-
включения таких слов и словосочетаний, кие качественные результаты в овладении
которые до некоторой степени превышают русским языком, поскольку являются
возможности учащихся. От объяснения на источником восприятия оригинального
начальном этапе обучения значения этих целевого языка. Звуковая запись в соче-
языковых единиц и словосочетаний на род- тании с визуальными средствами и в ком-
ном языке следует постепенно перехо- бинации с различными методами работы
дить к последовательной работе на рус- может в значительной степени способство-
ском языке (Ю. Е. П р о х о р о в— вать повышению действенности препода-
СССР). На практическом значении сокра- вания и освоения русского языка в устной
щений и в особенности на влиянии науч- и письменной формах (Э. П а л е н и к о -
но-технического прогресса на развитие в а — ЧССР). С этой точки зрения заслу-
аббревиатур остановился в своем сообще- живает внимания тема сообщения
нии А. Со п и р а (ЧССР). М. Г е п а к о в о й (ЧССР) о предпо-
На симпозиуме говорилось о необходи- сылках успешного развития коммуника-
мости более широкого использования тивной активности учащихся и студентов
художественной литературы при реализа- в школах ЧССР.
ции коммуникативного принципа обуче- Вопросам дальнейшего совершенство-
ния русскому языку. Проведение после- вания внешкольного обучения, русскому
довательно коммуникативного принципа,— языку и литературе посвятили свои вы-
подчеркивал А. Шахнарович (СССР),— ступления М. М а т у ш к о в а, М. П а е-
невозможно без широкого использования к у х о в а , А. Д у ц а р, М . П а ш к а ,
художественно-литературных текстов. Н. Г р и г е д о в а и Я . С а й к о (ЧССР).
Живой интерес среди участников сим- Об экспериментальной проверке со-
позиума вызвали сообщения Я. П е т е - держания новых учебников русского
н и и Я . Ф е д о р я к а (ЧССР), посвя- языка и литературы для основных и
щенные актуальным вопросам отбора и средних школ ЧССР и предлагаемых
организации грамматического материала методов и форм работы с ними говорилось
в новых учебниках для школ с венгер- в сообщениях Э. К о в а ч и к о в о й
ским языком обучения, равно как и во- и Р. Т е л л е р а (ЧССР); ценные на-
просы преподавания русской классиче- блюдения и замечания, как и деловая
ской и советской литературы в этих критика, прозвучали в выступлении
школах. Л. Д ь я ч к о в о й (СССР).
Симпозиум уделил большое внимание Реализация новой концепции препода-
и проблематике изучения и исследования вания русского языка и литературы вы-
процессов перевода с точки зрения лите- двигает на первый план коммуникатив-
ратурной коммуникации, которая в зна- ный принцип обучения и активизацион-
чительной степени обогащает и углуб- ные формы и методы работы с учащимися
ляет наши сведения и познания. Акт и студентами. В связи с тем, что комму-
перевода,— подчеркивалось А. П о п о- никация должна организовываться и кон-
в и ч е м (ЧССР) — является противопо- тролироваться учителем, на него как на
ставлением двух коммуникаций — первич- центральную фигуру учебно-воспитатель-
ной и вторичной (оригинала[и[перевода). ного процесса возлагаются повышенные
Переводческие операции, необходимые требования. Он должен не только в со-
для работы с оригиналом, создают вершенстве владеть русским языком
предпосылки для вторичной модели- в устной и письменной формах, но и быть
рующей деятельности переводчика. на высоте современной лингводпдакти-
В этом смысле интерпретация ориги- ческой подготовки. Существующие формы
нального текста опосредованно играет дальнейшего повышения квалификации
большую роль в развитии методов пере- учителей русского языка (внутригосудар-
вода. Необходимо уделять серьезное вни- ственные и зарубежные курсы русского
мание также проблематике устаревания языка, обучение аспирантов, различные
перевода, обусловленной зависимостью мероприятия профессионально-методиче-
интерпретации не только от стилистиче- ского характера, индивидуальное повы-
ской формы реципиента, но и от истори- шение своей квалификации) сравнитель-
чески ограниченного уровня теоретическо- но успешно применимы* к£ задачам и тре-
го познания художественного текста, бованиям, которые стоят перед нами
определяющего уровень конкретной пере- в этой области.
водческой интерпретации. Дальнейшее III Международный симпозиум раси-
развертывание данной проблематики и стов подвел некоторые итоги работы но
Ш
новым усовершенствованным программам симпозиума русистов позитивно отра-
и подтвердил, что изучение и препода- зится на решении актуальных вопросов
вание русского языка и литературы в свете теории и практики преподавания русско-
требований современной лингводидакти- го языка и литературы и что сам этот
ки и в условиях иноязычной среды яв- симпозиум явился успешной генеральной
ляется весьма серьезным делом, выдвига- репетицией к V конгрессу МАПРЯЛ
ющим высокие, но реальные цели и в Праге (август 1982 г.).
задачи. Имеются все основания считать,
что возросший интерес к проблематике Павук М. (Братислава).
CONTENTS
SOMM AI RE
Сдано в набор 29.10.82 Подписано к печати 03.02.83 Т-03927 Формат бумаги 70x108Vie
Высокая печать Усл. леч. л. 12,6 Усл. кр.-отт. 76,( ) Т Ы С . Уч.-изд. л. 15,1 Бум. л.4,5
Тираж 5995 экз. Заказ 2174
Издательство «Наука», 103717, ГСП, Москва, К-62, Подсосенский пер., 21
2-я типография издательства «Наука», 121099, Москва, Шубинский пер., 10
144