Карл Великий 

| Чужие дела

Наш депортированные журналисты о том, почему политики ЕС

теперь признают, что они объединены

Немецкий - это доскональный язык. Почти каждое понятие, охватывается

одним сложным словом. Есть Kummerspeck, или вес, набранный
человеком, когда ему грустно. Torschlusspanik это беспокойство о том, что
ваша жизнь заканчивается и возможности ускользают от вас.Самое
захватывающие, что есть Backpfeifengesicht, когда у кто получил
пощечину.. Когда идет речь о EU, неоднократно появляется сложное:
Schicksalsgemeinschaft, или сообщество судьбы. Олаф Шольц, новый
канцлер Германии, использовал это слово, объясняя, почему Германия
обязана помогать соседям во время пандемии. Его предшественник,
Ангела Меркель, тоже была поклонницей этого термина. Теперь, однако,
концепция - если не само слово, которое так и вертится на языке -
распространилась за границы немецкоязычного мира.
Согласие европейских глав и избирателей с тем, что судьба стран-
континента связана между собой, стало главным изменением за два года,
которые ваш обозреватель провел за время написания этой статьи.
Оставшиеся возражения против этой идеи исчезли во время пандемии.
Давний отказ от эмиссии  был отменен (Госпожа Меркель однажды
сказала, что общий долг не появится при ее жизни. На момент написания
статьи она находится в отличной форме). Даже самые суверенные
правительства, такие как польское, были рады назначить ЕС
ответственным за контролем вакцин континента в рамках новой
конституционной границы.
То, что проблемы, стоящие перед конкретными странами, требуют
реагирования на континентальном уровне, стало очевидно. Эффективная
климатическая политика может быть организована только на
межнациональном уровне. Ни одна европейская страна не достаточно
велика, чтобы в одиночку справиться с Китаем или даже Россией. Самое
главное, что признание Schicksalsgemeinschaft изменило европейскую
политику. До недавнего времени лидеры осторожно ступали на
территорию друг друга, опасаясь, что их территорию затопчут другие.
Однако в сообществе судьбы все является делом каждого.
Отчасти причина этого изменения проста: деньги. Контроль - это цена за
солидарность. Летом 2020 года лидеры подписали соглашение о создании
фонда реабилитации в размере 750 млрд евро (850 млрд долларов),
оплаченного за счет общих долгов, причем половина из них будет
выдаваться в виде грантов, а не кредитов нуждающимся странам. Деньги
голландских налогоплательщиков тратятся в Италии, деньги Германии - в
польской казне. Вполне естественно, что они обращают внимание на то,
как они расходуются. Призрак Schicksalsgemeinschaft уже использовался
ранее. Госпожа Меркель применяла его во время кризиса еврозоны, когда
объясняла причину необходимости предоставления кредитов на сотни
миллиардов пострадавшим южноевропейским странам. Но это было
другое. Одолжить другу деньги - это одно. Не ожидать их возврата - как в
случае с 390 млрд. евро из 750 млрд. евро - совсем другое. С юридической
точки зрения, схема является одноразовой, однако в принципе, красные
линии стерты. Она была использована один раз и может быть
использована снова.
Когда делятся деньги, делится и политика. ЕС стал вести внутреннюю
политику другим путём.  Во время пандемии политики перешагнули через
головы своих коллег и начали напрямую обращаться к избирателям друг
друга. Джузеппе Конте (тогдашний премьер-министр Италии) появился
в голландских газетах с просьбой о помощи. Марк Рютте, его голландский
коллега, появился в итальянских газетах, объяснив, почему этого не
произойдёт (пока он не сменится). Во время кризиса в зоне Евро такие
вмешательства были в новинку. Теперь они стали нормой. Если
избиратели в других странах имеют право голоса, имеет смысл попытаться
повлиять на них.
Опасений по поводу распада ЕС больше нет. Клуб не развалится случайно.
Во всяком случае, ЕС является. Союз не развалится случайно. Во всяком
случае, ЕС является антихрупким: из каждого кризиса он выходит всё
более сильным (затыкая дыры, заполненные уже в других политиках). И
уходить тоже не самый аппетитный вариант. Великобритания – страна,
которая наиболее решительно сопротивлялась идее какой-либо общей
европейской судьбы, провалила свой уход. Даже самые евроскептически
настроенные политики отказались от идеи уйти. Вопросы больше не
являются насущными, они носят политический характер.
Конечно, когда мы держимся вместе, возникают проблемы.  Проблемные
члены, такие как Польша, которая не намерена уходить. Британия
добилась чистого Брексита, разорвав правила, которые связывали её с
континентом; Польша выбирает грязный путь, слоняясь без дела и
игнорирует ограничения, которые ей не нравятся. Достижение консенсуса
было единственным вариантом. Обратная сторона заключается в том, что
плохое поведение больше нельзя игнорировать. Большинство лидеров
провели большую часть 2010-х годов, вежливо избегая темы
демократического отступления в Венгрии и Польше. Сейчас часто можно
увидеть, как голландские политики упрекают польских.
Застрял посередине с ЕС
Сообщество судьбы - это не обязательно сообщество мира. Раздоры между
странами ЕС будут становиться все более ожесточенными. Евросоюз
решает вопрос о том, является ли запрет на ношение головного  на
предприятии защитой светских ценностей или посягательством на свободу
вероисповедания. На саммите этим летом лидеры дали Виктору Орбану
пощечину за предложение гомофобного закона. Именно потому, что они
сцепились друг с другом, чувства так высоки. Семейная ссора всегда
болезненнее, чем ссора с коллегами.
Тем, кто не принадлежит к сообществу, приходится еще тяжелее.
Разговоры о "западных" ценностях сменились "европейскими". Такие
лидеры, как Эммануэль Макрон, играют на трансатлантическом расколе.
По его мнению, различия между Европой и Америкой настолько велики,
что их лучше рассматривать как отдельные цивилизации с разными
мировоззрениями, будь то капитализм или ле вокизм. Клуб, который
раньше был евангелическим, теперь стал оборонительным.
Непроницаемая граница, охраняемая местами собственным пограничным
агентством ЕС - это политика, пользующаяся всеобщей поддержкой среди
членов.
По мере того, как ЕС превращается в нечто, напоминающее нормальное
государство, с пограничниками, долгами, валютой и, все чаще, общей
политикой, это будет государство-цивилизация, а не государство-нация.
Европе всегда был нужен "другой", чужак, по которому она могла бы
судить о себе. Теперь у нее есть весь остальной мир. Большинство
политиков континента не приемлют национализма. Но они довольны
европеизмом, который пришел ему на смену.